Она заметила, что дрожит. Ханс взял ее ледяные ладони в свои и поцеловал их, отчего она вздрогнула. Когда он поднес их ко лбу в знак уважения, в ней что-то надломилось. Он заговорил тихим голосом, тембр которого очаровывал:
— «С первого взгляда я полюбил тебя всем сердцем…»
Лейла сдержала вздох, побежденная поэмой Михри Хатун. За пять столетий ничего не изменилось для ищущих душ. Иностранец казался таким искренним, таким уверенным в себе, а она была растеряна, она заблудилась в круговороте своих чувств, и в голове звучали только последние слова этой поэмы: «…сердца сгорали от любви в пламени ада».
На лестнице раздались тяжелые шаги. Испугавшись, Лейла отскочила от Ханса и поспешила к двери, чтобы преградить путь непрошеному гостю. Она была полна решимости защищать немца любой ценой.
Но это был всего лишь Орхан с пылающими щеками и взъерошенными волосами, он растерялся, увидев сестру.
— Вы никогда не догадаетесь, что произошло! — размахивая газетой, воскликнул Орхан. — Греки высадились в Измире! Они стреляли в наших солдат и мирных жителей. Сотни погибших. Это война!
Бесчисленная толпа двигалась в сторону площади квартала Султанахмет. Сотни женщин в чаршафах, мужчины с мрачными лицами… Лейла шла в сопровождении Ахмета. Упрашивая мать пойти вместе с ней, мальчик даже топал ногами, а теперь покорно держал ее за руку. Никто не разговаривал. Раздавался лишь глухой грохот ног многотысячной толпы по мостовой. Сколько же их было? Сотня тысяч? Две сотни? На фронтонах зданий ветер колыхал флаги Османской империи с полумесяцем и звездой на красном фоне, перевязанные черной лентой, а минареты были задрапированы траурной темной тканью.
Несколькими неделями ранее греки с благословения стран союзников высадились в Измире. Секретные соглашения, заключенные в разгар войны, не могли устоять перед прагматизмом победы. Опасаясь волнений, поддерживаемых итальянцами, три другие державы-победители решили предоставить премьер-министру Греции, Венезелосу, то, что он требовал, — господство в Малой Азии.
Лейла шла вперед, сжав маленькую руку Ахмета. Казалось, что ее жизнь рухнула 15 мая 1919 года, в роковой день высадки в Измире греческих солдат, но это также был благословенный день, потому что Ханс признался ей в любви. Разве можно этому удивляться? С самого начала их история была отмечена печатью невинных смертей и нарушающим супружескую верность влечением, которое могло закончиться только смертью. В такие моменты оказываешься бессилен перед всепоглощающим фатумом. Желание от этого только обостряется, и нет места безмятежности. Таким душам нужен особый пыл, безусловная любовь. Лейла была в растерянности, она не видела выхода ни из капкана своих смятенных чувств, ни из тисок, сжимающихся вокруг ее страны.
В Измире были сотни погибших и раненых, несколько дней продолжались грабежи в турецких кварталах города. Среди разбитых витрин и сожженных лавок лежали обнаженные трупы, валялись разорванные фески. На набережную еще долго прибивало принесенные морем тела. Согласно газетам и свидетельствам перепуганных иностранцев, первый выстрел был произведен турецкими солдатами, которым было запрещено выходить из казарм. Другие обвиняли итальянцев, которые претендовали на эти территории и были заинтересованы в ухудшении ситуации. Третьи упоминали о провокации греков. Но никто не отрицал массовые жертвы среди мирного населения.
Стамбул воспринял это нападение как удар в спину, как позор, который можно смыть только кровью. Массовые убийства на Востоке — ядовитый плод болезненной и жестокой истории, результата слепой страсти, немого презрения и страха людей. На протяжении последних четырех лет европейцы убивали друг друга с варварской жестокостью, после чего потеряли всякое право устанавливать нравственную цензуру. «Неужели потоки крови никогда не иссякнут?» — задавалась вопросом молодая женщина, пока вокруг нее сжималась толпа.
На призыв студенческих организаций люди вышли на улицы. Они требовали, чтобы падишах принял их представителей. Люди требовали от власти вмешаться, вступиться за свой народ. Поговаривали, что падишах не пожелал никого принять, ссылаясь на плохое самочувствие, но в это никто не верил. Между властью и народом ширилась пропасть. И вдруг, к большому удивлению иностранной прессы, слово взяли женщины.
Писатель и преподаватель университета, Халиде Эдип, заговорила первой. Перед взволнованной пятидесятитысячной толпой на площади она заявила с балкона мэрии: «Когда темная ночь кажется вечной, свет зари кажется все ближе…» А на азиатском побережье, в древнейших районах Стамбула Уксюдаре и Кадыкёе, и других городах Турции отважные женщины обращались с речью к более скромным аудиториям… и все говорили об одном: прошло время рыданий, пора действовать. И поэтому Лейла пришла послушать талантливого оратора.
Плотная толпа помешала ей двигаться дальше. Море фесок, белых тюрбанов и чаршафов колыхалась перед глазами. Манифестанты заполонили крыши, взобрались на фонари и деревья. Многие были измождены. Чтобы прокормить детей, стамбульцы были вынуждены довольствоваться кукурузой, низкосортным хлебом и разбавленным водой оливковым маслом. Но сейчас все присутствующие жаждали одного — они хотели верить! Резкий и неожиданный призыв муэдзина к молитве заставил толпу вздрогнуть.
Не слишком надеясь заметить Орхана в огромной толпе, Лейла пробежалась взглядом по собравшимся, зная, что брат где-то неподалеку. Официальная газета сообщила о назначении генерала Мустафы Кемаля инспектором 9-й армии. Задачей Кемаля было разоружение турецкой армии, прекращение противостояния между греческим населением и турецкими партизанами.
Генерал высадился в порте города Самсун. Доверив Кемалю восстановление мира, правительство предоставило широкие полномочия этому довольно проницательному, талантливому и здравомыслящему военному. Но Рахми-бей, Орхан и Ханс Кестнер знали, что орел улетел в Анатолию с единственной целью: создать с нуля новое, независимое и свободное турецкое государство, и ничто и никто не отговорит его от этой святой миссии.
Внимание манифестантов привлек какой-то шум. Над городом пролетали самолеты стран союзников. В памяти стамбульцев всплыли самые страшные моменты минувшей войны. Бомбардировки, эхо артиллерийских выстрелов за холмами… Тревогу людей можно было буквально почувствовать. Самолеты снизились и на бреющем полете пронеслись над толпой. Лейла прижала к себе Ахмета. «Они же не станут стрелять? Они не посмеют». Толпа оставалась спокойной, к тому же среди манифестантов было слишком много европейцев, которых можно было легко узнать по головным уборам. Эта авиапоказуха была очередной оскорбительной провокацией. Впрочем, большинство стамбульских мужчин и женщин лишь вжали голову в плечи. Лейла покусывала губы.
— Мама, посмотри! — выпалил Ахмет, указывая на появившуюся на возвышении женщину в черном платке, с открытым лицом.
Лейла была очень горда, наблюдая, как толпа с уважением слушает хрупкую женщину. Халиде-ханым говорила об уверенности, о патриотическом значении «отважных сердец и непобедимых идеалов». Звучным голосом она возвещала туркам о чести, напоминая о столетиях славы, которые нельзя стереть несколькими годами поражений и мрака. Борьба христиан против полумесяца продолжалась благодаря поддержке ненавистных интриганов, которые договаривались о мире в Париже, но думали лишь о разграблении побежденных. Не стоит гнуть перед ними спину. Никогда! Халиде заговорила громче, чтобы перекричать шум самолетов, и развела руки, словно обнимая толпу.
— Взываю к душам наших славных предков, которые некогда топтали камни этой площади, — с воодушевлением произнесла она. — И заявляю, во имя присутствующей здесь новой турецкой нации, что в обезоруженной сегодня стране есть ваши неукротимые сердца. Доверимся Аллаху и отстоим наши права…
В толпе раздались рыдания. Манифестанты постигали таинственное, но вдохновляющее значение слова «нация». В это неспокойное время, когда страну рвут на части, выгрызая территории, и когда, опасаясь за свою жизнь, мусульманские семьи превращаются в изгоев, могут ли турки поверить в возможное воссоединение? Где найти мир? В глубине души все понимали, что падишах и его предшественники не справились со своей задачей. По правде говоря, османские султаны потеряли популярность, как только перестали командовать своей армией. Народ ждал воинственного руководителя, выходца, например, из пастухов.
Лейла наблюдала за своим мальчиком. Решалось его будущее. Приподнявшись на цыпочки, он слушал выступающую женщину, казалось, каждой клеткой тела. Халиде Эдип права. Нельзя жить, опустив голову, страдая от унижений и угрызений совести. Это не та жизнь, которой Лейла желала своим детям. Страх всегда был плохим советчиком. Он союзник слабых, неверующих. Вдохновленная решительностью писательницы, молодая женщина ощутила в душе волну ликования. Как можно сомневаться в способностях народа бороться за свое будущее? И как она могла сомневаться в себе? Она подхватила Ахмета на руки, чтобы ему было лучше видно, но он был тяжелым. Она пошатнулась, но стоящий рядом мужчина молча подхватил ребенка и посадил себе на плечи. Лейла с изумлением узнала капитана Гарделя.
