В дверь тихо постучали, на пороге возник Ираклий, успевший сменить свой элегантный костюм на бархатный полухалат-полукуртку, подпоясанный толстым витым шнуром с кистями. Мягкой поступью он подошел к кровати, на которой лежала Ольга, и театрально всплеснул руками:
— Вы уже очнулись, Ольга Михайловна! Вот и прекрасно, я очень рад!
Ольге неприятен был его барственный вид, витиеватость его речи и нарочито слащавый тон. Отчетливо вспомнив весь этот кошмар, который пережила в машине, она негодующе воскликнула:
— Что все это значит, Ираклий Данилович? Где Света?
Ираклий смотрел на нее добрыми, невинными глазами, выражая искреннее непонимание причин ее гнева. Ощущению невинности немало способствовал и цвет глаз: ярко-синие, как васильки в пшеничном поле, они вызывали доверие и притягивали к себе вопреки коварному поведению их владельца.
— Позвольте объяснить вам ситуацию, любезная Ольга Михайловна, — как всегда, вкрадчиво начал он. — Поймите, я вынужден был так поступить ради вашей же безопасности.
Ольга даже задохнулась от возмущения:
— Ради моей безопасности?
Ираклий стоял, расставив ноги и теребя кисти своего полухалата, всем своим видом выражая полное спокойствие человека, у которого что-что, а совесть чиста.
— Успокойтесь, Ольга Михайловна, — как ни в чем не бывало продолжал он, — и выслушайте меня. Обстоятельства, к сожалению, сложились так, что я вынужден до поры до времени скрывать свое местонахождение…
— То есть, попросту говоря, вас разыскивает милиция? — расхрабрившись от отчаяния, спросила она.
Он приветливо улыбнулся.
— Ну, не совсем так, — мягко поправил он, — не совсем милиция… Скажем иначе: кое-кому действительно хотелось бы разыскать нас с Николашей, но это не пошло бы нам на пользу. — Ираклий вдруг опечалился, задумался о чем-то, покрутил кисти халата и решительно повторил: — Ох, не пошло бы…
— Значит, вы считали, что я расскажу кому-нибудь о том, где вы прячетесь, поэтому и прибегли к такому варварскому способу?
Обида и возмущение до такой степени взяли верх над страхом, что сейчас, в незнакомом доме, с незнакомым человеком, скорее всего бандитом, Ольга вела себя гораздо решительнее и чувствовала намного увереннее, чем утром в своей собственной квартире.
При упоминании о «варварском способе» Ираклий почти обиделся или сделал вид, что обиделся.
— Посудите сами, Ольга Михайловна, — слегка даже оправдываясь, сказал он, — что же я еще мог предпринять? Предложить завязать вам глаза? — Он развел руками, как бы демонстрируя всю абсурдность подобного предложения. — Но вы тогда сами не согласились бы ехать, так ведь?
Она промолчала, не желая соглашаться с ним ни в чем, даже в самом второстепенном вопросе.
— Именно эти соображения, — продолжал он, — и вынудили меня, любезная Ольга Михайловна, прибегнуть к такому, как вы изволили выразиться, варварскому способу. — Он снова приободрился и заиграл бархатными кистями. — Однако, уверяю вас, все прошло очень хорошо, только небольшая доза хлороформа, абсолютно безвредная для здоровья, но очень, — он даже подмигнул, — полезная для жизни. Ведь вы не знаете, куда вас привезли и где вы сейчас находитесь?
При этих словах ее недавнюю решительность как ветром сдуло, по спине пробежал легкий холодок.
— И прекрасно! — поспешил успокоить Ираклий, заметив испуг в ее глазах. — Вникните в ситуацию, Ольга Михайловна, и вы поймете, что именно это незнание и является гарантией вашей безопасности. — Он улыбнулся своей ловкой формулировке и добавил: — Помните поговорку: кто меньше знает, тот крепче спит? Вот это и есть ваш случай.
Народная мудрость по поводу крепкого сна не очень утешила Ольгу, потому что в голову пришла неожиданная мысль, что самый крепкий сон называют еще мертвым, поэтому крепче всех, видимо, спит тот, кому уже не дано вообще что-либо узнать.
Ей же не терпелось узнать, где находится Светка, когда она наконец увидит ее, раз уж проделала такой нелегкий путь, и который теперь час, чтобы хоть приблизительно вычислить, сколько времени они были в пути.
Ираклий, казалось, читал ее мысли, и не успела она задать ему эти вопросы, как он живо заговорил:
— Теперь, Ольга Михайловна, о деле, ради которого вы прибыли сюда. Но прежде чем вы увидитесь со Светланой, я хотел бы ввести вас, так сказать, в курс… э-э… событий, имевших место в последние два с половиной месяца. И не только ввести в курс, но и кое от чего предостеречь.
Ольга полусидела на кровати, но после этих слов, произнесенных с особой серьезностью, почти торжественностью, она поднялась и села на стоявший возле стул. Ираклий прошел в противоположный угол, к креслу с наброшенным на него пледом, подвинул его поближе к кровати и тоже сел.
— Ну что ж, Ольга Михайловна, перейдем сразу к самому главному. Светлана рассказывала мне о вас, я знаю, что вы ее ближайшая подруга…
При этом он пытливо и с каким-то сомнением посмотрел на Ольгу, как бы желая услышать подтверждение. Она молча кивнула.
— Допустим, это так и есть, и доказательством тому является ваш приезд сюда, на что не каждая женщина отважилась бы.
Ольга почувствовала, что изменился не только его тон, превратившись из насмешливого и манерного в обычный человеческий, но и сам Ираклий как-то вдруг преобразился. Горькая складка легла возле его рта, глаза печально потемнели, лицо осунулось, и если бы не ситуация, благодаря которой она оказалась в этой чужой комнате, и не способ доставки ее в эту комнату, то человек, сидящий напротив, мог бы вызвать ее искреннюю симпатию.
— А поскольку это так, — продолжал он, — я могу говорить с вами вполне откровенно. Вы позволите?
Не совсем понимая, что от нее требуется, Ольга снова кивнула.
— Так вот, история эта мелодраматическая, — проговорил он с грустной усмешкой, — но, к сожалению, без счастливого конца. Дело в том, Ольга Михайловна, что я, находясь, как вы видите, далеко не в юных летах… ммм… влюбился в Светлану… пылко, без памяти, как, поверьте, и в молодости никого не любил.
Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и замолк. Она видела, что ему трудно продолжать и что говорит он действительно искренне и с болью.
Дальнейшее его повествование вызвало у Ольги смешанные и противоречивые чувства: с одной стороны, она готова была понять Светку, увлекшуюся Ираклием и сбежавшую с ним на какой-то хутор в Прибалтике, где они прожили одни, ни с кем не встречаясь, почти два месяца; вторая же половина его рассказа никак не укладывалась в рамки этой пасторали, и от нее попахивало духом гангстерских фильмов о мафиозных разборках, которые в последнее время заполнили не только кинотеатры, но и сознание честных граждан.
Оказалось, что Ираклий, в прошлом действительно актер, но с незадавшейся творческой судьбой, решил года два назад организовать свое акционерное общество, к театру имевшее очень отдаленное отношение. То ли его организаторские способности оказались более мощными, чем актерский талант, то ли просто удачно проявились именно тогда, когда подобные общества, товарищества и кооперативы начали расти как грибы и так же мгновенно исчезать под рукой ловкого грибника, но дело быстро пошло на лад. Помог ему встать на ноги, правда небескорыстно, один знакомый режиссер, который, не понятый публикой и преданный спонсорами, завел свое дело давно, чуть ли не с начала перестройки, и до тонкостей знал ситуацию в непростом мире бизнеса.
О деятельности своей фирмы Ираклий говорил как-то уклончиво, туманно, так что трудно было понять, чем же все-таки занималась она все это время до своего окончательного краха. «Кое-что, связанное с недвижимостью», — сказал он, но это тоже не внесло должной ясности, потому как, скажем, вор-домушник с полным основанием мог бы охарактеризовать свою деятельность точно так же.
В общем, все дело кончилось тем, что, как только фирма Ираклия развернулась и начала расцветать, бывший режиссер неожиданно потребовал свою долю, которая оказывалась львиной, на том основании, что, не будь его, Ираклий до сих пор за гроши выходил бы на сцену своего театра и произносил: «Ну-с, милостивый государь мой…» И когда Ираклий с Николашей, мягко говоря, не согласились с такой постановкой вопроса, бизнесмен от режиссуры принялся действовать. Бывшему режиссеру хватало воображения, и, сними он фильм на подобный сюжет, кассовый успех был бы ему обеспечен. Но он предпочел не переносить жизнь на экран, а поступил с точностью до наоборот, то есть разворачивал сценарий возможного вестерна в жизни, используя при этом не гримированных актеров, а натуральных профессионалов, добывавших себе хлеб насущный, силой отбирая его у других.
Начались ночные звонки, запугивания, а затем, когда это не возымело должного действия, наступил период открытого террора. Так, Николаша был выслежен и зверски избит, после чего полтора месяца провел в больнице, а Ираклия от подобной расправы спасло только то, что его местопребывание на хуторе было хорошо законспирировано. Всем известно, что дальнейшей, и заключительной, частью подобных сценариев является либо физическое истребление непослушных и неразумных героев, либо их бегство на какой-нибудь необитаемый остров, где им сам черт не брат.
