Он быстро поцеловал Люси и оставил ее, про себя проклиная свою непоследовательность. Затем поспешно двинулся по коридору, по которому только что удалился майор. Клайд спиной почувствовал обеспокоенный и удивленный взгляд Люси. Он быстро миновал главный салон для отдыха пассажиров, группку дам, собравшихся в оранжерее, мужчин, толкавшихся возле курительной, с одной стороны которой располагался офис неучтивого клерка, а с другой было нечто вроде ниши, перекрывающейся стойкой и завершающейся зеркалом. Эта стойка, как догадался Клайд, и служила баром: он был огорожен медными перилами, прикрепленными к полу металлическими подпорками, давно нуждающимися в полировке. У стойки уже находились пять или шесть пассажиров, использующих эти перильца как скамеечку для ног. Кое-кто уже выпил по глоточку, отмеренному барменом из бочонка с виски. С облегчением Клайд заметил, что нужный ему человек не только присутствует среди клиентов бара, но и расположился с самого края стойки, куда можно без труда подойти.
— Мне бы хотелось перекинуться с вами парой слов с глазу на глаз, — скороговоркой сказал Клайд. — Как только это будет возможно. Полагаю, в караульном помещении. Похоже, сейчас там никого нет.
— И неудивительно. Это самое холодное место на пароходе. Но как вам будет угодно. Ведите же меня, прошу вас. Я последую за вами.
Выходя на палубу, Клайд потуже запахнул сюртук. Затем повернулся и посмотрел в лицо человеку, представившемуся ему и Люси майором Фанчо.
— Я позвал вас сюда, чтобы сообщить, что вы совершили огромную ошибку, заговорив со мной. И еще большую ошибку вы совершили, обратившись ко мне как к Баллу, хотя это не мое имя, — холодно проговорил Клайд. — И не надо повторять эти ошибки. Вы очень обяжете меня, Петтигру, если больше никогда не подойдете ко мне и не обратитесь ко мне ни разу.
— Теперь меня зовут Фанчо. Майор Фанчо из Нового Орлеана. Вот что я подумал: если и совершена ошибка, то совершил ее вовсе не я. А теперь послушайте вы меня. Здесь находится один денежный мешок из Огайо, весьма пухленький, он так и просится, чтобы его подоили и пощипали. Но нам надо смотреть в оба за капитаном Дином, поскольку он ведет себя так, словно пароход и воскресная церковная школа — это одно и то же. Однако бармен — наш человек. Скажу откровенно, с нами едет и впрямь богатая штучка. Тут хватит на множество стекляшек для дамы, которая…
— Убедительно прошу вас, не совершайте третьей ошибки, Петтигру!
— Фанчо, я же сказал! А если я не сочту нужным распевать по вашему поводу псалмы перед этой милой дамой?
— Тогда случится большая неприятность. Мне, видимо, придется в Хелене обратиться к властям и поведать им нечто весьма интересное насчет убийства помощника судебного исполнителя в шестидесятом году. По-моему, это было в шестидесятом… во всяком случае, тогда вы путешествовали на «Затмении»… Или же я найду способ спровоцировать вас на то, чтобы вы напали на меня при свидетелях, и убью вас — в целях самообороны. Думаю, мне не стоит напоминать вам, Петтигру, что я — человек слова.
— Фанчо, черт возьми! Полагаю, вы понимаете, что я смог бы поведать властям такую же историю, только в ней не я буду фигурировать, а вы.
— Вы не совсем правы. Я никогда никого не убивал… пока.
Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза. Фанчо первым не выдержал взгляда стальных глаз Клайда. Он лишь пожал плечами, но презрительное замечание, которое он намеревался произнести, так и замерло на его губах. Вместо этого он, напротив, проговорил очень вежливо:
— Я не вижу в дальнейшей беседе никакой пользы для нас обоих. Всего хорошего, мистер Бачелор.
— Всего хорошего… майор Фанчо.
* * *
Что ж, будь что будет! Правда, похоже, на «Гонце» неприятностей больше не предвидится ни от Фанчо, ни еще от кого-нибудь подобного. Но все же Клайд не был в этом полностью уверен и потому постоянно нервничал. В прошлом, путешествуя по Огайо, он решил, что эта красивая река заслуживает свое индейское имя, но тогда был сезон, когда отмели реки, щедро заросшие лесом, были ослепительно зелеными, а теперь голые ветви торчали на фоне серого неба, трава пожухла и была какого-то мышиного цвета. Не переставая, дул холодный, пронзительный восточный ветер, временами налетали даже хлопья снега, и подолгу сидеть на палубе или даже прогуливаться по ней было очень холодно. В каюте же оказалось не намного лучше. Ранний обильный обед подавался невообразимо неряшливо. Пища была тяжелой, жирной и к тому времени, как ее подавали, — едва теплой. Хотя Люси ничего не говорила по этому поводу, он не мог не заметить, как она удивлена невкусностью пищи и огромным количеством маленьких овальных тарелочек, расставленных перед нею.
— Ты получаешь затонувшую еду, — шепнул Клайд на ухо Люси. — И конечно, ее подают в стиле речного парохода. Дин — один из тех капитанов, кому не нужно, чтобы хоть один дюйм скатерти продемонстрировал то, что ели на первый завтрак. Чем больше кожуры, тем прекрасней пир, тем больше расстройства желудка впоследствии и тем меньше интереса к будущей пище. По крайней мере это его идея.
— Затонувшая еда? Кожура?
— Да. Предполагается, что пассажиры так сильно наедаются во время обеда, что их можно сравнить с затонувшим кораблем, а эти ванночки для птиц: в одной — картошка и свекла, во второй — бобы, в следующих кукуруза — называются кожурой.
— Наверное, кому-то приходится мыть очень много посуды?
— А это капитана совсем не волнует.
Вопреки надеждам Люси, их попутчики оказались весьма невеселыми людьми, а те, кто сидел с ними за столом, — совсем печальными. Это были двое покупателей хлопка из Новой Англии, по всей вероятности, братья, чьи выдающиеся кадыки устрашающе выпирали из-под целлулоидных воротничков, а руки были синими от холода и потрескавшимися. Еще был некий светловолосый молодой человек, имеющий внешность скорее буколическую, нежели пасторскую, несмотря на черные одежды. Его сопровождала плоскогрудая молодая женщина с мрачным, тестообразным ребенком. Еще была солидная массивная матрона, пышный шиньон которой вполне соответствовал целому каскаду ее подбородков, причем эта почтенная женщина была, как в броню, затянута в корсет; рядом с ней — бледная светская дама, довольно глупая и с неестественно яркими пятнами румян на морщинистых щеках. Ее пальцы унизывало огромное количество колец, причем очень дешевых; все они довольно нелепо смотрелись на ее костлявых руках с выступающими венами. Одетый в черное молодой человек все-таки выдал свою принадлежность к клиру, хорошо поставленным и звучным голосом подозвав стюарда, ожидавшего со сложенными руками, когда трапеза закончится, будет сказано «Аминь» и стюарды смогут разойтись, чтобы облегчить душу. Ребенок вжался в сиденье и отказывался есть, а бледная плоскогрудая женщина тщетно уговаривала его сделать это и умоляюще глядела на супруга в ожидании помощи, но тоже тщетно. Продавцы хлопка проглотили свой обед, едва обмолвившись словом друг с другом и с остальными, отодвинули стулья, встали и исчезли в направлении бара. А полная матрона непрерывно болтала с бледной светской дамой.
— Вы только послушайте про эту мадам Пурье и ее трех племянниц! — злорадно говорила почтенная матрона. — Подумать только, так хвалиться их «рафинированностью». А на самом-то деле… Тоже мне племянницы! Да все они шлюхи! Она выстроила их гуськом, отвела в каюты и распорядилась, чтобы еду им приносили туда. Я ничуть не завидую и любезно разрешаю вам передать ей мои слова. Тоже мне племянницы!
— Ни стыда, ни совести! — согласилась светская дама. — Однако сейчас всем приходится с этим мириться. Такие уж времена. Знаете, скажу вам совершенно искренне, вы бы видели их вечера на эспланаде, когда они проезжали в роскошных, сверкающих экипажах с таким нахальством, которое трудно представить. И я сказала мужу, что нам надо переехать с эспланады, да, что у нас совсем юные дочери, им не годится видеть подобные вещи никогда. Но он сказал, что не желает переезжать туда, где живут Américains[18]. Я сказала, что война, конечно, сильный удар, но эти саквояжники захватили буквально все, даже «Сент-Луис-отель». И что нам лучше бы жить среди Américains, которые не янки.
И она посмотрела в сторону Люси, словно относя ее к этой проклятой категории. Люси с улыбкой, но уверенно взглянула на нее в ответ, затем обратилась к Клайду:
— Помнишь, дорогой, ты называл мне фамилию служанки твоей знакомой мадам Серджет? Я, кажется, забыла ее. Ах да, Рэндолф! Что-то я прежде не знала никаких Рэндолфов в Луизиане. Ведь так мало кавальеров[19] сочетались браком с креолами. И, уж конечно же, после семей Ли…
И она опять недоговорила. Вставая из-за стола, она любезно поклонилась обеим дамам, безмолвно разглядывающим ее.
