Она молчит. Теперь из нее нельзя вытянуть и слова.
Не замечая перемены в настроении дочери, он продолжает:
— С какой радостью я посвящу тебя во все тонкости нашего семейного дела. Ты увидишь, что спрут наших интересов распустил повсюду свои щупальца. Один отрубят, оставшиеся продолжат работать на нас. Познакомившись с нашей деятельностью во всем ее разнообразии, ты выберешь ту область, которая больше всего придется тебе по душе. Ты сможешь, например, заняться продажей картин или изданием книг по искусству. Мне нужна твоя помощь. Если бы ты увлеклась предпринимательской деятельностью, то моей радости не было бы границ. Ты даже не представляешь…
— Чего? — спрашивает она ледяным тоном.
— Какое наслаждение ты испытаешь во время участия в самых престижных аукционах, таких, как, например, «Сотбис» в Лондоне. В зале всегда такой накал страстей, что даже воздух кажется насыщен электричеством. В свое время твой дед на торгах одним легким движением пальцев ворочал миллионами. В следующем месяце тебе исполнится двадцать лет. К этому моменту твой муж сможет войти в дело. Будь умницей… И ты не пожалеешь…
— Вы хотите моей полной и безоговорочной капитуляции? Взять меня в рабство? А какую роль вы отводите человеку, которого навязали мне в мужья?
— Он будет работать у меня управляющим.
Анук уже более не способна держать себя в руках:
— А вам совсем не интересен тот факт, что я не люблю его?
— Нисколько… В свое время перед тобой был выбор — либо замужество, либо…
Он замолкает. С ней надо проявлять осторожность. Немного помедлив, он продолжает:
— В тот момент, когда тебе пришлось принимать решение, ты не задумывалась о любви. К чему ворошить прошлое? В браке любовь не обязательна. Ты сделала правильный выбор. У твоего мужа много достоинств…
— До сей поры я уступала вам во всем, — произносит она, — это касается и моего замужества, и поездки в Лондон. В дальнейшем я не могу ничего вам обещать. Есть предел человеческому унижению. Вы ворочаете миллионами и манипулируете людьми. Я нахожу это безнравственным. Как только я получу наследство, то тут же передам все картины в дар музеям. Я оставлю себе одну голубую женщину Пикассо. И вы знаете почему? Когда после моего посещения налогового ведомства ваш сейф опустеет, то на память об этом событии у меня останется портрет смеющейся женщины. Все остальное имущество я раздам нуждающимся. В отношении ваших капиталовложений я буду действовать под девизом — «Все принадлежит народу!».
— Не рассчитывай, что меня сейчас хватит удар. У меня крепкое здоровье, — произносит отец.
Затем он добавляет:
— Прежде чем умереть, я продам все…
— Деньги все равно останутся… — отвечает она. — К тому же избавиться от всех произведений искусства, которыми вы владеете, — задача отнюдь не из легких. Дед говорил, что в мире остается все меньше и меньше по-настоящему богатых людей…
— Старик умер в возрасте восьмидесяти восьми лет, — отвечает отец, — и если я пошел в него, то у меня впереди еще почти сорок лет жизни, чтобы успеть решить эту проблему… Ты не получишь в наследство ни сантима…
— Признаюсь, что вам не повезло со мной, — произносит Анук с сочувствием в голосе, — нельзя же обладать всем на белом свете.
И она добавляет, чтобы поставить точку в споре:
— Если бы я вдруг захотела вам угодить и пойти по вашим стопам, то превратилась бы в полную дрянь.
— Ты уже давно таковой являешься, — отвечает ледяным тоном отец.
— Что ж, — добавляет она с усмешкой, — тогда я была бы еще хуже.
Возвратившись в гостиную, Анук чмокает на прощание мать в щеку. В душе она даже немного жалеет ее.
— Не волнуйся за меня… Когда-нибудь все уладится…
— Ты увидишься со мной до отъезда? — спрашивает мать. — Вашингтон — это так далеко…
Помедлив секунду, она целует дочь в светлую прядь. Знакомый запах волос. Анук, ее кровиночка. И такое отчуждение! Совсем взрослая женщина. А каким прелестным ребенком она была в детстве! Малышке не было еще и трех месяцев от роду, а она уже улыбалась во весь свой беззубый рот…
Анук удивлена столь непривычному порыву нежности со стороны матери. Странно, но она однажды уже видела что-то похожее на эту сцену. Во сне, который надолго запомнился ей. «Ты удаляешься от матери и все больше приближаешься к отцу».
Она и в самом деле могла бы пойти ему навстречу и не перечить. Как всегда после очередной стычки с отцом, она хотела взять передышку. Противостояние отнимает у нее слишком много душевных сил. А как ей хотелось бы полюбить его! Изобразив на прощание некое подобие воздушного поцелуя, она направляется к двери, уверенная в том, что никто не задержит и не окликнет ее. Ладонь девушки уже касается медной резной ручки…
Отец произносит:
— Если бы не твой мерзкий характер…
И тут же смолкает: «Какой смысл объяснять что-то этой дурехе? За какие грехи наградил меня Господь такой дочерью?»
— Я пришлю вам открытку, — говорит Анук. — Спасибо.
На лестничной площадке она терпеливо ждет лифта. Вдруг дверь, ведущая в апартаменты родителей, неожиданно распахивается. На пороге появляется дворецкий и протягивает забытые ею белые перчатки.
Спустившись вниз, Анук на секунду замирает на тротуаре, ослепленная ярким дневным светом. Зажмурив глаза, она подставляет лицо горячим солнечным лучам. Немного погодя девушка идет неторопливым шагом к своей машине. Это не просто автомобиль, а самое престижное средство передвижения Парижа. Анук вынуждена разъезжать по городу на «роллс-ройсе».
Ее дед, основатель империи, преподнес ей этот обременительный подарок с особой оговоркой в завещании: «Желаю, чтобы Анук ездила в моем “роллс-ройсе” в течение тридцати девяти месяцев. Моя внучка, которая не терпит внешних атрибутов роскоши, будет, таким образом, вынуждена появляться всюду в самом дорогом автомобиле. По истечении тридцати девяти месяцев она получит в личное распоряжение тридцать девять миллионов старых франков в качестве приданого. В этот период она не имеет права пользоваться метро, ездить на велосипеде, брать такси, ходить пешком. Судебный исполнитель, мсье Вато, обязан проследить за неукоснительным исполнением этого условия. При малейшем его нарушении юная упрямица лишится тридцати девяти миллионов, они тут же перейдут к моему сыну».
— Ты не сможешь продержаться целых тридцать девять месяцев. Я знаю тебя… — сказал ее отец.
— Значит, ты плохо меня знаешь… — ответила она. — Что ж, потерплю какие-то тридцать девять месяцев, зато уж потом я наверстаю упущенное с лихвой.
Анук стоически исполняет волю покойного деда. Вот и сейчас, стоило ей открыть дверцу своей тюрьмы на колесах, как устойчивый запах выкуренных дедом сигар воскрешает в ее памяти недавнее прошлое. Она поворачивает ключ зажигания. Приборная доска из красного дерева выглядит так же достойно, как старинная церковь. Дед продумал каждую мелочь внутри салона, но ничего не тронул снаружи. В тот день, когда Анук впервые села за руль, она приказала заменить автомобильный сигнал. Теперь он воспроизводит знаменитую мелодию из фильма «Мост через реку Квай» Девида Лина, а на ветровом стекле при малейшем движении автомобиля раскачивается и корчится в судорогах дешевый пластмассовый брелок, похожий на уродливого зеленого спрута.
Анук рывком переключает рычаг скоростей, основание которого по старинке утоплено в складках черной резины. «Роллс-ройс» трогается с места. Она уже давно махнула рукой на то, что ее автомобиль ничто не может вывести из строя. «Если даже я заложу динамит под капот этой чертовой машины, ее колеса все равно будут крутиться как ни в чем не бывало…»
Она сама виновата во всем, что с ней происходит, и расплачивается теперь за розыгрыш, который устроила деду в шестнадцатилетнем возрасте.
Зная, какое значение придавал дед передвижению по городу в роскошном автомобиле, Анук решила подшутить над ним. Вскоре такой случай не замедлил представиться. Личный шофер старика, однажды почувствовав себя плохо, взял на несколько дней отпуск по болезни. Он предложил вместо себя молодого испанца, которому показал обычный маршрут хозяина от особняка до здания «конторы», как в семье называли дедов офис. Шофер предупредил новичка о том, что он должен вести машину без лихачества и как можно осторожнее. Накануне его первого выхода на работу в гараж заглянула Анук. Она дала новому шоферу подробное задание на утро следующего дня.
— Фредерико, если вы не сразу поймете то, что от вас требуется, я повторю еще раз.
— Да, мадемуазель.
— Завтра к крыше автомобиля прикрепят траурный венок, а к багажнику — крест, сплетенный из цветов. Раз в год мой дед совершает священный обряд во время поездки из дома на работу.
Фредерико перекрестился:
