Потом я почувствовала голод и решила заняться приготовлением обеда. В кухне были огромная электропечь и холодильник во всю стену. До меня дошло, что когда-то поместье принадлежало какому-то крупному чиновнику от партии и использовалось как площадка для выездных пиров.
Боб был где-то в доме. Я слышала вдалеке его шаги, звук сдвигаемой мебели. Я знала, он оборудует под мастерскую большую комнату на втором этаже, которая скорее всего служила предыдущему хозяину банкетным залом.
Я положила на сковородку свиные отбивные — в морозилке их были целые штабеля, нарезала в большую миску помидоры. Я не люблю готовить и дома чаще всего обхожусь чаем с бутербродами, но в тот момент я почувствовала, что должна себя хоть чем-то занять.
Я накрыла стол на маленьком балконе, примыкавшем к кухне, и уже собралась было позвать Боба к столу, как вдруг он вошел в кухню со стороны двора, чмокнул меня в щеку и спросил:
— Что будем пить, моя хлопотливая Чайка? Предлагаю «кларет» из запасов перестроечных времен. Как выяснилось, здесь весьма разнообразный ассортимент спиртного.
Мы обедали молча, каждый занятый своими мыслями. Я почти физически ощущала преграду между нами. Никто из нас и пальцем не пошевелил, чтоб разрушить ее. Когда я собирала со стола тарелки, Боб сказал:
— Позвони маме. Скажи, что у тебя все в порядке.
Он присутствовал при разговоре, ни на секунду не спуская с меня настороженного взгляда. Когда я отключила связь и вернула ему трубку сотового телефона, спросил:
— Почему ты несколько раз сказала «не волнуйся»?
— Потому что моя мама совершенно уверена в том, что мне каждую минуту грозит со всех сторон опасность. Особенно когда я нахожусь далеко от нее.
— Тебе здесь ничего не грозит.
Я пожала плечами и занялась мытьем посуды. Этот «кларет» сделал меня абсолютно бесчувственной к чарам Боба, и он, похоже, с этим спокойно смирился.
Два дня мы прожили размеренно, без неожиданностей, встречаясь за столом и изредка где-нибудь в коридоре. Я успела подружиться с собаками, которые теперь ходили со мной купаться. Боб, мне кажется, купался под душем. По крайней мере я ни разу не видела его на пляже, хотя торчала там по нескольку часов.
Мое тело с благодарностью впитывало солнечное тепло и нежилось в прохладных струях речной воды. Оно не требовало ничего, кроме тихих радостей отдыха на природе. Разум дремал — читать и то не хотелось. За ужином мы с Бобом вяло перебрасывались несколькими ничего не значащими фразами и рано расходились по своим углам.
В то утро я сама варила себе кофе, хотя обычно этим занимался Боб. Его не было ни в доме, ни поблизости. Собаки виляли хвостами, вымогая хлеб с маслом. Я скормила им с рук уже два батона.
К полудню меня охватила тоска. Я спустилась на пляж, на ходу стащила сарафан и шлепнулась с разбегу в воду. Волга в том месте была широка и стремительна. Противоположный берег терялся в дымке зноя. Я понимала, что мне предстоит борьба с течением. В тот момент я испытывала потребность в борьбе.
Меня здорово снесло вправо. Здесь был пологий берег, поросший высокими луговыми травами. Я нашла небольшую песчаную плешку среди зарослей и с удовольствием растянулась на ней. Отсюда наш дом казался усадьбой тургеневских времен. Я с удовольствием размышляла о взаимоотношениях героев «Дворянского гнезда» и их окружения. Мир, окружавший меня с детства, казался холодным, расчетливым, лишенным романтики. Разумеется, во многом была виновата я сама, не желающая знать о том, что в конце двадцатого столетия романтизм выглядит столь же нелепо, как часы с кукушкой в компьютерном зале. Я закрыла глаза и попыталась отключить перегревшиеся от бесплодных размышлений мозги. Как ни странно, мне это удалось.
Не знаю, сколько прошло времени, но я вдруг явственно ощутила, что на меня кто-то смотрит. Прежде, чем открыть глаза, я напрягла мышцы. Это случилось инстинктивно — еще никогда мне не приходилось бывать в подобной ситуации. Когда мои веки взлетели вверх, я увидела на долю секунды лицо, обрамленное длинными — до плеч — русыми волосами, а главное — большие темно-зеленые глаза. Это все, что я успела разглядеть, потому что изображение трепыхнулось и исчезло. Я села одним рывком и успела увидеть край темного одеяния, пропавшего в густых прибрежных зарослях метрах в трех от меня. В ту же секунду я обратила внимание, что верх моего бикини сбился, обнажив грудь. Как выяснилось, здешние места были не столь уж и пустынны.
Я попыталась воссоздать в памяти лицо того, кто за мной подглядывал. Картинка была четкой, но я так и не смогла решить, к какому полу принадлежало существо в темной одежде. Похоже, у него не было пола… Абракадабра какая-то. Я направилась в заросли, не обращая внимания на колючие корни прошлогодней травы, впивавшиеся в подошвы. За камышами начинался редкий вербный лесок, за ним — чистое поле. И ни души вокруг, если не считать стрекочущей сороки. Идти дальше казалось бессмысленным. Я проделала обратный путь, споткнулась на правую ногу о корень вербы, до крови поранила палец. Я не догадалась зайти выше по течению, и меня снесло почти за километр от дома. Пришлось брести по колено в воде — здесь был обрывистый берег. Над моей головой кружились растревоженные стрижи.
— Где ты была?
У Боба был сердитый голос. Он стоял на берегу, уперев руки в бока.
— Плавала на другой берег.
— Больше не смей этого делать.
Это прозвучало уж слишком категорично.
— Почему?
— Михаил говорит, это опасно.
Только сейчас я заметила Михаила — он сидел на нижней ступеньке лестницы и смотрел на меня, затенив ладонью глаза.
— Да нет, вы меня не так поняли. — Он встал и вошел в воду, громко хлюпая высокими резиновыми сапогами. — Они бесполые, эти монахи. Ну да, постятся через день и каждый день, да еще вкалывают как лошади. У них к женщинам никакого интереса нету.
Михаил окинул меня откровенно оценивающим взглядом.
— Вы ошибаетесь, — я посмотрела на него вызывающе дерзко. — Монахи — самые сексуальные любовники. В чем я убедилась в очередной раз.
— Ты не сказал мне, что там монастырь. Почему ты не сказал мне об этом? — набросился на Михаила Боб.
— Какой там монастырь? Сплошные развалины. Там раньше одни мыши жили. Да и этот сброд вот-вот оттуда прогонят. Попомните мои слова.
— И все равно ты должен был сказать мне об этом. Тем более, если, как ты говоришь, там живет сброд. Я не хочу подвергать себя и жену опасности. У нас тут все нараспашку.
Я стала подниматься по лестнице. Я слышала уже сверху, как затарахтел мотор катера, на котором приезжал Михаил. Я стояла совершенно голая на балконе и отжимала купальник, когда почувствовала на своих плечах горячие руки. Вскрикнуть я не успела — Боб впился мне в губы.
— Ты на самом деле занималась с ними любовью? — спросил он, сжимая мои плечи.
— С настоятельницей. Мне кажется, там женская обитель. Правда, я не совсем уверена…
— Ты красивая. — Боб снова потянулся к моим губам. — И очень порочная, — добавил он прерывающимся шепотом. — Ты сама не знаешь, какая ты порочная.
Я вся трепетала. Я уже не делала попыток себя сдержать. Боб схватил меня на руки и внес в комнату. Его следующий поцелуй был скорее нежным, чем страстным, это привело меня в восторг — не люблю неуправляемых самцов, которые, как правило, быстро выдыхаются. Он бросил меня на кровать и стал целовать мое тело. Обожаю, когда мужчина долго ласкает меня, но ласка Боба затянулась сверх меры. Внезапно я подняла голову и посмотрела на потолок. Собственное тело с призывно раскинутыми ногами вызвало у меня чувство отвращения. Я отпихнула Боба и вскочила с кровати.
— В чем дело? — недоуменно и слегка виновато спросил он. — Понимаешь, у меня давно не было женщины и я… я как будто чего-то испугался.
— Не имеет значения. — Я быстро завернулась в купальный халат. — Это получилось случайно. Прости.
— Разве я не нравлюсь тебе?
— Нравишься. Но…
— Ничего не понимаю.
— Просто ты давно не живешь в России. Здесь много ненормальных. Особенно среди женщин.
Я видела в зеркале на потолке, как Боб натягивает узкие шорты, аккуратно засовывая в них свой член. В ту минуту я поняла отчетливо, что вид красивого мужского тела если и возбуждает меня, то на очень непродолжительное время. Что мне нужно вдобавок к этому кучу всякой романтической дребедени. Толком не смогу объяснить, какой именно.
— Ты в самом деле общалась с монахами?
— Я не обязана отчитываться перед тобой. К тому же я не понимаю, почему ты сказал этому Михаилу, что я — твоя жена.
— Но эти люди не в состоянии понять, что мужчину с женщиной может связывать исключительно дружба.
— Вероятно, они правы. — Я вздохнула. — Если хочешь, давай попробуем забыть о том, что только что случилось.
