Аркадий даже не потрудился поздороваться.
Он подскочил к сестре, сразу начав с повышенного тона:
— Кто это с тобой приехал?
Ольга молча прошла мимо него, сняла шубку и начала откалывать шляпку. Потом сказала:
— Ты бы поздоровался со мной раньше. Сколько уже не виделись?..
Аркадий фыркнул, но все же подошел к сестре и небрежно поцеловал ее в висок, не вынимая рук из карманов своей кожаной тужурки:
— Пустые нежности, мой друг! Я приехал не целоваться, а о деле говорить…
И, сев в кресло, закинув ногу за ногу и закурив трубку, продолжал:
— Все твои шашни нам известны. Не думай, пожалуйста, что отец и я будем смотреть на все сквозь пальцы.
Отколов шляпку, Ольга медленно повернула свое лицо к брату, потом посмотрела на смятую кровать и брошенный рядом растрепанный чемодан.
— Это кровать Раисы… Зачем ты валялся на ней?
Аркадий вспылил еще больше.
— Скажите, пожалуйста! Кровать Раисы! Где же мне было тебя ждать, пока ты там по гостиницам шаталась…
— Аркадий!
— Что Аркадий? Я давно знаю, что меня зовут Аркадием… нечего тень наводить! Повторяю, мы все знаем. И я приехал сюда сказать тебе, что отец больше не намерен давать тебе денег и требует, чтобы ты возвращалась домой. Довольно! Я тоже не позволю, чтобы ты пачкала наше имя…
Медленно поправляя измятую кровать, Ольга откликнулась:
— А что говорят о тебе с Варей, о том как ты ее бросил с ребенком?
— Это к чему?
— Да так я спрашиваю… Что говорят о папе и Клеопатре Ивановне?
Сбитый с толку, Аркадий простодушно ответил:
— Ее не будет у нас, если ты вернешься…
Ольга усмехнулась. Она сама удивлялась своему спокойствию. Все еще она чувствовала себя под защитой Желтухина.
— Великолепно. Значит, честь нашей семьи в моих руках.
— Не говори вздора… Ты позоришь старика-отца… из-за тебя мне совестно показаться на улице. Я экзамена офицерского не держал из-за этого — ни в какой полк меня не примут!.. Что ты торчишь здесь? Почему ты скрываешь своего любовника?.. Кто он?.. Я заставлю его жениться на тебе…
XVI
Отойдя от кровати, Ольга перешла в другой конец комнаты к окну и выглянула на улицу. В ее голосе чувствовалась решимость, когда она сказала:
— Тише, не кричи, там… за стеной сидят наши хозяева, и ты лишний раз можешь себя скомпрометировать. Успокойся, вспомни, что когда-то мы были друзьями и умели говорить друг с другом.
Немного охладевший, Аркадий отвечал с обиженным видом:
— Это было давно,— много воды утекло. Все пошло шиворот-навыворот с тех пор, как умерла мама…
Ольга подошла к брату и положила ему на плечо руку:
— Не вспоминай маму, не надо… Скажи лучше, что вы от меня хотите?
— Мы хотим, чтобы ты вернулась к нам. Папа не может тебе высылать денег…
— А я не могу жить с ним. Что делать?..
— Выходи замуж!
— За кого?
— За своего любовника. Скажи, кто он?..
— У меня нет любовника.
— Он тебя бросил?
Аркадий снова готов был вскочить. Ольга удержала его:
— Ни он меня, ни я его не бросали… Мы разошлись так же случайно, как и сошлись… Я охотно назову его тебе, но замуж я за него не пойду, так и знай. Но я назову его, чтобы ты хоть раз немного подумал…
— Да ну же, ну…
— Его зовут Владиславом Ширвинским.
Аркадий схватился за голову.
— Ширвинский?.. Да ты врешь, этого быть не может!.. Ведь это он написал мне, что у тебя любовник, чтобы я подействовал на тебя… Что за чепуха!..
Ольга смеялась, глядя на беснующегося брата. Аркадий выходил из себя.
— Скажи сейчас правду, ты наврала на Ширвинского, да?
Ольга, все так же смеясь, ответила:
— Конечно, да!.. Я просто пошутила; разве мог Ширвинский, твой друг, сделать такую гадость? И притом он так хорошо умеет стрелять из пистолета…
— Ольга, молчи!
— Нет, ты молчи. Я хочу теперь говорить. Передай отцу, что я останусь здесь и никуда не поеду. Что у меня есть любовник, но я его не назвала, и ты не мог спасти незапятнанную честь вашего имени. Скажи ему, что я целую его и прошу меня забыть, как он забывал раньше о том, что мне нужно есть, что у меня есть душа. Скажи ему, что я погибла только потому, что была строптива, зла, распущенна, потому что не слушала его добрых советов. А теперь можешь уходить… Слышишь, бери свой чемодан и уходи, уходи скорее!
Ольга почти кричала. Глаза ее вспыхивали, руки дрожали, лицо казалось белее оконной рамы.
На время смущенный, Аркадий пришел в себя.
— Молчи!
Он подошел к сестре совсем близко. Пена выступила у него на губах.
— Я убью тебя, если ты еще что-нибудь скажешь!
В руке у него появился револьвер. Мгновенным движением Ольга вырвала его.
— Оставь эти фокусы. Ведь я тебя знаю. Ты и папа любите это. Не в первый раз. Меня не напугаешь, а шуму наделаешь и в тюрьму попадешь. Бери свой чемодан и уходи…
Она тяжело дышала от напряжения, в котором все время находилась. Знакомая слабость охватывала ее. В висках стучало.
Аркадий не пытался отобрать свой револьвер. Он не смотрел в глаза сестре.
Молча увязал чемодан и надел пальто.
Молча, не подымая глаз, вышел из комнаты. С треском хлопнули за ним двери.
XVII
Раиса застала Ольгу сидящей за письменным столом и рассматривающей револьвер. Девушка испугалась. Она подбежала к подруге и обняла ее за шею.
— Олечка, господь с тобою, что ты делаешь? Откуда это?
Ольга улыбнулась.
— Не бойся. Я только рассматриваю эту вещь… ее оставил мне мой брат, должно быть, как выход…
— Аркадий в Петербурге?
— Да, он был здесь. Просил тебе кланяться и передать, что твоя кровать ему очень понравилась. Он приехал спасать мою честь!
Ольга засмеялась, глядя на подругу.
— Что же он хотел от тебя?
— Чтобы я уехала отсюда и вышла бы замуж.
— А деньги привез?..
— Разумеется, нет. Достаточно с меня добрых советов… Я прогнала его…
Потягиваясь и протирая глаза, Раиса ответила:
— И хорошо сделала. Все равно на них плоха надежда. Давай лучше чай пить, я булок от Филиппова принесла {25}, совсем свежие. Да убери подальше эту штуку, смерть боюсь разного оружия…
Она зажгла лампу, вывалила на тарелку из мешка булки и пошла заказывать самовар.
Ольга все время смотрела на нее с улыбкой. В эти минуты ей особенно мила была Раиса. И хорошо, что она так просто взглянула на все, что она не стала допытываться, не стала утешать. Поверила ее словам о револьвере! Конечно, это было бы глупо. Но иногда приходят такие минуты, когда готова сделать такую глупость. Когда кажется, что нет иного выхода.
Жизнь стала слишком случайной, бессмысленной. Как-то даже трудно было желать чего-нибудь. Только быть сытой — вот и все. Не ощущать этой постоянной легкости в желудке и кружения в голове.
Ольга пила чай, говорила с Раисой, потом легла спать и спала тихо, без сновидений.
Наутро, когда хозяйка принесла ей кофе и, подняв шторы, пустила в комнату свет солнечного морозного дня, Ольге показалось даже, что она вполне счастлива.
Она лежала на кровати, любовалась морозными узорами на окнах, медленно пила горячий кофе и мечтала.
Она вспомнила Желтухина, его меховое пальто, его старомодный цилиндр, его добрые глаза из-под золотого пенсне, вспоминала отрывки из его разговора и думала, что вот теперь у нее есть хороший друг, который может помочь в трудную минуту, и что помощь его легко и не стыдно принять. Думала она и о Скарынине. Он тоже казался ей хорошим и добрым. Он любил ее, и приятно было сознавать на себе его любовь. Почему его долго не было у них? Надо будет позвать его. Не хотела думать, но думала она и о той «незнакомке», что ехала в своей коляске на фоне озер и леса с алыми цветами на коленях. Особенно ярко горели перед ней эти цветы. Как странно было видеть себя и не себя там, на полотне, неподвижную и удаляющуюся… Свое будущее, свое настоящее или только фантазию художника…
Художника… нет, о нем она не должна думать. А то, быть может, она захочет познакомиться с ним и… Что она ему тогда скажет? Что любит его, что ждала его долго, что отдалась другому без любви, ожидая его, что вот живет теперь, не зная, зачем живет… Да полно! Его ли ждала, его ли любит? А вдруг не тот, не он; он, но не он, как она не она на той картине… Слишком много пройдено, много выстрадано, страшно прийти к цели. Пусть она не знает ни его имени, ни того, какой он теперь и где живет.
А она выйдет за Скарынина или пойдет к Мозовскому, к Ширвинскому. Если нет труда, обеспечивающего существование, нужно как-нибудь устроиться, пойти на компромисс…
Тот пусть останется, как мечта, как ладанка, которую носят на груди… Потому что как жить, когда любишь по-настоящему? Этого никто не знает… Как не загубить свою любовь, как верить до конца своей любви?..
