В действительности ее смущала та женщина, в которую она превращалась. Ненужное приподнятое настроение, теплом разливавшееся по телу, вызывало у нее отторжение, и это случалось всякий раз, когда она становилась на только что купленные суперсовременные цифровые весы и фиксировала очередное снижение веса. Щеголяя своей женственностью, как девушка, вступающая в период половой зрелости, она ощущала пустоту и неудовлетворенность. Ей хотелось повесить плакат себе на шею, чтобы всем встречным было ясно, что она не на диете, что усадку дает ради науки, а не ради красоты. Всю жизнь Марина думала только о том, как бы похудеть. Теперь она поняла, что, по сути, всерьез даже и не помышляла об этом. Пока это не стало реальностью.
И вот теперь это происходит, но она не готова. Поэтому и пытается скрыть свои намерения. К несчастью, у нее ничего не вышло. И вот она оказалась в царстве женщин, где похудевшее на дюйм бедро с точностью радара вычисляется с расстояния в сотню ярдов. Когда она шла по комнате, очертания фигуры едва заметно прорисовывались сквозь тонкую ткань, окутавшую ее тело, так что у смотревших на нее не оставалось никаких сомнений насчет того, что Марины стало меньше.
Члены группировки спускавших жиры приветствовали ее появление в своих рядах с разной степенью теплоты. В то время как все они с облегчением воспринимали то, что объемы их одежды увеличиваются, позволяя отогнать волну негодования, поднимающуюся на другом конце комнаты, каждая вместе с тем ловила себя на том, что нервно оценивает масштаб Марининого похудения и сравнивает его с собственным. Женщины принялись втягивать животы и придавать лицам томные выражения, лишь бы казаться тоньше других.
— Тереза, какое счастье, что ты здесь!
Марина схватила Терезу за руку и увела ее в сторону. Тереза была рада этому, особенно потому, что, по ее расчетам, она сбросила по меньшей мере на полстоуна больше, чем ее подруга.
— Марина, ты ужасно выглядишь! Кто-то умер?
Несколько секунд Марина обдумывала это критическое замечание.
— Да нет, просто сюда торопилась. Задержалась на работе и домой пришла в последнюю минуту.
Да я стала законченной лгуньей! И сама во все это верю.
— Тогда рассказывай, как там Нью-Йорк? Хотела позвонить тебе вчера вечером, но была в спортзале.
— С каких это пор ты стала ходить в спортзал? Разве Дэвид Сэндхерст не говорил, что мы должны вести нормальный образ жизни и не предпринимать ничего нового?
— Все это мне известно, но дело в том, что он должен согласиться, что раз уж теряешь вес, то появляются новые возможности. Раньше я физически не могла ходить в спортзал, но теперь у меня появилась дополнительная энергия, и я не знаю, куда ее деть.
Марина внимательно посмотрела на Терезу. У нее появился какой-то особенный блеск в глазах, улучшился цвет лица, и румяна тут ни при чем. Она неловко жестикулировала, вероятно затем, чтобы скрыть, как трясутся руки, что было заметно. В целом она выглядела как одна из этих раскрашенных актрис в «Долине кукол»[27], демонстрируя стереотип поведения под воздействием наркотиков. Да о чем это я? Разумеется, она демонстрирует эффект воздействия наркотиков. Она принимает наркотики. Как и все мы. Марина покачала головой, рассердившись на то, что мозг ее не работает как обычно. В механизмах обработки информации произошло короткое замыкание, а способность рассуждать дала трещину.
— Но выглядишь ты фантастически, — призналась Марина.
— Спасибо! Я и чувствую себя фантастически. Это невероятно. Вся моя старая одежда стала слишком велика, я опять влезла в джинсы шестнадцатого размера, и на поясе они немного широковаты. Потрясающие таблетки!
— И как Род воспринял все эти изменения?
Воодушевление Терезы на мгновение поблекло, но благодаря наркотику не угасло.
— Да ну его, этого зануду. Я, говорит, любил тебя такой, какой ты была раньше.
— А может, он и правда любил тебя такой, какой ты была? — осмелилась высказать предположение Марина.
— Ну хоть ты-то не начинай! Ты ведь знаешь, что это такое — быть толстой. Ты много встречала мужчин, которые находили тебя привлекательной?
Интересно, подумала Марина, я тоже буду становиться все более жестокой по мере похудения?
— Но судя по тому, что ты мне говорила, Род действительно любит тебя. Просто любопытно, можешь ли ты повернуться спиной к одному мужчине из миллиона, который не уличен в системе отбора по принципу «чем тоньше, тем лучше».
Тереза некрасиво фыркнула.
— Время покажет. Я гарантирую, что когда Род увидит меня вальсирующей по спальне в шелковой пижаме десятого размера, то тогда-то и обнаружатся его истинные чувства. И потом, ты опять начинаешь рассуждать, как Гейл. Ты чересчур серьезно все воспринимаешь. Почему бы тебе завтра не пойти со мною в спортзал? Ты станешь другой женщиной!
Не успела Марина придумать подходящий ответ, который не бросил бы несмываемую тень на их дружбу, как Гейл ворвалась в комнату, точно Боудикка[28]. Приветствие ее было отнюдь не сестринским:
— Рада, Марина, что тебе удалось втиснуть нас между занятиями аэробикой и косметическим массажем. Как тебе роль наблюдателя за весом? Спорю, точно так же, как и всегда. Подсчитываешь калории в губной помаде? Притворяешься, будто пастеризованный творог действительно очень вкусный? До самой последней минуты сидишь в туалете перед взвешиванием, чтобы выдавить из себя ну хотя бы еще один кубический сантиметр уродства? Ты уже купила юбку обязательного двенадцатого размера, в которую влезешь «в один прекрасный день»?
Марина ненавидела ее. Она ненавидела Гейл, потому что ей не хотелось, чтобы лицо было забрызгано ее слюной, и она ее ненавидела, потому что все, что Гейл говорила, было правдой. Разумеется, вес Марины уменьшался без каких-либо усилий с ее стороны. Она редко испытывала голод, равно как и навязчивые желания, благодаря которым оказалась в нынешнем положении. Но дело обстояло таким образом, что таблетки позволили появиться другому, более разумному человеку, который стал следить за тем, сколько пищи попадает в ее конкретное тело, тогда как другая самоубийственная Марина по-прежнему весила пятнадцать стоунов и мечтала о шоколадных медальках. То, что ее тело отделилось от ее невроза, начинало ее пугать. Она взяла себя в руки.
— Это не так, Гейл. Зря ты так агрессивно ко всему этому относишься. Разве ты не понимаешь, что появление «Перрико» в ТФБП — это дань твоему умению привести нас к стабильности, которая отличает нас от всех других женщин с лишним весом.
— Здесь не произносят слова «лишний вес»! — завопила Гейл. — И прекрати относиться ко мне свысока! Если ты и похудела, то это не значит, что ты лучше меня. Да и зачем это ты сюда опять пришла? Чтобы позлорадствовать? Покрасоваться своими тощими ляжками и пощеголять строением кости? Да ты, наверное, тыщу лет потратила на то, чтобы выбрать одежду, в которой ты похожа на драматическую актрису!
Марина была ошеломлена этой вспышкой. Несмотря на то, что эти слова больше говорили о Гейл, нежели о ней самой, она чувствовала себя уязвленной. Ее будто выставили напоказ. Как такое могло случиться? — думала она. Почему теперь мне достается больше ран, прямых оскорблений и негодования, чем это было тогда, когда я была толще? Думаю, я чувствовала себя более счастливой, когда люди говорили за моей спиной и я могла притвориться, что не совсем расслышала смешки. И тут началась игра. Правда, ведется она несправедливо.
— Гейл, я и не пытаюсь делать вид, будто я лучше тебя, и прости, если у тебя создалось впечатление…
— Ну вот, опять кидаешь подачку с барского плеча!
— Ради Бога, послушай же меня всего одну минуту. Если бы ты только перестала участвовать в битве, которой не существует, ты бы поняла, что между нами сейчас столько же общего, сколько было раньше. Больше того, опыт двух последних месяцев еще более укрепил меня в убеждениях, которые я позаимствовала у тебя и, — она подняла руку, чтобы не дать Гейл возможности повторить обвинение в том, будто Марина «воспринимает ее свысока», — и в ТФБП я сегодня пришла потому, что мне по-прежнему нужна твоя поддержка. Да мне она нужна больше, чем когда-либо. Так много всего происходит, чего я не понимаю, и мне некуда идти, не у кого просить помощи, чтобы справиться со всем этим. Только сюда я и могу прийти.
Гейл выслушала всю речь, после чего принялась по-матерински душить Марину в чересчур крепких, но дружеских объятиях.
— Не понимаю. Что значит «не могла дать себе волю»?
Этот правомерный вопрос исходил от одной из вновь пришедших женщин (которая, узнав, что вакансий на участие в эксперименте «Перрико» больше нет, постаралась не обнаружить своего разочарования).
Марина принялась с трудом подыскивать слова для описания испытанного ею странного ощущения.
