Лейла с любопытством осматривала новый дом кузины. Зейнеп мечтала переехать в одно из зданий, которое делилось на квартиры. Тем не менее, как и многие мусульманские семьи, семья Зейнеп была слишком многочисленна для того, чтобы всем жить под одной крышей. Мебель была в европейском стиле, с картинами и французскими креслами, — кузина не признавала дешевку.
В небольшой гостиной женщины в английских костюмах с длинными узкими юбками, устроившись на подушках, курили и что-то живо обсуждали. За решетчатой дверью шкафа Лейла заметила вышитые чехлы, в которых обычно хранились ночные сорочки гостей, временно живущих в доме.
— Без этих турецких мелочей невозможно обойтись, — прошептала ей на ухо Зейнеп. — Так что мне в некоторой степени подходит эклектика Запада.
Во время войны Лейла встречалась с подругами кузины на собрании суфражисток, куда ее привела Зейнеп втайне от Селима. В тот день все участницы были в шелковых серебристых чаршафах. Но Лейлу не убедили их речи, на ее взгляд слишком радикальные. Эти женщины показались ей не столько озабоченными избирательным правом, чем правом участия в общественной жизни мужчин.
Сегодня все было иначе. Ходили слухи о том, что союзники пытали и постоянно унижали ее народ, и Лейла понимала, что турчанки не собирались бездействовать. «Мы — глашатаи большинства необразованных и молчаливых женщин. Наш долг — действовать!» — повторяла ее кузина.
Рыжеволосая дама с напряженным взглядом была автором статей в «Сюкуфезар», первой газете, которая издавалась исключительно силами женщин. Ее владелица хотела доказать, что женщины не «бестолковые длинноволосые существа». В последней статье журналистка разоблачала тех, кто, нажившись на войне, разъезжал за рулем шикарных автомобилей вместе с любовницами в мехах и драгоценностях. Получившие прекрасное образование авторы статей не стеснялись в выборе выражений. Лейла поняла, что женщины османской элиты отныне стремятся показать всему миру.
— Тебе бы тоже стоило писать, — вдруг заявила Зейнеп. — Тебя послушать — так идей тебе не занимать.
— Что? Я на это не способна! — покраснела Лейла.
— Нам нужны новые голоса. У тебя весьма острый язык, голубка моя. Преступление — не воспользоваться этим.
Пока Лейла беседовала в гостиной с кузиной, Роза Гардель вошла в холл и подала горничной пальто. Одна гречанка, активистка, занимавшаяся организацией взаимопомощи, пригласила ее на благотворительное чаепитие османской организации Красного Креста. Роза была удивлена тем, что в светских кругах различные общины города пересекались. Мадам Диамантидис пояснила, что мусульманские и христианские женщины часто работают вместе в некоторых общественных органпзациях, но, безусловно, имелись и другие структуры, которые создавались согласно этническим группам и вероисповеданию. Мадам Диамантидис не желала зла никому — ни победителям, ни побежденным. «В отличие от многих греков, я не ненавижу турок, — признавалась она. — Я знаю их недостатки, но мне известны и их достоинства».
Роза же была скептически настроена по отношению к туркам, считала, что потомки сельджуков способны на любое коварство. Трагическая судьба армян потрясла ее. Она не могла не переживать за сотни тысяч мужчин, женщин и детей, перемещенных в нечеловеческие условия, ведущие к гибели. Ее волновала судьба меньшинств не только потому, что Франция некогда была страной наихристианнейших королей, защитников Пап и Святого Престола, но и потому, что ее сестра была монахиней, жила в Порте многие годы и Роза понимала, что в любой день Одили может угрожать опасность.
Навстречу гостье вышла элегантная турчанка. Роза с натянутой улыбкой пожала ей руку. Француженку представили принцессе императорского дома, перед которой Роза присела в неуклюжем реверансе. В глубине души мадам Гардель была впечатлена этим знакомством. Среди приглашенных были жены и сестры представителей нового класса мусульманских предпринимателей, становление которого после падения султана Абдул-Хамида поддерживало государство. Судя по их модным нарядам, эта новая буржуазия ориентировалась на Запад.
Наступил момент, когда Зейнеп должна была обратиться к присутствующим. Чтобы привлечь внимание, женщина хлопнула в ладоши.
— Благодаря собранным во время распродажи деньгам мы можем помочь женщинам, лишенным права получить и работать по профессии. Для начала мы должны их накормить, как и во время войны. Бесплатные обеды, увы, по-прежнему забирают все наши средства…
— Нужно прекратить кормить русских, ведь не хватает средств для мусульманских беженцев! — прервала ее пожилая женщина.
— Уважаемая Ханым Эфенди, к сожалению, сейчас многие терпят нужду, — ответила Зейнеп примирительно.
— Они принесли проституцию, болезни, азартные игры и свои жуткие лотереи. Эти женщины сбивают с пути наших мужчин, которые теперь молятся на их возмутительные кабаре. В этом городе не осталось приличий!
— Турецким мужчинам не нужны русские, чтобы вести себя по-хамски, — с иронией заметила высокомерная брюнетка. — Это дикие птицы, которые именно так проводят время вдали от своих гнезд.
— Я знаю, насколько вы великодушны, Ханым Эфенди, — продолжила Зейнеп, — и уверена, что вы сочувствуете этим бедным женщинам. Горе и смятение толкают их на такие прискорбные поступки. И признайте все же, ответственность за это лежит не только и не столько на них, не так ли?
Пожилая дама упрямо дернула головой. Зейнеп закончила свою речь, перед тем как поблагодарить присутствующих и назначить следующую встречу на благотворительном ужине в июне. Роза вежливо поаплодировала. Французское посольство и религиозные сообщества поддерживали русских.
Мадам Гардель огляделась, ее внимание привлекла группа оживленно беседующих молодых женщин. В самых авангардистских европейских салонах они произвели бы фурор — обтягивающие костюмы, модные стрижки и покрытые ярким лаком ногти. Роза смутилась и нахмурилась. Они находились далеко от мусульманских кварталов, но даже здесь, в этом салоне, их отношения с греками и армянами казались весьма натянутыми. «Взвесив все, я по-прежнему отдаю предпочтение живописному гаремлику Гюльбахар-ханым», — подумала Роза.
Молодая гостья в фетровой шляпке с перьями внезапно расхохоталась. Светло-серое платье, выкройку которого Роза была бы не прочь раздобыть, сидело идеально. Даме подали сигарету, и, когда огонек зажигалки осветил ее профиль, Роза узнала Лейлу-ханым. Она была поражена. Ее сердце забилось быстрее. «Определенно, эти турчанки никогда не были такими, какими их считали европейцы. Настоящие хамелеоны», — сказала она про себя. Эта женщина совершенно не походила на ту сдержанную особу, которую Роза видела ранее. Раскрасневшаяся Лейла сыпала остротами, очаровывая собеседниц. Присутствующие в зале мужчины также подошли к группе дам. Один из них обратился к Лейле-ханым, и та скромно опустила глаза, но, по всей вероятности, ответила остроумно, потому что все рассмеялись.
Роза вспомнила, что даже Луи был очарован этой женщиной. Он всегда говорил о ней с особым волнением. Наблюдая, как в салоне, который был оформлен по западному образцу и в котором угощали алкогольными напитками, Лейла-ханым флиртует в отсутствие Селим-бея, Роза почувствовала себя не в своей тарелке. Француженка гордилась своей интуицией. Она думала, что Лейла вряд ли может быть для нее опасна. «Нужно за ней присматривать», — пообещала она себе, отходя на несколько шагов, чтобы ее не заметили.
— Бог мой, да что с тобой произошло? — воскликнула Лейла, вернувшись домой.
Она упала на колени перед сыном, не решаясь коснуться его распухшего лица. Фериде, скрестив руки, возвышалась позади Ахмета, словно цербер. Она уже обработала его ссадины и синяки.
— Молодой хозяин развлекается, вступая в драки, словно оборванец, — недовольно объявила она.
— Сердце мое, объяснись! — потребовала Лейла. Ахмет отличался несносной привычкой закрываться в упрямом молчании.
— Я был с друзьями.
— И?
— Немного выше по улице, у Румсов.
— Шайки мальчишек бросаются камнями и постоянно дерутся, — пояснила Фериде. — Городские кварталы стали укрепленными лагерями. Если бы мы не проиграли войну! — запричитала она, вскинув руки к небу.
Лейла присела на диван и привлекла сына к себе на колени.
— Вы не собираетесь его ругать? — гневалась служанка. — Ханым Эфенди, вы только посмотрите на этого озорника! В следующий раз, да убережет нас от этого Аллах, с ним может случиться что-нибудь похуже…
Лейла начала укачивать мальчика в объятиях, положив щеку ему на макушку. Едкий запах йода смешивался с ароматом его волос. Сын был таким хрупким для своего возраста…
