Я изумилась:
— Но ведь это на сто пятьдесят тысяч меньше!
— У него больше нет, и потом, мне не придется платить комиссионные агентам, ну, и не хочется расстраивать Джой.
— Откуда ты знаешь, что у него больше нет? Потому что так Джой сказала?
— Не понимаю, почему ты так настроена против Джой. Я от нее видела больше добра, чем от тебя, хоть ты и внучка. Да, она отвратительно водит машину, но это не значит, что она плохой человек.
— Ну что ты, добрейшая душа, — язвительно подтвердила я. — Только животных любит больше, чем людей. И на том спасибо. Сестра Джой тоже переедет?
— Она умерла год назад, Джой ее терпеть не могла, а его всегда любила.
Я спросила, не назревает ли там роман, но Фелисити сказала, что за чепуха. Джой терпеть не может секс, но любит, чтобы под рукой был мужчина, надо ведь на кого-то кричать.
Фелисити ничуть не тронула моя тревога по поводу того, что дом продан, а “Золотая чаша” до сих пор не подтвердила, что “Атлантический люкс” принадлежит ей. Она сказала, что в старости становится все равно, где жить, в той ли комнате или в этой, какой стейк есть, — все одинаково не по зубам. По “Книге перемен” ей выпало “Стиснутые зубы. Ши-хо”. Она должна со всей решимостью прорываться сквозь препятствия. Я поняла, что все это тактика маневренной обороны: она готова говорить о чем угодно, только не о моей канувшей в неизвестность тетке. Я прервала ее и напрямик спросила, кто отец ее первого ребенка. В наше время нельзя принимать решений, касающихся семьи, не посоветовавшись со всеми ее членами, напомнила я ей, ведь если вы отрекаетесь от ребенка, значит, вы отрекаетесь и от всех его детей, внуков, правнуков и так далее, за это вам придется нести ответственность.
На это она мне колко возразила, что хорошо мне говорить, я-то вообще ни за что не несу ответственности, ведь я не родила ни одного ребенка. Действительно, не родила, подтвердила я, и потому ни перед кем отвечать не буду, мне повезло. А вот она будет, потому что у нее дети есть. Нужно знать своих родственников хотя бы для того, чтобы поддерживать деятельность страховых компаний.
Она сказала, чтобы я не учила ее жить, это смешно: ведь она живет в штате Коннектикут, в страховой столице мира. Нужно только помнить две вещи: если ты страхуешься на случай смерти, это означает, что они делают ставку на то, что ты проживешь дольше, чем сама надеешься прожить, а аннуитет означает, что ты ставишь против них и проживешь дольше, чем они прогнозируют. И у них целые отделы сидят и занимаются этими самыми прогнозами, а ты одна, ну и конечно они, как правило, выигрывают.
Хоть она и увела разговор в сторону, я попросила ее не увиливать от ответа и повторила свой вопрос:
— Кто отец ребенка, которого у тебя отняли для удочерения?
— В хорошем обществе таких вопросов не задают, — ледяным тоном отрезала Фелисити. — И потом, в тебе нет ни капли его крови, какое тебе до него дело?
— Надеюсь, он хотя бы успел снять галоши и представиться, — настаивала я.
Я задела-таки Фелисити за живое, как и надеялась, и она надменно проговорила:
— Разумеется, я его знала, но это не та тема, которую я хотела бы обсуждать. Я родила ребенка в тот день, когда мне исполнилось пятнадцать. Признайся, София, разве ты сама не постаралась бы такое забыть? Сейчас пятнадцатилетние девчонки невесть что творят, а в мое время, в начале тридцатых, это был неслыханный позор. Рожала я в католическом приюте для незамужних матерей, и таким распутным женщинам, как я, во время родов даже хлороформа не давали, тогда это было единственное обезболивающее средство для рожениц. Хотели проучить нас, чтобы больше не развратничали.
— Не помогло. Потом ты родила Эйнджел.
— Я позаботилась, чтобы у меня был муж. И к тому времени уже применяли закись азота с кислородом. Прошу тебя, не вороши прошлое. Я считаю, что моя настоящая жизнь началась, когда я вышла замуж за фермера-птицевода из Саванны. Все, что было до того, я просто вычеркнула из памяти. Оно не имеет ко мне никакого отношения.
Интересно, подумала я, каково ей будет в “Золотой чаше”, где старинная мудрость — не следует думать о неприятном — совсем не в почете. Впрочем, Фелисити при желании может сочинить какую угодно историю своей жизни, если ей так удобнее. Или фантазия иссякает с годами, как иссякают наши чувства и физические силы? Ее голос дрожал от жалости к себе, такого с ней никогда не случалось. Мы попрощались, недовольные друг другом: я тревожилась о ее будущем, она требовала, чтобы я оставила в покое ее прошлое, и все же я узнала то, что мне было нужно, — еще две подробности: день рождения ребенка и место — католический приют для незамужних матерей.
Съемочная группа “Здравствуй, завтра!”, я знаю, оплачивает услуги детективного агентства. На следующий же день я попросила это агентство разыскать Алисон. Мне предложили отнести эту работу на графу прочих расходов по фильму, но я сказала не надо, это расследование лично для меня и платить за него буду я. Все сейчас обсуждали название фильма — не переменить ли на “Завтра… Завтра!” Я не видела разницы. Фелисити родилась шестого октября. Весы, середина знака, красивая и сильная, предпочтительнее в роли любовницы, чем в роли жены, не подумайте, что я хоть сколько-нибудь серьезно отношусь к астрологии. Вряд ли 6 октября 1930 года в Лондоне в католическом приюте для незамужних матерей родилось много младенцев, и надеюсь, что записи об усыновлении сохранились. И если повезет, те, что мне нужны, не сгорели во время налетов, я всегда считала себя везучей, хоть и узнала во время работы над фильмом “Англия в огне”, какая огромная часть национальных архивов погибла в лондонском блице в сорок первом.
Что ж, если я не могу быть с Красснером, пусть у меня будет семья. Хочу чувствовать, что меня поддерживают, защищают, что у меня есть тыл, чтобы кто-то был рядом, когда я заболею, чтобы кто-то заглянул в мой ежедневник и напомнил, что пора коту давать следующую глистогонную таблетку. Можно сколько угодно писать себе записки с напоминаниями и развешивать их на доске, но как заставить себя читать их? Кто-то должен стоять у тебя за спиной.
Что делают друзья по чаше?
Пьют жизнь из полной чаши.
В конце ноября Фелисити поселилась в “Атлантическом люксе” комплекса “Золотая чаша”. Дом свой она продала зятю Джой, Джеку, за смехотворно низкую сумму. В последнюю минуту он стал сомневаться, а стоит ли его вообще покупать, и она снизила цену еще на пятьдесят тысяч. Подумаешь, не велика потеря. На ее счету в банке пять миллионов, процентов с них хватит, чтобы оплачивать все расходы, связанные с “Золотой чашей”, хотя если она доживет до девяноста шести, а плата в “Чаше” будет продолжать увеличиваться на десять процентов в год, то дальше ей придется начать тратить сам капитал. Она может позволить себе купить кому-то небольшой подарок, пожертвовать толику на благотворительность, но ведь она никогда не любила наряжаться, ходить на приемы и афишировать свои пожертвования. Золото, бриллиантовые ожерелья, декольте, открывающее дряблую кожу, — все это слишком вульгарно для мисс Фелисити.
Душеприказчик Фелисити Берт Геллер, старинный друг Эксона, был очень доволен тем, что наилучшим образом уладил дела своей старушенции — как-то раз Фелисити нечаянно услышала, что именно так он ее за глаза называет, это было неприятно. Ее завещание было в полном порядке, она все оставляла своей внучке Софии, которая живет в Англии. Джой была рада, что ее подруга живет недалеко и к ней можно ездить в гости и что теперь вместо старой одинокой вдовы, за которой надо присматривать, потому что вдруг она упадет, вдруг у нее инсульт случится, соседом ее стал зять, а о нем не надо заботиться, скорее уж он будет заботиться о ней. Так что от перемен все только выиграли.
Теперь, по мнению окружающего мира, Фелисити оставалось только обжиться, успокоиться и тихо-мирно доживать свой век.
Да и что ей здесь не жить? В “Атлантическом люксе” три большие комнаты, крошечная кухня, ванная с позолоченной фурнитурой, вместительная гардеробная; вид из окон радует глаз, комнаты полны света и воздуха. Мир приходил к ней в гости на канале Си-эн-эн, если ей хотелось узнать, что в нем происходит, вообще же в “Золотой чаше” это мало кого интересовало. Большинство предпочитало углубляться в свой собственный внутренний мир и ждать, когда можно будет рассказать о нем на сеансах групповой терапии. Отделка интерьера и мебель были приятные, свои собственные вещи Фелисити отправила на аукцион, она никогда не питала к ним сентиментальной привязанности. Иногда она вспоминала какое-нибудь любимое платье и думала, что-то с ним стало, или изысканное декоративное блюдо, или альбом, куда она вклеивала вырезки. Кто-то их украл, или она их потеряла, а может быть, отдала? Зачем вспоминать? Теперь это все не важно. На столике возле кровати стояла фотография внучки в серебряной рамке, исключительно ради спокойствия сестры Доун. Когда Фелисити только что сюда приехала и сестра Доун помогала ей раскладывать вещи, она нашла эту фотографию и поставила ее сюда, и Фелисити в ту минуту не захотелось объявлять бой сестре Доун, лучше подождать до какого-нибудь более важного случая. Фотография кого-то из членов семьи на столике у кровати означала для сестры Доун, что жизнь — а жизнь для Фелисити, как она предполагала, равнозначна любви — в прошлом.
