— Вас просят зайти в ректорат.
Тим удивленно поднял голову.
— Кто именно? — спросил он.
— Мне не сказали. Я только знаю, что длиннее машины я в жизни не видел.
Неужели ему приехали сообщить о смерти дяди или тетки? Больше он ничего придумать не мог, поскольку это было единственное, что связывало его с внешним миром.
Он неуверенно постучал и услышал приветливый голос отца Шиана:
— Входи, Тимоти.
Тим открыл дверь и опешил, увидев перед собой, помимо ректора, пятерых импозантных гостей. Все были в элегантных костюмах, и только один — в сутане. Это был совсем поседевший епископ Малрони.
— Ваше Преосвященство…
— Рад видеть тебя, Тим. Слышал много замечательного о твоих успехах в учебе! Я очень тобой горжусь.
Тим взглянул на ректора, тот широко улыбался и закивал головой:
— Не удивляйся, Тимоти. Мы с епископатом в постоянном контакте.
— А-а… — только и смог сказать Тим, боясь выказать радость, дабы ее не сочли греховной гордыней. — Я рад, что… что не разочаровал Ваше Преосвященство.
— Напротив, — отозвался епископ. — Вообще-то, мы по твою душу приехали.
Тим обвел взором гостей, и ему показалось, что по меньшей мере двоих из них он узнает. Поскольку даже в тех дозволенных «цензурой» газетах, которые читали семинаристы, ему попадались фотографии Джона О’Дуайера, сенатора от Массачусетса. А мужчина в темно-сером костюме-тройке, несомненно, был нынешний посол США в ООН Дэниэл Кэррол.
Но официально ему их так никто и не представил.
Они просто приветливо улыбались Тиму, а епископ жестом пригласил его сесть, после чего до некоторой степени прояснил цель приезда высокопоставленных гостей.
— Эти джентльмены являются видными представителями деловых и общественных кругов, равно как и преданными и благочестивыми католиками… Должен тебе сказать, Тим, нас привели сюда твои успехи в семинарии.
Тим склонил голову, не зная, уместно ли будет сказать что-нибудь вроде: «Я польщен».
— Скажи мне, Тимоти, — стараясь никого не перебить, вступил в разговор сенатор, — какие у тебя планы на будущее?
Он поднял глаза в легком недоумении. Планы?
— Я… Я надеюсь получить сан года через два-три.
— Это мы знаем, — поддакнул посол Кэррол. — Нас интересуют твои конкретные планы в лоне церкви.
— Есть у тебя какие-то конкретные устремления? — поинтересовался еще один из присутствующих.
Устремления? Еще одно слово, показавшееся Тиму неуместным в религиозном контексте.
— Не совсем, сэр. Я только хочу служить Господу в том качестве, в каком могу быть полезен. — Поколебавшись, он признался: — Как вам, возможно, говорил отец Шиан, я много занимался Священным Писанием. Со временем я, быть может, хотел бы перейти к преподаванию.
Все присутствующие дружно закивали, обмениваясь понимающими взглядами. А сенатор О’Дуайер даже довольно громко шепнул епископу:
— У меня сомнений нет. — И он посмотрел на ректора, который опять обратился к юному семинаристу.
— Тим, — начал отец Шиан, — в Рим ведут два пути…
Рим?!
— Первый — это тот, на который ты уже вступил. Путь религиозного знания. Другой, за неимением лучшего определения, можно назвать дорогой «лидерства».
— Я, кажется, не вполне понимаю… — смущенно пробормотал Тим.
Дискуссию подхватил епископ:
— Тим, наша первейшая задача, как пасторов святой церкви, разумеется, состоит в претворении промысла Божия. Но одновременно мы являемся и земным институтом. Ватикан нуждается в талантливых администраторах. А американская церковь нуждается в том, чтобы ее интересы были в полной мере представлены при Святом Престоле.
Возникла пауза, во время которой Тим судорожно пытался понять цель беседы. К чему они все клонят?
Наконец от имени своих коллег заговорил сенатор:
— Мы бы хотели направить тебя в Рим для завершения образования.
От нахлынувших на него чувств Тим едва смог пролепетать:
— Я польщен… очень польщен. Это значит, я поеду в Североамериканскую коллегию?
Епископ откинулся на спинку кресла и улыбнулся.
— Со временем. Естественно, тебе необходимо будет получить ученую степень в Законе Божием. Но прежде мы были бы рады послать тебя на один семестр в Перуджинский университет для изучения итальянского языка.
— Итальянского? — удивился Тимоти.
— Ну конечно, — отозвался епископ Малрони. — Это же «лингва франка» в Ватикане и у тех, кто там служит, от швейцарских гвардейцев до Его Святейшества.
От изумления Тимоти не знал, что сказать.
— Ты летишь пятого июля, — продолжал епископ как ни в чем не бывало. — Следовательно, у тебя есть две недели, чтобы повидаться с родными и прибыть в Фордхэмский университет, где соберется вся группа.
— Не понял… — переспросил Тим.
— Вы не ослышались, — поддакнул один из присутствующих бизнесменов. — Мы спонсируем обучение четверых талантливых молодых человек, таких, как вы. Молодых правоверных католиков.
Сенатор от Массачусетса добавил:
— Ирландских католиков.
* * *
Тиму было грустно от мысли, что придется расставаться с семинарией — единственным настоящим домом, который он знал. Кроме того, ему очень не хотелось наносить прощальный визит родственникам, даже ради приличия.
А хуже всего было то, что это означало вернуться на место когда-то совершенного преступления.
Делани обрадовались ему, хотя он отнюдь не разделял этой радости. Тетя Кэсси неловко выразила свои чувства:
— Если бы только твоя бедная мать была в рассудке…
Ее муж, воспользовавшись случаем, то и дело поднимал бокал.
— Не каждого священника посылают в Рим — в особенности если он еще не при сане. Поверь мне, Тим, тебя сам Господь избрал. И я тебя за это люблю.
Тимоти отметил, что эту фразу дядька произнес впервые за все годы, что они знали друг друга.
Утро того дня, на который был назначен отъезд, стало для Тима самым счастливым.
У него было такое чувство, будто за все дни, проведенные в Бруклине, он не дышал. Разумеется, он регулярно ходил к мессе и встречался кое с кем из своих прежних учителей, но большую часть времени проводил дома за чтением. Он не мог заставить себя даже просто выйти на Ностранд-авеню из страха столкнуться с кем-нибудь из тех евреев, в чьих семьях он когда-то работал. А в особенности — с Луриа.
Он поднимался в шесть часов, быстро надевал свое облачение, обнимал тетю Кэсси, терпел грубоватые объятия дяди Такка и уходил. Пока он шел пешком три квартала до метро, в воздухе разливался колокольный звон, сзывающий на утреннюю службу.
Он уже начал было спускаться в подземный переход, когда увидел, что ему издалека кто-то машет рукой и зовет по имени.
Это был Дэнни Луриа, который бежал к нему во весь дух с тяжелым портфелем в руке.
У Тима бешено забилось сердце. Хотя он ни разу не видел Дэнни с того самого рокового вечера, он был уверен, что в этой семье его по-прежнему проклинают.
Но вот Дэнни оказался рядом.
— Рад снова тебя видеть, — задыхаясь, сказал он и пожал ему руку. — Надолго?
К великой радости Тима, голос его звучал вполне дружелюбно.
— Вообще-то, уже уезжаю.
— На Манхэттен едешь? — спросил тот.
— Сейчас да, а потом далеко.
— Отлично! Нам по пути, — обрадовался Дэнни. — Как раз по дороге поговорим.
Они спустились в недра станции «Бруклин», и Тим не мог удержаться от мысли, что вот они, двое будущих служителей Господа — католик и иудей, — одеты как близнецы-братья. Единственным отличием было то, что черный костюм Дэнни дополняла шляпа.
Купив по жетону и пронеся свои портфели через турникеты, они вышли на длинную пустынную платформу.
— Уже принял сан? — спросил Дэнни.
— Мне еще несколько лет учиться, — ответил Тим. Сейчас его больше всего занимал вопрос, кто первым произнесет имя Деборы. Одновременно он надеялся, что этого не произойдет. — А ты — уже раввин?
— Мне тоже еще во многом предстоит разобраться — главным образом, в собственной голове.
В этот момент из тоннеля с ревом выкатил поезд. Открылись двери, и они вошли в вагон. Пассажиров почти не было, и они устроились рядышком в углу.
— Ну так что за поездка тебе предстоит?
— В Рим, учиться по программе будущих священников.
— Ого! Доволен, наверное?
— Да, — сознался Тим, с нарастающим беспокойством спрашивая себя, почему Дэнни ни слова не говорит о… о скандале.
— Как твои родители? — осторожно спросил Тим.
— Оба здоровы, спасибо, — ответил Дэнни. И почти машинально добавил: — А Дебора все еще в Израиле.
— А-а… — протянул Тимоти. — Она счастлива? — спросил он, подразумевая: «Она замужем?»
