— Фрэнни, это я, — уведомил ее Сэм, хотя его она узнала бы, даже если бы он говорил из-под земли. — Напомни мне дату свадьбы. Я хочу зарезервировать на это число место на пароме.
В этом был весь Сэм — обязательный, основательный, предусмотрительный. Паромная переправа с Ориент-Пойнт до пристани Нью-Лондон в Коннектикуте была самым удобным способом попасть в Новую Англию с дальней оконечности Лонг-Айленда. В летние месяцы, особенно в промежутке между Днем памяти и Днем труда, здесь начиналось столпотворение, и заказать заранее место на пароме было отличной идеей.
— Спасибо, Сэм, но, может быть, я сама об этом позабочусь. С тебя достаточно того, что ты согласился на такое испытание. Тебе придется выстоять пару часов в костюме и при галстуке, а это в разгар лета не лучшее времяпрепровождение.
— Я как-нибудь выдержу. А честно говоря, я польщен, что ты пригласила меня в спутники.
«Если он еще скажет, что ему, простому фермеру, льстит возможность побывать на аристократической свадьбе, и спросит, удобно ли ему захватить в подарок невесте корзинку с отборным картофелем, я обвиню его в отсутствии чувства юмора. Посмотрим, как он на это отреагирует!» — подумала Фрэнсис, но Сэм ничем не унизил себя, а сказал именно то, что она ждала:
— Я буду рад, что мы проведем выходные в местах, которые тебе дороги с детства. Но у меня возникли некоторые сомнения…
— Из-за чего? — насторожилась Фрэнсис.
— Я с трудом представляю себя в роли твоего спутника. Мое имя без добавки «третий» или «четвертый», возможно, вызовет неловкость у дворецкого, представляющего гостей.
Фрэнсис расхохоталась.
— Не мели чепуху. Это не бракосочетание царственных особ, а свадьба обычной девушки, к тому же моей племянницы. А ее мать, моя тетушка Аделаида, будет рада побеседовать с тобой на тему огородничества. Это ее хобби, но ей мало что удается на этом поприще. И дом ее не замок, а просто дом. И он тебе наверняка понравится.
Ей очень хотелось бы верить, что она не лжет Сэму. Она помнила, какая это была семья в годы ее детства и как ей мечталось, что она вольется в этот простой уклад жизни, целью которого было без всяких потрясений, без снобизма и судорожных страданий выползти наверх, чтобы показать соседям, что мы тоже кое-что значим.
В своих фантазиях Фрэнсис даже представляла себе, что Аделаида сделает ее своей приемной дочерью, что она станет сестрой Пенелопы и очаровательной малышки Хоуп. Но судьба распорядилась иначе, вопреки детским грезам.
— Я единственная буду там представлять мою ветвь семьи, — убеждала она Сэма. — Папа в больнице, как ты знаешь, а Блэр вот-вот должна родить. Я же не могу пропустить такое важное событие, как свадьба племянницы. Я уверена, что там все будут нам рады. И устроят гостевые пропуска в самые закрытые аристократические клубы, если тебе взбредет на ум окунуться в бассейн или заняться ловлей крупной рыбы.
Впрочем, сомнения Сэма имели под собой некоторые основания. В последние годы малоизвестный городок Манчестер стал прибежищем богатейших семейств, ищущих тихого уголка в охваченной волной преступности Америке. А когда богачи собираются вместе, они неизбежно устанавливают для себя свои правила общения и в своей среде, и с посторонними. Но зачем ей говорить Сэму об этом? Пусть милый фермер достанет из шкафа парадный костюм или раскошелится на покупку нового и станет ее спутником в праздничном путешествии в мир детства.
— А как насчет твоей матери? — осторожно спросил Сэм, зная, какая это болезненная для Фрэнсис тема.
— Нет, она не поедет, — отреагировала она даже чересчур поспешно.
Ее родители уже тридцать лет как развелись, но не это было главной причиной того, что мать Фрэнсис окончательно отдалилась от семьи. Если бы Сэм очень настаивал, то Фрэнсис, возможно, поделилась бы с ним «скелетом в шкафу», но Сэму хватало такта не заводить подобный разговор. И сейчас он сразу проглотил язык и скорее всего залился краской смущения на другом конце провода.
При их почти ежедневных встречах они больше предпочитали помалкивать, чем говорить, и эта сдержанность придавала особую прелесть их отношениям, смотрели ли они на огонь костра, где Сэм сжигал зимой высохшую картофельную ботву, или слушали тихую музыку, вкушая незатейливую, но вкусную еду, которую он готовил для их совместных ужинов. Иногда они делили постель, и секс был нежен и приятен, но в их отношениях не хватало чего-то такого, что подтолкнуло бы переступить порог и сказать: «Ты мой, а я твоя».
Как скажет в субботу восемнадцатого августа малышка Хоуп своему нареченному Джону Джеймсу Кэботу-третьему в церкви Святого Духа.
К приглашению прилагался маркированный конверт с обратным адресом, а также карточка для подтверждения своего согласия или отказа. Фрэнсис обвела кружком слово «да» и опустила карточку в конверт. Сперва она собиралась добавить несколько теплых слов, обращенных к тетушке, но, немного подумав, решила ограничиться официальным ответом. Неизвестно, как Аделаида воспринимает отчуждение, возникшее между родственниками в последние годы, и не винит ли она в этом отчасти племянницу? Если так, то извиняться за многолетнее молчание, вызванное несчастьями, обрушившимися на семью Праттов, лучше не в письме, а при личной встрече.
Убрав в ящик письменного стола приглашение и конверт с ответом, Фрэнсис обратилась к более насущным делам. Как президенту лонг-айлендской Ассоциации защиты жертв насилия в семье — а эту хлопотную обязанность она взяла на себя вскоре после ухода из прокуратуры графства Суффолк, — ей приходилось регулярно выступать с публичными лекциями, излагая свою точку зрения на весьма скользкую тему — кто является жертвой, а кто виновником в домашних конфликтах, допустимо ли вмешательство в них извне, в какой форме и до какого градуса по шкале жестокости должна подняться температура, чтобы такое вмешательство срочно потребовалось.
Фрэнсис организовывала семинары для пострадавших от всевозможных издевательств и насильственных действий, а также благотворительные обеды и концерты с целью сбора средств на материальную помощь тем, кто был вынужден скрываться от разбушевавшегося супруга или впавших в дикое, первобытное состояние родителей. Жертвам семейного насилия требовались пища и кров, подчас на продолжительное время, а более всего человеческое участие. Фрэнсис научилась вытягивать деньги из кого угодно и где угодно, в том числе и из скупой государственной машины.
Иногда эта административная рутина становилась ей поперек горла, забирая у нее массу сил и времени, неделю за неделей без выходных, и все же она была довольна своей новой работой, вернее, ее благородной направленностью. Необходимые для полноценной жизни порции адреналина впрыскивались в ее кровь, когда она убеждала равнодушных офицеров полиции, прокуроров и судей взломать наглухо закрытую сферу, охраняемую традициями и чуть ли не средневековыми законами, и наказать мужа или сожителя за «излишний темперамент». Впрочем, мера расплаты за побои, за кровавые ссадины и даже увечья всегда была несопоставима с уроном, нанесенным психике жертвы. Главной задачей Фрэнсис было доказать, что оскорбления, словесное унижение и угрозы гораздо страшнее примитивной кулачной расправы.
Гнусавый голос секретарши возвестил через интерком:
— Здесь Келли Слейтер. Желает вас видеть. У нее не назначена встреча с вами, но она утверждает, что отнимет всего лишь минуту вашего времени.
— Пусть войдет, — ответила Фрэнсис в переговорное устройство. Она нащупала под столом туфли, сунула в них ноги, встала и заправила выбившуюся строгую серую блузку обратно под пояс брюк.
Дверь робко приотворилась, и в кабинет заглянула Келли. Облаченная в розово-лиловые леггинсы, парусиновые тапочки на резиновой подошве и майку с логотипом «Нью-йоркских гигантов», она медлила, стеснительно прижимая руки к груди и не решаясь переступить порог.
— Простите, что надоедаю вам, — произнесла она едва слышно.
— Всегда рада тебя видеть. — Фрэнсис поманила ее жестом и указала на кресло, с которого предварительно скинула на пол стопку брошюр Ассоциации. — Пожалуйста, присаживайся.
— Да нет… Спасибо. Я ненадолго… Мне правда некогда, — добавила Келли, отведя взгляд.
— Как ты похудела! — не удержалась Фрэнсис от удивленного восклицания.
Действительно, перемена во внешности Келли была разительной. Раньше ее бедра свисали по бокам, когда она рисковала опуститься на складной стул в приемной, что вызывало тревогу, выдержит ли хлипкая мебель такой вес.
— Я скинула больше ста фунтов, — сообщила Келли.
Фрэнсис не знала, как отнестись к этому факту. В конце концов, не ее дело расспрашивать о причинах, подвигших молодую женщину на такой рискованный для здоровья эксперимент.
