Я танцевал с несколькими дамами и удостоился чести поцеловать каждую из них под омелой, за исключением тех двух, которые поцеловали меня сами, первые.
— У, волчище, — сказала лукаво мисс Буки. — Убеждена, ты просто волк в овечьей шкуре, а притворяешься таким ягненочком.
— Даже своим блеяньем[17] похож на ягненка, любимца Марии, да?
— Ну, уж по крайней мере ты не мой любимец. И хорошо, что тебя не слышит мой Голауд…
— О, твой великан… — сказал я.
— Да, он такой. Настоящий бычок. Так или иначе, я помолвлена с ним. А вообще никогда не знаешь, правильно поступаешь или нет.
— Я тоже не знаю, у меня нет опыта.
— Крутой мужик! У меня рождественское настроение. Я сейчас читаю Метерлинка… а он действительно здоровенный парень.
— Кто? — спросил я.
— О… он, конечно. Мой Голауд. Ничего не могу с собой поделать. Обожаю здоровенных мужиков. К сожалению, они не умеют танцевать.
— А может быть, к счастью, — вставил я.
— Вижу, ты его недолюбливаешь. К сожалению, я и не подумала спросить, танцует ли он… перед тем, как…
— Это для тебя имеет большое значение?
— Ну, конечно… женщина вольна танцевать с теми симпатичными мужчинами, за которых она никогда не выйдет замуж.
— Почему?
— О… ну, ведь замуж можно выйти только за одного…
— Конечно.
— А вот и он… Он за мной пришел! О, Фрэнк, я уж думала, что ты забыл меня, мой дорогой.
— Я то же самое думал про тебя, — ответил Голауд, здоровый жирный парень с детским лицом. Он постоянно улыбался, и трудно было понять, что он хотел сказать.
Домой мы отправились ранним рождественским утром. Летти, тепло укутавшись в шаль, беседовала со своим возлюбленным посреди аллеи. Она была восхитительна каждым своим жестом. Он тоже прощался с ней очень грациозно и с музыкой в голосе. Я почти влюбился в него сам. А уж что касается сестры, то ей он очень нравился. Когда мы подошли к воротам, то услышали голос Джона, который произнес:
— Спасибо.
Мы вгляделись и увидели двух мальчиков, которые, закончив работу, возвращались домой. Они выглядели довольно смешно при свете фонаря. Они прокричали нам рождественские пожелания. Летти помахала им рукой, а они крикнули в ответ: «Ура!» Наступило Рождество, чудесный праздник, прекрасная пора.
Глава IX
ЛЕТТИ СТАНОВИТСЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ
На следующий день после Рождества Летти исполнился двадцать один год. Я проснулся утром от ее радостных криков. За окном падал снег. Озеро чернело, словно открытые глаза трупа. Выскочил кролик, подпрыгнул и побежал дальше. Пролетели птицы, напуганные метелью. Снег лежал повсюду глубиной в восемнадцать дюймов[18].
— Никто не придет! — сказала Летти, ожидавшая в этот день гостей.
— В любом случае Лесли-то уж явится, — сказал я.
— Только он один! — воскликнула она.
— Один такой гость заменяет всех, разве не так? — подбодрил я. — И будь уверена, Джордж тоже придет, потому что я не видел его уже две недели.
— Почему?
— Не могу сказать.
Летти в пятнадцатый раз принялась донимать Ребекку вопросом, придут ли гости в такую погоду. По крайней мере женщины, приглашенные помогать по хозяйству, явились, как одна.
В десять часов прибыл Лесли, краснощекий, сияющий, смеющийся, точно мальчик. Он долго топтался в прихожей, сбивая палкой снег с башмаков, он окликнул Летти, чтобы та знала, кто пришел. Она устремилась ему навстречу.
— А, моя маленькая совершеннолетняя женщина! — сказал он, целуя ее. — Провозглашаю тебя совершеннолетней женщиной. Посмотри на себя в зеркало… — Она сделала, как он просил. — Ну, и что ты там видишь? — спросил он, смеясь.
— Смотрю, ты очень веселишься, глядя на меня.
— А! Посмотри на себя сама. Вот! И торжественно заявляю, что тебя больше пугают твои собственные глаза, чем мои, разве не так?
— Да, — сказала она, и он опять насильно поцеловал ее.
— Это твой день рождения, — сказал он.
— Я знаю, — ответила она.
— Я тоже. Ты кое-что обещала мне.
— Что? — спросила она.
— Вот — посмотри, может быть, тебе понравится, — он протянул ей маленькую коробочку.
Она открыла и, схватив колечко, быстро надела его на палец. Он смотрел с явным удовольствием. Она смущенно взглянула на него и рассмеялась.
— Вот! — сказал он.
— Ах! — воскликнула она странным голосом.
Он схватил ее за руки. Через мгновение она уже приставала к нему:
— Думаешь, они придут ко мне в гости?
— Я так надеюсь, что нет… О Боже!
— Но ведь мы так готовились.
— Какое это имеет значение! Десять тысяч людей сегодня здесь…
— Не десять тысяч, а только пять-шесть. Думаешь, гости не придут?
— Думаю, нет, не дураки же они в конце концов, чтобы переться сюда в такую погоду.
— Ты должен помогать мне… — Она надула губы.
— Ну, я и помогаю… А ты настроилась на то, чтобы сегодня у тебя дома было полно гостей?
— Ты же знаешь, как мы мечтали об этом дне, о моем празднике. В любом случае… я знаю, Том Смит придет… и почти уверена, что Эмили Сакстон тоже.
Он сердито покусывал ус и наконец сказал:
— Тогда, я полагаю, мне следует послать за ними.
— Если тебя это не затруднит.
— Отнюдь.
— Знаешь, — сказала она, вертя кольцо на пальце, — у меня такое ощущение, будто я намотала что-то на палец, чтобы не забыть. В моем сознании постоянно возникает эта ассоциация.
— В любом случае, — сказал он, — ты моя.
После обеда, когда мы остались одни, Летти сидела за столом, нервно теребя колечко.
— Оно очень хорошенькое, правда, мама? — спросила она восторженно.
— Да, очень славное. Мне всегда нравился Лесли, — ответила мама.
— Но оно такое тяжелое. Мне хочется снять его.
— Ты как я. Никогда не могла носить колец. Мне ненавистно было мое обручальное кольцо.
— Правда, мама?
— Первые несколько месяцев я снимала его и откладывала в сторону, потом привыкла.
— Я рада, что это не обручальное кольцо.
— Лесли сказал, что это то же самое, — заметил я.
— Ах, ну да! Все равно есть разница…
Она повернула колечко камешками внутрь и принялась разглядывать золото… потом быстро повернула обратно, сказав:
— Я рада, что оно не обручальное, пока еще не обручальное. Я начинаю чувствовать себя взрослой, совершеннолетней, маленькой матерью… женщиной, я чувствую себя наконец взрослой с сегодняшнего дня.
Мама вдруг встала, подошла и горячо поцеловала Летти.
— Позволь запечатлеть на челе моей девочки прощальный поцелуй, — сказала она, в голосе ее прозвучали слезы. Летти наклонилась к матери и, всхлипывая, прижалась лицом к ее груди. Потом она подняла мокрое от слез лицо, поцеловала маму, промурлыкав:
— Нет, мама… нет!
Около трех часов дня приехал экипаж, привезший Лесли и Мэри. Мы с Летти были наверху и слышали, как Мэри кричала моей сестре из прихожей:
— О, Летти, он так взбудоражен, он в таком восторге, ты просто не представляешь. Он брал меня с собой, когда покупал это… дай же мне посмотреть. Думаю, оно ужасно симпатичное. Дай я помогу тебе сделать прическу… навертим таких колечек… очень очаровательно. У тебя действительно красивые волосы… в них столько жизни… жаль, что ты так укладываешь их. Я бы хотела, чтобы мои волосы были чуть подлиннее… Ах, как это шикарно, правда?.. Локоны девушкам очень к лицу. А я тебе нравлюсь? Мои глаза, брови, ресницы — это лучшее, что у меня есть, как ты думаешь?
Мэри, очаровательное маленькое создание, вертелась у зеркала. Я спустился вниз.
Лесли встрепенулся, когда я вошел в комнату, но, увидев меня одного, снова уткнулся в колени, глядя на огонь.
— Что она там делает? — поинтересовался он.
— Одевается.
— Тогда подождем. А люди все не идут.
— Ну, что ж. У нас еще есть время.
— О… ну да, конечно… мы же с тобой не в одной лодке, тебе меня трудно понять.
— Конечно, — сказал я, смеясь.
— Господи, Сирил, ты просто не представляешь, как тяжело быть влюбленным. Я просто ни о чем другом не могу думать. Только о ней… о ней.
Он смотрел на огонь в камине.
— Это давит, гнетет. Не оставляет ни на минуту в покое. — Он снова задумался. — Потом ты вдруг вспоминаешь, как она поцеловала тебя, и кровь снова бросается тебе в голову.
Он задумался… или, может быть, старался подавить вспыхнувшие чувства.
— Знаешь, — сказал он. — Я не думаю, что она испытывает ко мне такие же чувства, как я к ней.
— А ты бы хотел этого? — спросил я.
— Не знаю, — сказал он. — Может быть, нет… хотя… и все-таки не думаю, что она чувствует… так же сильно…
Он закурил сигарету, чтобы подавить возбуждение, и замолчал. Тут вниз спустились девушки. Мы могли слышать их легкомысленную болтовню. Летти вошла в комнату. Он вскочил и подбежал к ней. На ней было надето легкое, кремового цвета шелковое платье. Шея оголена. Волосы, как и предвещала Мэри, смотрелись просто восхитительно. От нее исходило какое-то солнечное тепло. И она невольно рождала обожание к себе. Он подошел и поцеловал ее.
