Дороти-Энн постучала, понимая всю глупость подобного следования правилам хорошего тона. За ревом ветра, грохотом оторванных веток и унесенных ураганом предметов, колотивших в стены домика, ее стук никто не услышит.
Она забарабанила в дверь кулаками, отчаявшись попасть внутрь, укрыться от дождя и ветра. И совершенно бесполезно спрашивать женщину, где мужчины. И видела ли она маленького мальчика десяти лет.
Дверь открылась. Толстуха встала на пороге, желтый свет четко обрисовал ее силуэт в проеме. Она была одета в черное, белоснежный фартук завязан на талии, его верх свободно болтается, на шее блестит крошечное распятие.
— Ах вы бедняжка! — запричитала она. — Вы вся испачкались и промокли. Если вы так и будете тут стоять, то промерзнете до смерти. Входите, входите.
Женщина обняла Дороти-Энн и провела ее внутрь. Толстухе понадобился весь ее немалый вес и точный удар бедра, чтобы закрыть дверь. Она повернула ключ в замке.
— Иначе все время открывается, — пояснила она. — Но вы появились как раз вовремя. У нас сегодня отличный ужин. Он скоро поспеет. А пока позвольте мне помочь вам снять плащ.
И только тут Дороти-Энн увидела то, что было в углу. Поставлено очень разумно, так что из окна не увидишь.
Зак! Ее десятилетнее сокровище примотано к стулу клейкой лентой, глаза широко открыты от ужаса. Пытается предупредить ее, хотя губы заклеены скотчем.
Мальчик издавал какие-то звуки:
— Ммм! Уфф! Гмммф!
— Зак! — закричала Дороти-Энн и рванулась к нему. Но в эту же секунду что-то тяжелое обрушилось ей на затылок, и все вокруг погрузилось в темноту.
Хант не пытался успокаивать себя. Он был на волосок от смерти.
Эти двадцать секунд оказались самыми длинными за всю его жизнь, и Уинслоу знал, что никогда этого не забудет. Даже теперь он с трудом верил, что смог вывести самолет из смертельного пике. Хант вспомнил все, чему его когда-то учили, и несчастья удалось избежать в самый последний момент.
Но сердце Ханта все еще не могло успокоиться. Оно гулко билось в его груди, и от пережитого страха, и от усилии удержать штурвал. Адреналин бушевал в крови. Он все еще чувствовал усталость.
«Господи, как близко была смерть!» — думал Хант, а глаза щипало от едкого пота, стекавшего по лбу.
Ему очень хотелось развернуть самолет и направиться к суше.
Он думал: «Я не слишком помогу Дороти-Энн, если умру».
Это ясно.
С другой стороны, я последняя надежда Дороти-Энн. Если я струшу, она умрет. Точка.
Уинслоу продолжал полет к острову.
— Держись, детка! — прорычал он, от всей души желая послать сообщение Дороти-Энн. — Иден Айл, вот и я!
Веки Дороти-Энн дернулись, словно во сне, потом резко открылись. Все плыло перед глазами, как будто она оказалась под водой.
Женщина попыталась поднять руку и протереть глаза, но как ни старалась, рука отказывалась выполнять команду мозга.
«О Господи! Я парализована! Я не могу двигаться!» — было ее первой мыслью.
Дороти-Энн потрясла головой, пытаясь сфокусировать взгляд и немедленно об этом пожалела Неосторожное движение, и ее голова начала просто раскалываться от боли.
Но болевой шок вернул ей четкое зрение и ясность мысли.
«Я не парализована, — осознала она в ужасе. — О Боже. Я связана».
Дороти-Энн выругалась, но смогла издать лишь нечленораздельные звуки.
Ее губы не двигались… Потому что не могли! Ей залепили рот!
Медленно, охваченная ужасом и осознанием случившегося, Дороти-Энн оглядела себя. Она сидела в пластиковом складном кресле. Ее руки и ноги примотаны к нему клейкой лентой. Крепкая, напоминающая пелену мумии повязка плотно прижимала ее к спинке, а еще более тугие кольцы приковывали ее бедра к сиденью.
Постепенно расширяя поле зрения, она поняла, что сидит у стола. И прямо напротив нее сидит Зак. Ох, Господи ты Боже мой! Его отчаянно трясет. Сын по-прежнему привязан к креслу. Рот заклеен. Его огромные глаза стали еще больше от ужаса.
При виде сына у Дороти-Энн защемило сердце. Если бы только она могла поговорить с ним, обнять мальчика, как-то успокоить его. Заверить малыша, что все будет в порядке.
Но это, разумеется, невозможно.
Да ничего и не будет в порядке.
Дороти-Энн осторожно повернула голову налево. Толстуха все еще что-то готовила. В это самое мгновение она посыпала мукой тесто, которое раскатывала скалкой. Женщина время от времени останавливалась, чтобы смахнуть пухлой розовой рукой лот со лба, и потом снова принималась за работу.
Чуть ближе, на столе, внимание Дороти-Энн привлекли два предмета. Фонарь и пистолет, все еще в водонепроницаемом футляре, которые ей дал капитан Ларсен.
Молодая женщина смотрела на оружие, как путник, блуждающий по пустыне, смотрит на оазис. Она пошевелила пальцами, сначала чуть заметно, потом резко. Дороти-Энн сжимала и разжимала пальцы, но когда она попыталась двинуть рукой, то поняла, что все ее усилия тщетны. Никакой свободы. И как бы она ни боролась, освободиться ей не удастся.
И пистолет лежит так заманчиво близко… И все-таки его не достать!
«Черт бы все побрал! — выругалась она про себя. — Черт побери все! Толстая сука наверняка положила его сюда нарочно. Чтобы меня подразнить!»
— Мамф! — это Зак пытался поговорить с ней.
Дороти-Энн быстро покачала головой, чтобы остановить сына. Но это было ее ошибкой. Острые когти боли снова впились в голову.
— Вы что-то сказали? — у стойки толстуха перестала раскатывать тесто и мрачно посмотрела на Дороти-Энн.
Та кивнула, стараясь не делать слишком резких движений.
Женщина нахмурилась, как будто размышляла. Потом глубоко вздохнула, стряхнула с рук муку и вытерла пальцы фартуком. Переваливаясь, она подошла к пленникам и встала перед Дороти-Энн, уперев руки в бедра.
— Ну что? Поговорить захотелось?
Дороти-Энн еле заметно кивнула.
— Ты станешь докучать мне, как этот мальчишка? — Женщина метнула убийственный взгляд в сторону Зака. — Будешь кричать, вопить во все горло, умолять и плакать?
Дороти-Энн отрицательно качнула головой.
— Ладно. Но знаешь что? — Толстый палец пригрозил молодой женщине. — Стоит тебе только вякнуть, и пластырь тут же окажется на твоих губах. Понятно?
Дороти-Энн снова кивнула, и толстуха нагнулась, чтобы снять пластырь с ее рта.
Это оказалось очень болезненно, но Дороти-Энн постаралась сдержать крик боли.
— Если хочешь что-то сказать, говори. Но у меня не так уж много времени. Мне не хочется, чтобы мое тесто с корицей перестояло.
— Кто… Кто вы?
Женщина фыркнула.
— Меня зовут Мама Рома, — гордо ответила она. — Но другие называют меня Кармином.
Дороти-Энн нахмурилась.
— Я не понимаю. Я считала, что Кармин — это мужское имя.
— Кармин, действительно, мужское имя. В том-то и смысл. Видишь ли, никто не знает Кармина в лицо, и все думают, что он мужчина. Они считают его моим сыном.
— Но… зачем вам надо, чтобы вас знали как Кармина?
— Потому что я занимаюсь тем, чем занимаюсь. Кармин — наемный убийца.
Дороти-Энн открыла рот, потом закрыла и снова открыла. Она смотрела на женщину во все глаза.
— Вы хотите сказать, что вас нанимают, чтобы убивать людей?
— Совершенно верно.
— И кто-то заплатил вам, чтобы вы убили меня?
— Три миллиона долларов, — кивнула Мама Рома. — Услуги Кармина стоят дорого.
Дороти-Энн не сводила с нее глаз, едва осмеливаясь дышать.
— Кто вас нанял? Вы знаете?
— Какие-то китайцы, — пожала плечами Мама Рома.
И тут все недостающие части головоломки встали на свои места.
«Тот, кто на самом деле владеет банком „Пэн Пэсифик”, — сообразила Дороти-Энн. — Вот кто нанял убийцу. Они хотят, чтобы я умерла, тогда они смогут лишить наследников права выкупа».
— Я заплачу вам шесть миллионов, если вы нас отпустите.
— Ты можешь предложить мне миллиард, и я все равно не соглашусь. Контракт есть контракт.
Господи! Она говорит серьезно.
Но оставался еще вопрос, на который ей хотелось услышать ответ.
— Это вы подстроили катастрофу самолета моего мужа? — спросила Дороти-Энн.
Мама Рома улыбнулась.
— Да. Это работа Кармина.
— И вы собираетесь убить и моего сына? Десятилетнего ребенка?
— С этим ничего нельзя поделать.
— Но у вас ведь нет контракта на него. Он невиновен!
— Мальчишка сможет меня опознать. А теперь, если не возражаешь, я бы вернулась к приготовлению ужина.
— Почему бы вам просто не убить нас и не покончить со всем этим? — бросила Дороти-Энн. — Зачем мучить и заставлять ждать?
