Повеселев, Киона уткнулась носом в тарелку. Она знала, Шарлотта переживает великую любовь с Людвигом, и сейчас, когда ей больше не нужно было беспокоиться о Тошане, она присматривала за влюбленными, но на расстоянии.
Жозеф счел нужным добавить:
— Шарлотта должна была выйти замуж за моего старшего сына Симона, но он разорвал помолвку и ушел на фронт. Он был убит в сражении за Дьепп.
— Какая трагедия! — вздохнула Розанна. — Мне вас так жаль! Андреа рассказала мне в одном из своих писем, сколько вам пришлось пережить, месье.
— Да, мой сын Арман тоже погиб. Голландское грузовое судно, на котором он работал, было торпедировано немецкой подлодкой, — проворчал он со слезами на глазах. — Попался бы мне хоть один из этих бошей, я бы ему устроил!
Атмосфера за столом утратила былую легкость. К счастью, Мирей принесла десерт.
— Первый сладкий пирог! — воскликнула она. — С черникой из Лак-Сен-Жана! Опять же, война не может помешать людям собирать чернику! Мадам закупила сразу большое количество, и я наварила варенья, закрыла компоты. Угощайтесь, а я пойду за пирогом с патокой и изюмом. Вы знаете его рецепт, мадам?
Она обращалась к Розанне, которая тут же ответила:
— Еще бы! Патока, изюм и сахар. Настоящее объедение!
— Объедение от нашей Мимины, — добавила Мирей с грустным видом. — Так мы называем Эрмину, нашего Соловья из Валь-Жальбера! Ах! Если бы вы только слышали, как она поет! Как утверждают газеты, она известная оперная певица.
— Эрмина пела в «Фаусте» в Парижской опере, — уточнила Лора. — Да, в марте месяце. Роль Маргариты ей знакома, она выступала с ней в Капитолии в Квебеке. Какой это был вечер! Публика аплодировала стоя.
Алисия ловила каждое слово, мечтая встретиться со знаменитым «соловьем». В классной комнате Мукки тоже нахваливал ей талант и золотой голос своей матери. Вдохновленная таким количеством заманчивых перспектив, девочка позабыла обо всех своих опасениях, связанных с ее предстоящим проживанием в доме Шарденов.
— Предлагаю выпить кофе в гостиной, — сказала Лора. — Настоящего кофе! Я купила его в Нью-Йорке в прошлом месяце.
Жослин покачал головой. Его жена явно решила эпатировать публику, как он частенько повторял, подшучивая над ней. Следовало признать, что ей нелегко давался их уединенный образ жизни в Валь-Жальбере.
Дети решили показать Алисии пони. Казалось, в уютном маленьком мирке городка-призрака все идет замечательно. Этому не суждено было продлиться долго, но даже Киона того не знала.
Атлантический океан, воскресенье, 4 апреля 1943 годаЭрмина терпеливо ждала возле двери своей каюты. У Тошана была медсестра, ежедневно осуществляющая процедуры, прописанные врачом. Сама она заботилась лишь о его комфорте: кормила его, давала пить, но их общение этим и ограничивалось. Метис упорно избегал любых разговоров на личную тему и неохотно отвечал на самые простые вопросы.
«Мы отплыли от английских берегов, провели вместе три дня, но пока ничего не изменилось, — думала Эрмина с тяжелым сердцем и полным хаосом в голове. — А мне твердят одно и то же что на корабле, что в больнице Сент-Андре: “Вашего мужа нужно беречь, он пережил сильный шок, может снова открыться кровотечение…”»
Чувствуя себя на грани срыва, она уже хотела подняться на палубу. На свежем воздухе хотя бы можно полюбоваться великолепием моря, посмотреть на игру дельфинов, иногда плавающих поблизости от корабля. Но медсестра вышла из каюты, прижимая к бедру металлический поднос с разложенными на нем инструментами.
— Месье Дельбо сегодня прекрасно себя чувствует, — с улыбкой сообщила она. — Вы можете войти, мадам.
— Спасибо, — вздохнула Эрмина.
«Войду, и что потом? Я сяду у его кровати в надежде, что он посмотрит на меня, возьмет за руку, улыбнется. Я постоянно делаю движения навстречу, глажу его волосы или лоб, но он закрывает глаза и говорит, что хочет спать».
Несмотря на это, она все-таки вошла и закрыла за собой дверь. Полулежа на приподнятой подушке, Тошан бросил на нее короткий взгляд.
— Погода хорошая? — тихо спросил он.
— Да, небо голубое, ветер слабый, — выпалила она, борясь с поднимающейся в ней волной гнева. — Медсестра сказала, что тебе уже лучше, — это хорошая новость. Мы можем наконец поговорить. Думаю, сейчас самое время.
Тошан отрицательно мотнул головой. Эрмина пристально смотрела на него, в ее взгляде читалось нечто вроде болезненной ненависти.
— Я так больше не могу, — не выдержала она. — Боже мой! В чем ты, в конце концов, меня упрекаешь? Вчера после обеда я в деталях рассказала тебе, почему поехала во Францию: из-за настойчивости Дюплесси, который дал мне понять, что ты в опасности. И ты никак на это не отреагировал! В больнице было то же самое, когда я, не скрывая своего счастья, сообщила тебе, что мы возвращаемся в Квебек и что дети будут тебе безумно рады. Тошан, будь со мной честен: дети что, для тебя уже ничего не значат? Мукки, Лоранс, Мари-Нутта? А меня ты еще любишь? Я не заметила ни единого нежного взгляда в свою сторону, не услышала ни одного приветливого слова!
— Не говори глупости! Мы поговорим об этом в Канаде. Если еще доплывем… У этого корабля есть все шансы подвергнуться бомбардировке, прежде чем мы достигнем Сен-Лорана.
— Какое чудо! — насмешливо сказала она. — Ты не произносил столько слов подряд уже целую неделю. И это все для того, чтобы напугать меня угрозой бомбардировки! Мне плевать на смерть, Тошан, если ты меня больше не любишь.
Он сжал челюсти и с видимым раздражением ответил:
— Зачем разговаривать, если ты маешься дурью? В любом случае ты не поймешь, что я чувствую. И это не имеет никакого отношения к нашей семье и к любви, которую я испытываю к тебе и детям.
— Зато Симона наверняка поняла бы! — выкрикнула Эрмина с гневом и отчаянием.
Она тут же пожалела о своих словах, наткнувшись на мрачный взгляд мужа, в котором была паника. Когда он заговорил, его голос звучал жестко:
— Кто сказал тебе ее имя? Я запрещаю вмешивать ее в наши дела. Она рухнула на моих глазах с окровавленной спиной, скошенная автоматной очередью, и я не смог ничего сделать! Это была моя миссия — спасти их с сыном. Я не заслуживаю жить, потому что они погибли на моих глазах. Однако я осмеливаюсь цепляться за жизнь…
Сухое рыдание заставило его замолчать. Испуганная Эрмина, пожалев, что вызвала его на разговор, боялась пошелохнуться.
— Я знаю, что меня решили вернуть на родину, — продолжил он. — Но я хотел остаться во Франции и отомстить за Симону, за маленького Натана. Я все время вижу его лежащего рядом со мной на траве на берегу Дордони. Его глаза распахнуты, кажется, он смотрит на небо, приоткрыв рот… Надеюсь, ему не было больно и он не успел ничего понять. Убит наповал вместе с матерью…
Эрмина, дрожа всем телом, села на табурет, прикрученный к полу возле койки Тошана. Она плакала, даже не замечая этого.
— Мерзкое лицо полицейского, кричащего «Juden!», так и стоит перед моими глазами! Увидев, как падает Симона, я поклялся убить этого гада. Но теперь слишком поздно. Он дышит, а они с Натаном гниют в общей могиле.
— Успокойся, — посоветовала она. — Ты дышишь слишком сильно и часто!
— Смерть принесла бы мне облегчение.
Вопреки всякой логике и совершенно неосмотрительно Эрмина задала вопрос, не дававший ей покоя с самого Монпона:
— Ты ведь был влюблен в Симону? Я поднималась в вашу комнату. Вы спали в одной постели…
Это было сказано. В каюте повисла напряженная тишина. Она не решалась взглянуть на мужа, который раздумывал, явно застигнутый врасплох.
«Умоляю тебя, Тошан! — заклинала его она. — Скажи мне скорее, что у вас не было выбора, что вам нужно было выдавать себя за семейную пару! Защищайся, протестуй, быстрее, ради бога!» Но Тошан был не из тех, кто мог лгать в подобных случаях. Он никогда прежде не изменял Эрмине и считал, что будет лучше рассказать ей правду. Нарыв наконец-то прорвется.
— Я не был в нее влюблен. Симона спасла мне жизнь, и у меня был перед ней священный долг. Не знаю, известно ли тебе все, что со мной случилось, в частности, после приземления с парашютом в Дордони.
— В понедельник утром я узнала, что ты был секретным агентом на службе в «Свободной Франции». Это помогло мне лучше во всем разобраться, поскольку даже Октав Дюплесси не хотел посвящать меня в свои планы и подробности подпольной деятельности. Он тоже был агентом BCRA. Но все же он сообщил мне, что ты был ранен и тебя выхаживали подпольщики, как раз в Дордони.
Тошан взволнованно кивнул. Эрмина поняла, насколько важным для него было сражение, которое он вел. Она ждала продолжения его рассказа.
— Люди, укрывавшие у себя Симону и ее сына, принесли меня к себе, не веря, что я выживу. Я потерял много крови. Мой парашют застрял в ветвях дуба, и сломанная ветка проткнула пах, возле артерии. Оказалось, что Симона была медсестрой и местным доктором. Она спасла мне жизнь — повторюсь, чтобы ты поняла, почему я поклялся себе спасти ее в свою очередь. Меня спрятали в мансарде, где я провел без сознания несколько дней. Выздоровев, я смог завершить свое задание.
