Однажды она сбежала.
Она взяла деньги на автобус из банки на кухне и вышла на главную дорогу. Когда подошел автобус до Провиденса, беглянка села на него. Она устроилась у окна. Автобус ехал вдоль побережья до Провиденса, до кампуса Брауна.
Он остановился на Тейэр-стрит. Джейн прижала ладонь к холодному стеклу. Она скучала по чаю в кафе «Пингвин», по кинотеатру в Эйвоне, по литературным вечеринкам, по книгохранилищу. Она скучала по Джеффри. Ее глаза наполнились слезами при мысли о том, что она упускает шанс ходить в университет, учиться там вместе с Сильви.
— Здесь учится твой папа, — прошептала она ребенку, держа руку на круглом животе, — здесь мы встретились, и здесь ты появилась…
Когда автобус свернул на Энджелл-стрит, она заметила Джеффри. Он шел в полном одиночестве, на плече — сумка. Джейн смотрела на него. Юноша был погружен в свои мысли. Она подумала, возможно, он вспоминает о ней, но это было маловероятно.
Она и ребенок были одни. Он сам так захотел.
Когда Джейн вернулась в обитель, ее встретили сердитые сестры. Они запретили ей печь торты на все оставшееся время. Они хотели, чтобы она выучила урок: она совершила одну большую ошибку и должна научиться больше не совершать даже маленьких.
Она должна руководствоваться здравым смыслом. Одиночество — это не так уж и плохо.
Но иногда даже самые логичные вещи заставляют тебя сходить с ума. Джейн совершила правильный поступок, и это едва не лишило ее разума. Каждая встреченная ею пятнадцатилетняя девочка заставляла ее вспоминать дочь. Ее убивала правда о том, что она сделала, и о девочке, с которой ей нельзя даже познакомиться. Но ей надо было узнать ее. Джейн знала, что умрет, если не сделает этого. Поездка домой в Род-Айленд была запланирована давным-давно.
И она только что встретила Дилана Чэдвика и разговаривала с ним о его племяннице. Его племяннице Хлоэ.
И теперь в темной машине Джейн повторяла ее имя: «Хлоэ», — шептала она, обнимая себя обеими руками: «Хлоэ».
Возможно, повлияли визит в школу и встреча с мистером Ромни, но теперь Джейн предавалась воспоминаниям. А быть может, поводом послужила встреча с дядей Хлоэ, то, как свободно произносилось ее имя, и от этого образ девочки становился таким реальным.
Иногда Джейн казалось, что события тех далеких дней — лишь дурной сон. Была ли она на самом деле беременна, есть ли у нее дочь? Все произошло так давно и так стремительно. Ситуация вышла из-под ее контроля, за нее все решили другие…
Хотя, конечно, что-то было. Например, так много любви. Она не могла отрицать этого. Не важно, что потом Джейн намеренно забыла об этой любви. Она любила того парня. Отца Хлоэ. Она любила растущего внутри нее ребенка. И она любила свою мать, хотя к этому чувству примешивалась определенная доля ненависти, любила, потому, что Маргарет хотела, как лучше.
В ту ночь в ее старой спальне Джейн снилось прошлое. Ей снилась ее первая любовь. Его звали Джеффри Хэйден. У него были кудрявые каштановые волосы и взволнованные глаза. Она полюбила его с первого взгляда, когда они только встретились в раннем сентябре в начале учебного года в Университете Брауна. Они оба шли из библиотеки, нагруженные книгами, они так спешили на урок английского, что ничего не замечали, и врезались друг в друга.
Они столкнулись лбами, и все книги попадали на пол. У Джейн закружилась голова. Джеффри встал на колени около нее, дотрагиваясь до ее брови.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Да, а ты?
— Нет, у тебя кровь идет…
Она засмеялась:
— У меня идет кровь, а ты не в порядке?
Юноша кивнул. Он полез в карман — на нем была шотландская рубашка с короткими рукавами и брюки цвета хаки — за платком. Тот был белым, чистым и аккуратно сложенным. Это напомнило Джейн о ее сестре, Сильви, помешанной на идеально сложенном белье, и эта связь показалась ей настолько сильной, что она уставилась в его глаза.
— Вот, — он осторожно коснулся ее брови.
Девушку захлестнули противоречивые, смешанные чувства. Отец бросил их, когда она была еще маленькой. Ее врач была женщиной. Скромная отличница, она никогда не встречалась с мальчиками. Она не могла припомнить, чтобы хоть раз в ее жизни мужчина был так мил и заботлив по отношению к ней. Она закусила губу.
Его прикосновение было нежным. Он прижал холодные пальцы одной руки к ее щеке, другой рукой вытирал кровь над ее глазом.
— Наверное, тебе придется наложить шов, — расстроился молодой человек.
— Нет, я уверена, все в порядке, — начала было она, но эмоции оказались столь сильны, что она практически не могла говорить.
— Я буду переживать, если у тебя останется шрам, — сказал он. — Я не могу даже думать о том, что я стал причиной шрама на твоем лице.
— У меня не бывает шрамов. — Девушка ухмыльнулась и заметила, как блестят его глаза. Интересно, почему он выглядит таким взволнованным. — Я крепкая.
— Ну, если ты так говоришь, — с сомнением вымолвил он, улыбаясь в ответ. Они начали собирать свои книги. Джейн взяла свои, Джеффри — свои. Они пожали друг другу руки и попрощались.
Только вернувшись в свою комнату, Джейн обнаружила, что ей не хватает одной книги — «Мифы от Средневековья к постмодернизму», зато ей достался учебник молодого человека — «История литературной критики». На книге стояло его имя: Джеффри Хэйден, Вэйланд. Его комната в общежитии находилась всего через пару улиц от нее.
Она носила книгу юноши с собой полтора дня, пока не увидела его снова, он сидел со своим другом за столом в университетской столовой.
Когда она протянула ему книгу, он достал ее собственную из портфеля. Они улыбнулись друг другу, и тут она заметила, что у Джеффри на лбу красуется такой же большой фиолетовый синяк, как и у нее.
Он предложил ей присесть, и в тот день они обедали вместе. Потом они начали вместе заниматься. Оба планировали сделать английский своим профилирующим предметом. Джейн мечтала о карьере писателя или преподавателя в высшей школе. Джеффри планировал стать профессором. С самого начала Джейн восхищалась его умом, но он всегда утверждал, что она гораздо умнее и сообразительнее. Она сидела, зачитываясь приключениями Беовульфа или Сэра Гавейна, а когда поднимала глаза, то видела, как он наблюдает за ней.
— Что ты делаешь? — спрашивала она.
— Учусь, — отвечал юноша.
— Нет, ты смотришь на меня.
— Литература — это история мира, — смеялся Джеффри, — а ты — это и есть мир.
А потом он целовал ее.
Их поцелуи…
Именно они снились Джейн пятнадцать лет спустя в ее старой кровати. Поцелуи с Джеффри.
В ее снах, как и в реальности, они были такими нежными.
Джейн лежала на спине, на своей узкой кровати в общежитии. Джеффри сидел за столом. Сумасшедший яркий свет проникал в комнату через окно, солнце уже садилось. Джейн прищурилась и прикрыла глаза рукой. В коридоре играла музыка.
Внезапно Джеффри оказался на коленях около кровати. Джейн держала на лице руку, прикрываясь от яркого света. Был октябрь. Ее разбитый лоб уже давно зажил. Но его глаза были такими же взволнованными, как в тот день, когда они встретились. Она хотела спросить, почему он так сильно волнуется. Она уже открыла рот, чтобы задать вопрос.
Его губы были тонкими и плотно сжатыми. Она уставилась на них. Его пальцы касались ее щеки, они были мягкими. Она вспомнила их столкновение, как заботливо он к ней прикасался. Она невольно задрожала от воспоминания. Тогда он поцеловал ее.
В ее снах поцелуй был таким же реальным, каким он был в тот день. Джеффри наклонился, его лицо в миллиметрах от нее, он мягко целовал ее, снова и снова. Просто мимолетное, сладкое касание губ, затем другое и еще одно. Их руки лежали неподвижно. Джейн выгнулась, ей хотелось чего-то большего.
Она дотронулась до его руки. Его предплечье, его мускулы. Ее пальцы слегка приподняли рукав его голубой рубашки. В сумерках его кожа казалась темной, хотя на самом деле он был таким же бледнокожим, как сама Джейн. Ее глаза открылись, потом снова закрылись. Она горела, и ей хотелось убедиться, что она все еще жива. Она почувствовала, как его язык дотронулся до ее языка. Все было кончено.
Они влюбились.
Он был из Оушенсайда, Лонг-Айленд. Она из Твин-Риверза, Род-Айленд. Университет был их жизнью. Они любили Браун и друг друга. Они вместе ходили на футбольные матчи, согревали друг друга своим теплом, заворачиваясь в одну куртку. Они сопереживали сокурсникам, кричавшим: «Давай, Бруно — Бруно, давай!», но оба были слишком стеснительными, чтобы кричать самим.
У нее была сестра и мама, и отец ушел от них, когда она была маленькой. У него был брат и две сестры, его отец был врачом, его родители только что отметили двадцать пятый юбилей свадьбы. Перед Днем благодарения она плакала, потому что им пришлось расстаться на целых четыре дня.
