— Записка, приложенная к депозитному листу, — он по-прежнему говорил в диктофон. — «Это поможет тебе продержаться на плаву, если возникнут трудности». Очень благоразумно — и предусмотрительно. Что бы он ни планировал для вас, он догадывался, что семья будет против, поэтому положил некоторое количество денег на ваше собственное имя. Может, ему и следовало быть президентом!
Он развернул другой лист бумаги, размером побольше, и внимательно его прочел.
— Написанный от руки документ, содержащий последнюю волю и завещание Артура Алдона Баннермэна. Засвидетельствованное неким Бакстером Троубриджем, адрес — 8, 67, Пятая авеню.
— Мистер Троубридж учился с Артуром в Гротоне и Гарварде. Он был его самым старым другом. Они иногда обедали вместе в Гарвард-клубе. Кажется, они входили в какое-то общество — «Наблюдатели Гарварда», или что-то в этом роде. Артур считал его скучным человеком, но они были знакомы больше полувека…
— Думаю, я могу набросать картину. Он идет в Гарвард-клуб, пишет вам письмо, находит в баре Троубриджа и дает ему засвидетельствовать завещание, кладет все бумаги в конверт, спускается по Пятой авеню к «Морган Гаранти», чтобы положить конверт в сейф, который он снял для вас. Было ли у него предчувствие смерти или он хотел просто в чем-то быть уверенным перед женитьбой? Полагаю, мы никогда не узнаем. Господи, как я ненавижу эти завещания, написанные от руки в последнюю минуту. Оно даже не засвидетельствовано нотариусом.
— Это важно?
— Дорогая юная леди, завещания бывали написаны на книжных обложках, салфетках для коктейлей и кусках коры, и все равно признавались законными. Главное, чтоб было ясно выражено намерение завещателя. Однако, жаль, что Баннермэн вместо Троубриджа не обратился к нотариусу Гарвард-клуба. Кстати, вы знаете, что за тип этот Троубридж, просто на случай, если придется вызывать его в качестве свидетеля?
— Я встречалась с ним только однажды. Артур всегда говорил, что он пьяница. И он был, безусловно, пьян, когда я его видела.
— Чудесно! Только этого нам и не хватало! Нам лучше обратиться к лучшему эксперту по почерку в графстве, пока этого не сделала противная сторона. — Он снял очки и вгляделся в нее. Выражение его лица было изумленным как у школьного учителя, видящего, что умный ребенок не может решить простейшей задачи. — Вы не задаете обязательного вопроса, — сказал он. — Это обычно первое, о чем хотят узнать.
Алекса вздохнула. Конечно, ей было интересно, но в действительности она хотела оттянуть известие о том, что сделал Артур. Она не сомневалась, что он, вероятно, оставил ей крупную сумму денег, иначе он вряд ли бы потрудился составить новое завещание, но последнее, чего ей хотелось — это жестокой драки без правил с семьей Баннермэнов. И она не была уверена, что хочет пройти сквозь многолетние тяжбы, апелляции и процессы, и посвященные им газетные подвалы — превосходный рецепт, как бездарно растратить жизнь. И чем больше он ей оставил, тем свирепей с ней будут бороться.
— Это не потому, что завещание меня не волнует, — объяснила она. — Просто, сколько бы Артур мне ни оставил, я вовсе не жажду сражаться с его родными и вижу, что этого не избежать, Так, значит, о какой сумме мы можем говорить?
Стерн понимающе кивнул. Лицо его стало почти печальным, словно ему не хотелось сообщать ей дурные вести. Неужели Артур не оставил ей ничего? Это было бы удивительно и даже слегка разочаровало, — но ведь не конец же света. Она вышла за него не из-за денег, что бы о том ни думали люди.
Стерн откашлялся.
— Он оставил вам все, — сказал он. — Свое чистое состояние полностью.
Мгновение она молчала, онемевшая и окаменевшая. Если бы Стерн сказал — миллион долларов, или два, или пять миллионов, она бы удивилась, однако такие суммы она могла себе представить, но «чистое состояние полностью» было за пределами ее воображения, богатство, настолько огромное, что оно было в тягость самому Артуру. И что значит «чистое»? — спросила она себя.
— Объясните мне, — тихо попросила она, стараясь говорить по возможности спокойно.
— Ну, начать с того, что вы — одна из самых богатых женщин в мире. «Чистое» в данном контексте означает вот что. Значительную часть состояния Баннермэнов составляют, конечно, трасты и фонды. Каждый из детей, к примеру, владеет значительным доходом, а у старой леди есть траст, оставленный ей отцом Артура. Фонд Баннермэна, насколько я знаю, существует независимо, и должны быть еще десятки подобных. Все остальное, за вычетом выплат друзьям, родственникам, учреждениям, слугам и так далее, является чистым состоянием.
— И каково оно, хотя бы приблизительно? — услышала она собственный голос.
Она была совершенно спокойна, но знала, что чувство это обманчиво — на самом деле она в шоке, как жертва несчастного случая.
— Весьма трудно сказать. Последние данные я читал во время сенатских слушаний при назначении Роберта послом. Роберт утверждал, что чистое состояние его отца примерно равно двумстам пятидесяти миллионам, но некоторые сенаторы говорили, что оно ближе к миллиарду. Подозреваю, что истина где-то посредине, однако многое зависит от того, как оценивать определенные формы собственности. Роберт занижал цену, сенаторы старались ее завысить. В любом случае, это огромное богатство. Вы вроде бы не прыгаете от радости?
Богатство. Богатство. Он все оставил ей, без каких-либо предупреждений или обсуждений. Почему? Она не понимала. Это совсем не то, что получить от того, кого любила, много денег, чтобы радоваться жизни или обеспечить себе покой. Это тяжкая ответственность, которой сам Артур во многом избегал в последнее десятилетие жизни, а неопытная, чуждая его семье женщина, тем более вряд ли сможет ее снести. Она обещала следовать его желаниям, но он никогда не упоминал о возможности передать ей контроль над состоянием — «Трестом», как он всегда называл его.
— Вам лучше прочесть письмо, — сказал Стерн. — И не смотрите так мрачно. Случаются вещи и похуже.
Алекса вытерла глаза — она была почти в слезах. Положила перед собой письмо, написанное знакомым почерком — ей не нужен был эксперт, чтобы определить подлинность, — моргая, пока затуманенное зрение не прояснилось. Одинокая слеза упала на страницу, размазав чернила в конце какого-то слова. Она снова моргнула и стала читать.
Дражайшая Алекса,
я пишу это короткое послание в надежде, что ты никогда его не прочтешь. Верю, что мы вдвоем проживем долгую и счастливую жизнь и, ежели Бог даст, у меня будет достаточно времени, чтобы совершить все необходимые изменения, связанные с моим состоянием и твоим положением в нашей семье. Почему бы нет? Мой дед дожил до 95 лет, отец до 84. Моей матери 86 лет, и она, как ты вскоре убедишься, все еще крепка душой и телом — возможно, слишком крепка! Однако никто не знает будущего, и я не буду чувствовать себя спокойно, если не положу на твой счет определенные средства. Ты найдешь здесь мое новое завещание, составленное в спешке. Причины, по которым я написал его, ниже я изложу подробнее, вместе с инструкциями для тебя. Не говоря уж о том, что я надеюсь — будет полно времени, чтобы не только объяснить тебе, что я задумал по части распоряжений в Тресте и твоей роли в этом, но также убедить мою семью — которая скоро станет и твоей — принять мою волю. Если я умру, следуй моим инструкциям в сочетании с твоим здравым смыслом, которого у тебя гораздо больше, чем ты знаешь сама. Но если тяжесть будет для тебя слишком велика — а это весьма возможно — сбрось ее! Из всех людей я лучше всех способен понять тебя, и простить.
С любовью, Артур.
Р. S. Если возникнут какие-то неприятности с Робертом, немедленно пойди к Бакстеру Троубриджу — но только в экстренном случае. Он объяснит.
ААБ
Она немного подержала письмо, затем подвинула его Стерну, который медленно прочел его, хмурясь, будто расшифровывал некий древний иероглиф.
— У него всегда был такой почерк? — спросил он. — Очень трудно разобрать.
— Обычно немного яснее. Но не очень. Знаете, он от природы левша, и его мать приложила все усилия, чтоб он выучился писать правой рукой. Поэтому он всегда принуждал себя к этому. Наверное, оттого его почерк выглядит так странно.
— Типичная для Баннермэнов история. Никогда не следуй природе. Если можно, я бы хотел получить еще несколько образцов его почерка.
— Уверена, что смогу их найти, но зачем?
— Противная сторона может попытаться доказать, что любое ухудшение его почерка есть следствие ослабления его рассудка — что он был в замешательстве, или болен, или пьян, или, может, даже получил микроинсульт, когда писал новое завещание — кто знает?
