Жослин не осмеливался поднять голову.
— Я не знал, что она внучка шамана, — сказал он. — Откуда тебе это известно?
— У каждого свои секреты! — отрезала Лора. — Что ж, будем считать, что дело улажено. Иди переоденься в домашнее и в тапочки. А потом сядем ужинать. Мирей сварила суп с бобами.
— Но как же… — заикаясь, пробормотал он. — Лора, ты потеряла рассудок?
— Вовсе нет! Ты бы предпочел, чтобы я с тебя шкуру живьем содрала или вышвырнула на улицу ударами метлы? Ты хотел душераздирающих криков, потоков слез? Я совсем не рада, но у меня есть чувство справедливости. Если бы не Тала, я бы никогда больше тебя не увидела. Луи, наш дорогой сын, не родился бы. Прости, если причиняю тебе боль, но я больше всего огорчена тем, что ты не доверился мне. Пока ты угасал в санатории, мы с Хансом Цале жили как муж и жена. И, все так же ради сохранения справедливости, я полагаю, что, раз я считала тебя умершим, ты имел право любить другую женщину или, по меньшей мере, делить с ней постель.
Эмоции нарастали. Чем больше она говорила, тем сильнее волновалась. Кровь прилила к ее щекам.
— Но в будущем не советую тебе повторять эксперимент! — воскликнула она. — В следующий раз я не буду так снисходительна. Я надаю тебе пощечин, я тебя убью!
Она вскочила и с размаху дважды ударила его по щекам, изо всех сил. Моментально разразившись рыданиями, Лора упала в объятия супруга.
— Я не смогла до конца вести себя достойно, — проговорила она жалобно. — О Жосс! Жосс, я люблю тебя, слишком сильно люблю! Я так счастлива с тех пор, как ты вернулся! Не покидай меня, умоляю!
Жослин обнял ее так, что у Лоры перехватило дыхание. Он осыпал ее лоб и кудряшки поцелуями, а потом спрятал лицо у ее шеи, чтобы вдохнуть любимый запах, ощутить под губами ее нежную кожу. Лора плакала навзрыд, прижимаясь к его груди.
— Я никогда тебя не покину, дорогая, — прошептал он ей на ухо. — Умоляю, прости меня. Я так боялся тебя потерять! Если бы не Эрмин, не знаю, могло ли хватить у меня смелости вернуться в этот дом!
— Я уже успела по тебе соскучиться, — призналась Лора. — И я тебя слегка обманула. Я позволила тебе исповедоваться, но для меня это не стало сюрпризом: Тала позвонила мне по телефону сегодня после обеда. Вы с Эрмин тогда только уехали. Она настояла на том, чтобы объяснить свое видение событий. Думаю, это было для нее тяжело, но, уверяю тебя, она сумела найти нужные слова, чтобы я смирилась. Это было очень больно. Честно говоря, после ее стремительного отъезда первого января, после странного отсутствия Тошана, продлившегося несколько месяцев, у меня появились подозрения, но я ничего не знала наверняка. Ты чувствовал себя так неловко в ее присутствии! Я не понимала почему. Я и заподозрить не могла правду. Мы еще поговорим об этом, я не смогу сдержаться, но после Рождества. Иначе испортим себе праздник!
И она снова заплакала. Закрыв глаза, Жослин наслаждался прикосновениями к ее коже. Даже эхо ее рыданий говорило ему о том, как они любят друг друга.
— Да переоденешься же ты, наконец? — всхлипывая, спросила Лора. — Твое пальто пахнет табаком и больницей. И я проголодалась. Пойду попрошу Мирей накрыть на стол пораньше.
Она встала и подняла свое рукоделие. Жослин смотрел на нее с уважением. Его супруга казалась ему хрупкой и непобедимой одновременно. Он еле сдержался, чтобы не обнять ее снова.
— Я быстро вернусь, — сказал он.
Эрмин услышала шаги отца в коридоре второго этажа. Она вышла из комнаты Мадлен, чтобы узнать, как дела.
— Ну что? — шепотом спросила она. — Мама не кричала… Я решила, что у вас получилось поговорить спокойно.
— Твоя мать меня простила, — сообщил он. — Позже, наверное, завтра утром, мы поговорим о моих обязанностях относительно Кионы, но у меня хорошее предчувствие. Лора прекрасно со всем справилась!
Жослин забыл о полученных пощечинах. Эрмин увидела четкие красные отпечатки на его мертвенно-бледных щеках, но не позволила себе никаких комментариев.
— Я рада за вас, — сказала она. — Теперь все наладится.
Так и случилось. Шарлотта нарядила рождественскую елку. Мукки разбил два темно-красных стеклянных шарика. Лоранс и Мари, сидя в своих деревянных манежах, играли, испуская тоненькие радостные крики. Дымился суп из бобов, и Мирей напевала у любимой плиты.
В своем неизменном сером платье, с заплетенными в косы волосами цвета ночи, Мадлен укачивала Луи. Мальчик только что вдоволь напился молока. Лора смотрела на сына — пухлощекого, с русым пушком. В свои семь месяцев малыш был крепеньким и активным. Он смотрел на мир любопытными темными глазами — глазами Жослина.
«Я простила многое из чувства справедливости, — подумала она. — Но Киона никогда не войдет в этот дом. Тала пообещала мне, что будет держаться подальше от нашей семьи. Жослин сможет видеться со второй дочерью, но не говоря, что он — ее отец. Он и так ей уже крестный. У Талы не было выбора: кюре настоял на том, чтобы крестить малышку, а Жослин уже был у ее изголовья. Крестный отец — это почти отец настоящий! Так даже лучше, ради всеобщего блага. Он должен смириться, потому что он меня любит, в этом я теперь уверена».
Несмотря на нежные улыбки и оживление, Лора умирала от ревности. И не к Тале, но к Кионе. Создавалось впечатление, что девочка наделена даром вызывать восторг, необъяснимую любовь. Если это очевидно, когда ей всего десять месяцев, то с годами этот дар будет только развиваться. Эгоистичная мать, она опасалась, как бы Жослин не привязался слишком сильно к своей незаконнорожденной дочери, не полюбил ее крепче, чем своего сына Луи. Об этом не могло быть и речи, она за этим проследит.
Эрмин спустилась к ужину последней, в брюках и свитере под горло из джерси — голубом костюме, купленном в одном из магазинов Квебека. Молодая женщина, с виду сама невинность, заглянула к домоправительнице в ее царство — в кухню.
— Мирей, ты могла бы приготовить корзинку с холодной едой завтра к полудню? — спросила она шепотом. — И еще мне понадобится бутыль-термос с чаем. Я возвращаюсь в больницу, хочу побаловать немного Талу.
— Конечно смогу! А мадам согласна? — спросила она. — С каких это пор она кормит свою соперницу?
— Ты подслушиваешь под дверью! — возмутилась молодая женщина. — Тала ей не соперница. Не думаю, что когда-нибудь они станут подругами, но они уважают друг друга.
— Ну разумеется! — буркнула Мирей. — Скажешь такое! И да, мне не остается ничего другого, кроме как подслушивать под дверью, иначе я не буду знать, что происходит в доме. А ведь я уже много лет живу в этой семье!
Вместо ответа Эрмин поцеловала домоправительницу в щеку — звонким, чуть насмешливым поцелуем.
— Теперь я буду рассказывать тебе все!
— Хм, — отозвалась Мирей. — В таком случае можешь сразу сказать мне правду. Корзинка с едой и чай, если спросишь меня, нужны тебе вовсе не для больницы. У тебя другое в голове! Насколько я тебя знаю, ты решила, что, раз муж не дождался тебя в Робервале, нужно самой ехать к нему.
Эрмин была поражена услышанным. Ее щеки стали пунцовыми, а взгляд лазурных глаз осветился радостью.
— Как ты догадалась? — спросила она лукаво.
— Я знаю тебя наизусть, вот и весь секрет! Но оставлять детей на Рождество — это не очень хорошо. Ты странная мать, Эрмин!
— Хорошая мать, достойная так называться, должна вернуть своим детям отца, Мирей. Ну что, получила?
Молодая женщина вышла из кухни. Она ощущала себя невероятно легкой и счастливой. Киона была вне опасности, и ее родители остались вместе. Бадетта, которая приедет завтра, компенсирует ее отсутствие. Они с Лорой смогут вдоволь наговориться. Эрмин представила их и Бетти вокруг стола с вкуснейшим полдником.
«А я полечу к своему любимому, — радовалась она про себя. — Но на каких крыльях?»
За ужином, очень мирным, решение пришло к ней благодаря Шарлотте. Девочка, которая была в прекрасном настроении, кормила Мукки. Чтобы заставить его проглотить ложку каши, она издавала звуки, подражая то животному, то средству передвижения. Заинтересованный, мальчик беспрекословно открывал ротик.
— Это — велосипед мадемуазель Каликст! А это — большой автомобиль Симона — врум, врум!
Жослин и Лора улыбались. Мадлен беззвучно смеялась. Шарлотта продолжала:
— А вот Онезим в своем красном грузовичке на полозьях едет по лесу! Крик-крак! Он наехал на ветку!
Эрмин увидела себя, закутанную в теплую одежду и похожую на мешок с мукой, на переднем сиденье грузовичка. Онезим Лапуант всегда нуждался в деньгах. И если она хорошо заплатит, он, конечно, согласится отвезти ее хотя бы в Перибонку. И дальше тоже.
«Я так хочу быть рядом с Тошаном!» — думала она.
Ночью ей приснился муж. Обнаженный до пояса, он сидел у огня, отбрасывавшего золотистые отблески на гладкую кожу его торса, к которой она так любила прижиматься щекой. Он не был ни холодным, ни отстраненным. Он обнял ее, раздел, и они легли на мехах. Это было невероятно похоже на ночь их свадьбы, в круге лиственниц.
