- Помню, как ты однажды вернулся домой на рассвете и не промолвил ни слова.
- А ты спросила, где я был? Нет! - резко отрезал он.
- Если ты пытаешься оправдаться...
- За что? - сурово спросил он. - За то, что я оказал первую помощь пострадавшему в дорожном происшествии? За то, что несколько часов прождал les flies (Полицейских (франц.), чтобы дать свидетельские показания?
Сара побледнела.
- Ты попал в аварию?
- Какой смысл говорить об этом сейчас, когда это уже не имеет никакого значения?
Но для Сары это имело значение. Для нее та ночь стала поворотным пунктом на узкой тропинке, бегущей по крутому и скользкому спуску. Она никак не могла отогнать от себя воспоминаний о нескольких днях, что предшествовали тому моменту, когда ее отец снял комнату в городе; о том, как она пыталась все осмыслить в последнюю минуту; о том, как поздно Рафаэль возвращался домой. Но особенно ей запало непоколебимое молчаливое требование матери вести себя так, будто ничего не происходит. Она поняла, что не доверяет Рафаэлю, еще задолго до того, как он ей дал первый повод. С самого начала их совместной жизни она не сомневалась, что в один прекрасный день он ее непременно предаст.
- Или для тебя это так важно? Теперь, с твоей точки зрения, мы в одинаковом положении, - издевался он, не сводя напряженного блестящего взгляда с ее бледного овального лица. - Ты все еще моя жена, хотя и спала с другими мужчинами. Но что поделаешь, ведь мы жили врозь. А сегодня в моде короткая память, es verdad? Сейчас принято разыгрывать безразличие...
- Рафаэль... - попыталась вставить она слово.
- В принципе меня не должно волновать то, что на твоей чудесной коже осталось больше отпечатков пальцев, чем в полицейском участке! - с болью в голосе продолжал он. - No me gusta... Но мне это не нравится. И не вздумай говорить, что я не имею на это право! Мне это попрежнему не нравится. Я этого не принимаю. И не буду это отрицать.
Это чистосердечное признание потрясло ее, задев в ней какую-то струнку, но она предпочла не копаться в себе. Странно, но она опять начинала чувствовать себя виноватой. И лишь с большим трудом подавила в себе желание разубедить его - в конце концов, она ни в чем не солгала и совесть ее была чиста.
- А ты хоть раз подумал о том, что чувствую я? - спросила она дрожащим голосом.
Он сделал резкий жест рукой, давая ей понять, что его это не интересует.
- Это не одно и то же! Далеко не одно и то же! Я тебе был больше не нужен. Я тебе стал мешать, и ты дала мне это ясно понять задолго до того, как я уехал в Нью-Йорк.
Как он мог такое подумать? Неужели он на самом деле себя так чувствовал? И кто? Рафаэль, эта сильная, уверенная в себе от природы личность? Ее поразило то, что, говоря о себе, он, сам того не подозревая, описал ее чувства пятилетней давности - горечь и боль отверженной жены. Неужели и Рафаэль переживал то же самое? Теперь эта мысль не давала ей покоя. Воспоминания о прощальной сцене, когда он, резко развернувшись на каблуках, просто взял и ушел, бросив на нее довольный от вновь обретенной свободы взгляд, так долго не давали ей покоя! И вдруг выясняется, что это представление не имеет ничего общего с действительностью. Такой человек, как Рафаэль, просто не может быть мелким.
- Я ухожу. - Прежде чем она успела ответить, он вышел в комнату для одевания и стал с шумом открывать и закрывать дверцы шкафа и двигать ящики. Сквозь приоткрытую дверь она видела, как он натягивает запачканные краской джинсы, которые кто-то постарался упрятать на самое дно шкафа. В его смуглой мускулистой спине было что-то настолько беззащитное, что в ней шевельнулась странная боль.
Она со вздохом села на кровати.
- Других мужчин не было.
Широкое плечо едва заметно приподнялось и опустилось, показывая, что ему все безразлично. Он натянул рубашку.
- No importa.
- И я никогда тебе не говорила, что у меня кто-то есть. - Сара с трудом сдерживала желание запустить в него что-нибудь большое и тяжелое. Ты сам все это придумал.
- Так ведь ты сама этого хотела.
- Может быть, но лишь подспудно, - неуклюже согласилась Сара. - А сейчас я не хочу, чтобы ты так думал.
- А я не хочу больше твоей лжи! - заявил он с презрением, завершая разговор.
- В последний раз говорю тебе правду, - резко заявила она.
Он рассмеялся.
- Ты меня за дурака, что ли, держишь?
Сара яростно закивала головой.
- А другого ты и не заслуживаешь! Только вот что-то не пойму, почему для тебя это имеет такое значение?
Он с застывшим лицом запустил длинные пальцы в густые черные волосы.
- Тебе это все равно не понять.
Она с трудом проглотила ком в горле.
- Я могу попробовать.
- Незачем.
Опять все та же непреодолимая каменная стена. Дверь с легким стуком закрылась, и Сара обессилено упала на кровать. Осушение было такое, будто он ей дал пощечину. Его недоверие потрясло Сару до глубины души. Раньше Рафаэль никогда не ставил под сомнение ее слова. Он всегда верил ей, и вот теперь она поняла, как чувствует себя человек, которому отказывают в доверии.
На следующий день она встала поздно, когда ослепительное солнце уже врывалось в спальню сквозь зашторенные окна. Она так и не смогла по-настоящему заснуть и всю ночь продремала, то и дело просыпаясь. Рафаэль не вернулся, и сначала она была раздражена, затем обеспокоена и наконец почувствовала себя глубоко оскорбленной. Ей было очень больно. Эта ночь, по крайней мере для нее, была особой. А может, ей это просто показалось, пока она, не в силах заснуть, спорила с Рафаэлем.
Приняв душ и помыв голову, она надела светло-вишневые юбку и блузку и поморщилась, увидев в зеркале не очень-то привлекательное отражение. Смешно, но только сейчас она готова была согласиться с Карен, не перестававшей твердить ей о необходимости разнообразить свой скудный гардероб. Хотя и очень практичный: все в нем сочеталось, все было легко постирать. Когда это она стала такой практичной и расчетливой? Пару лет в Труро она еще экспериментировала в различных стилях, но вскоре ей это надоело, и у нее появились другие, более важные заботы. Надо было думать о больной Петиции. При этом воспоминании на лицо ее набежала тень.
Консуэло поздоровалась с ней в коридоре.
- Buenas dias, senora. Будете завтракать?
Стол ожидал ее в очаровательном залитом солнцем внутреннем дворике. Воздух был настоян на густом запахе роз и гибискусов. Служанка принесла булочки и горячий шоколад и большую чашу с фруктами.
- Где дети? - спросила Сара.
- Los ftinos с доном Рафаэлем в студии, sefioia.
Такое зрелище пропускать нельзя, решила Сара, но еще долго не могла заставить себя встать из-за стола, бессознательно наслаждаясь первым спокойным, мирным завтраком за последние несколько лет. Когда она, отправив в рот еще одну виноградину, все же начала подниматься из-за стола, в патио вошла Консуэло.
- Донья Исабель просит вас к себе, seЙога. - У экономки был такой вид, будто она передавала Саре королевское повеление. - После обеда ей надо отдыхать. Вы сможете пойти сейчас, роr favor (Пожалуйста (исп.)?
- Конечно. - Сара натянуто улыбнулась, пытаясь скрыть свое смятение. - Надеюсь, что... э-э-э... донья Исабель себя лучше чувствует?
- Она все еще слаба, - тепло сказала Консуэло. - Но сегодня, после того как она повидалась с детишками, она намного веселее.
Значит, Джилли и Бен уже познакомились со своей прабабушкой. Рафаэль и его прислуга заставляли ее чувствовать себя легкомысленной матерью. Следующим пунктом в его плане, наверное, стоит нянька, с раздражением подумала она. И тогда ее близкие отношения с детьми будут подорваны. А может, она несправедлива к Рафаэлю? А что, если он считает ее присутствие в этом доме необходимым? Тупо вспомнив, как он ушел прошлой ночью, она решила, что ей надо быть начеку.
По внутренней лестнице Консуэло провела ее в другое крыло дома, резко отличавшееся от того, что она до сих пор здесь видела. Пройдя через большие просторные комнаты с высокими потолками, они вошли в длинные, обитые темными панелями коридоры с полом на разных уровнях и со стенами, увешанными семейными портретами. Сара с удовольствием бы их повнимательнее рассмотрела. Но экономка шла довольно быстро - видимо, донья Исабель не любила ждать.
Консуэло осторожно поскреблась в низкую дверь, которую для них открыла женщина в накрахмаленном белом халате. Сара вошла.
- Вы можете идти, Алиса, - послышалось с самой обыкновенной больничной койки, никак не вписывавшейся в элегантную обстановку комнаты. - Я позвоню, если вы мне понадобитесь.
Медсестра вышла с явным неудовольствием.
- Подойди сюда, чтобы я могла тебя получше рассмотреть, - позвала Сару донья Исабель. - Ты стоишь против света.
- Вы прекрасно говорите по-английски, - только и смогла вымолвить Сара, чувствуя себя очень неуверенно под проницательным взглядом голубых глаз сухопарой старухи.
- Мой отец долгое время был дипломатом в Лондоне, - сообщила ей донья Исабель. - Пожалуйста, присядь. Когда я смотрю на стоящего передо мной человека, у меня начинает кружиться голова.
