Хари Апте - Тайна раджи

Когда они пришли на пастбище, старый пастух велел обыскать весь окрестный лес. Он выбрал направление для каждого из своих спутников и сам пошел по одной из троп. Он не пропустил ни одной пещеры, осмотрел все заросли диких кустарников на своем пути. Но тщетно. Теленка нигде не было.

Почти теряя надежду, он свернул с дороги, по которой обычно стада спускались в долину; немного в стороне от нее был еще один, очень крутой спуск. Рискованно было идти ночью этим путем, но, подумав, что теленок мог случайно туда забрести, пастух решил поискать и там. За свою долгую жизнь старик привык к трудным пастушьим тропам, но этот спуск был так узок и крут, что он несколько раз спотыкался и падал.

Пройдя больше половины пути, он остановился. В этом месте тропа раздваивалась, и одно из ее ответвлений — чуть приметная каменистая тропка — шло на восток, в страну Магадху. Некоторое время пастух раздумывал, спускаться ли ему в долину или свернуть к востоку и поискать теленка на той магадхской тропе. Он колебался, но, почувствовав сильную усталость, решил вернуться в долину.

Не успел он пройти и двух шагов, как ему показалось, что где-то неподалеку плачет ребенок. Но как мог очутиться глубокой ночью в этом диком месте грудной младенец? «Верно, это кричал какой-то редкий зверь», — подумал старик и не стал останавливаться. Но снова, и теперь уже совершенно явственно, до него долетел жалобный детский плач.

Было трудно заставить себя вернуться, но пастух решил, что все-таки надо взглянуть, что это за диво, и пошел по тропе, что вела в Магадху. Именно с той стороны доносился плач.

Пройдя по тропе шагов пятьсот, старик понял, что плач раздается из-под огромной, развесистой смоковницы, которая отбрасывает густую тень к своему подножию.

Он поспешил к дереву. Там, на груде сухих листьев, лежал белоснежный сверток. В нем, захлебывался плачем, извивался крохотный младенец.

Жалость и удивление охватили старика. Он наклонился, взял сверток в руки и вынес из тени на лунный свет. Он успокоил ребенка и, прижав его к своей груди, произнес:

— О всемогущий Владыка Кайласы[3]! Не ведаю я, произошло ли великое несчастье или великое преступление совершилось здесь. Но, видно, так пожелал ты, чтобы, пойдя на поиски своего теленка, я нашел этого прекрасного младенца. Видно, такова воля твоя, чтобы именно я вскормил и вспоил его, чтобы я, бедный пастух, его вырастил. Ни знатности, ни богатства не могу подарить я ему, но я отдам ему всю свою любовь.

Едва старик прижал к себе младенца, тот сразу замолчал и крепко прильнул к его груди. Думая про себя, что есть особый знак в том, каким чудесным образом дарован ему младенец, старик пошел домой в долину. В деревне он узнал, что теленок нашелся. Это известие окончательно утвердило его в мысли, что все происшедшее с ним случилось по воле всеблагого Шивы. Он показал младенца соплеменникам, и те, разглядев богатую материю, в которую он был завернут, решили, что ребенок, должно быть, знатного рода. Но на теле его не нашли никакого другого знака, кроме охранительного браслета, усыпанного драгоценными камнями.

Прошло шестнадцать лет. Давно уже греки утвердили свою власть в Пенджабе. Император Александр, овладев этой огромной страной, оставил управлять ею своих наместников, а сам отправится на родину. Среди побежденных был и могучий раджа по имени Парватешвар. Сломив Парватешвара, Александр одарил его «милостью»: удостоил быть своим сатрапом — самому управлять отнятым у него же царством и даже возглавлять греческих начальников — доверенных императора. И раджа этот возгордился вдруг милостью врага, своего победителя, счел за честь титул сатрапа греков. Так часто бывает с теми, кто однажды поступился свободой: приняв ярмо подчинения, они начинают им гордиться и ждут, чтобы другие поскорее надели такое же ярмо. То же случилось и с Парватешваром. Став слугой своих поработителей, он много сил положил на то, чтобы другие страны арьев[5] приняли власть греков. И, хоть сам он был арья, армию свою он составлял теперь большей частью из греков. За это его стали звать предводителем нечестивых.

С установлением греческого господства стала распространяться и греческая наука, а достоинство индийских наук низко упало. Можно представить себе, каково было индийским мудрецам видеть пренебрежение к своим знаниям, к древней санскритской учености.

Сам Александр и многие из его приближенных брали себе в жены местных царевен. Роднясь с местной знатью, они тем самым завоевывали ее расположение к себе. Такими узами укреплялась дружба правителей — своих и пришлых. Иначе относился к завоевателям народ. Простые люди тяготились ярмом рабства, ненавидели и презирали греков. Многие оставляли родные места, покидали Пенджаб, уходили за Гангу, устремлялись в Магадху.

В те времена правил Магадхой раджа Нандарадж. Богатейшей страной была тогда Магадха, а столица ее Паталипутра[6] (располагалась она примерно там же, где лежит нынче Патна) слыла в Северной Индии отчим домом истинной арийской учености, арийской мудрости и могущества. Но нам еще представится случай побывать в Магадхе, и тогда мы сами сможем оценить величие и пышность Паталипутры.

А пока давайте направим свой путь к северу от Пенджаба, в Такшашилу — столицу страны Гандхары[7]. В древние времена это было прославленное государство. Многочисленные упоминания о нем встречаются и в «Махабхарате»[8] и в других древних сказаниях. К слову, мать Кауравов, жена Дхритараштры, была дочерью раджи этой страны.

Когда Александр покорил Гандхару и утвердил там свою власть, Такшашила сделалась центром греческого правления. И уж тут индийские пандиты[9] познали всю «сладость» обид и гонений. Сейчас мы с вами отправимся в обитель одного из этих пандитов.

Хоть мы и употребили слово «обитель», но назвать так обиталище благородного Вишнушармы — значит унизить само слово «обитель». В этом шалаше из травы и листьев едва ютились сам нищий брахман и древняя старуха — его мать. Говорят, что Шри — богиня богатства и Сарасвати — мать наук и искусств непримиримо враждуют друг с другом. Тому, кто захотел бы получить подтверждение старинному присловью, следовало заглянуть в зеленую обитель Вишнушармы: в этом пристанище мудрости царила беспросветная нищета.

Вишнушарма был очень образован. Казалось, весь брахманский закон воплотился на земле в его образе. Три веды[10] знал наизусть Вишнушарма, никто другой не изучил так науку политики, как этот брахман, а в воинских искусствах он был настоящий Дроначарья[11]. Много толстых, тяжелых связок мелко исписанной бересты и пальмовых листьев сохранял брахман в своей тесной хижине; здесь были и древние трактаты из всех областей знания и комментарии к ним, которые составлял Вишнушарма, чтобы облегчить науку своим ученикам.

Всю свою мудрость, все свои дарования Вишнушарма унаследовал от отца, такого же ученого и такого же бедного брахмана, как он сам. Вот уже семь лет прошло с тех пор, как старый пандит перешел в иной мир. С того дня мать Вишнушармы слегла от горя, да так и не поднялась больше. Теперь уже не было надежды, что она когда-нибудь встанет и начнет заботиться о доме. Вишнушарма взял на себя все заботы о матери и служил ей преданно, со всей любовью и смирением. Мать поминутно благословляла своего сына, и это было самой желанной наградой для сыновнего сердца. «Велик плод моих трудов, — говорил Вишнушарма, — хотя невелики мои заслуги». Так шло время, уходили дни.

У нашего брахмана был выдающийся ум и талант наставника, поэтому прежде у него было много учеников. Но с приходом греков никому не нужными оказались его знания, некому стало учиться у него. Да и заботы о матери отнимали все его время — он не смог бы и часа уделить ученикам. Так или иначе, он был теперь один и очень бедствовал. Только тот знает, что такое настоящая нищета, кто хоть часть своей жизни прожил, не имея за душой и одной каури[12]. Все мы видали таких людей, у которых никогда не переводились еда и одежда, кто ни в чем не знал нужды, однако при случае, если к слову придется, они не стесняются называть себя нищими и лицемерно расписывать свою бедность. Но не им понять, в какой нищете влачил свои дни Вишнушарма. С каждым восходом солнца в хижине его появлялось лишь столько подаяния, сколько нужно, чтобы поесть утром, а о вечере заботился бог.

Ко всему прочему в последнее время здоровье матери нашего пандита совсем ухудшилось. Много лет уже жизнь едва теплилась в ее одряхлевшем теле, а сегодня силы почти оставили ее, дыхание прерывалось, тяжелое удушье ослабляло и мучило ее. Сын старался помочь чем мог, но тщетно. Около двух часов после полуночи старая мать благословила своего сына и со словами: «Скоро свершится счастливый поворот в твоей жизни, не напрасно ты служил мне», — покинула землю.