Макс чувствовал вину по отношению к Саре, хотя их связь стала иссякать еще до того, как он поехал в Париж. Их отношения переросли в привязанность друг к другу, но лишились былой страсти, хотя Макс не осмеливался сказать об этом вслух. А ведь спустя некоторое время после знакомства с Сарой он даже подумывал жениться на ней. Однако с обеих сторон эти намерения свелись только к легкому разговору на эту тему, словно дань соблюдению приличий. Через несколько месяцев они стали видеться гораздо реже, во время занятий любовью вели себя как пресыщенные любовники. Тем не менее искренняя нежность по-прежнему связывала их, словно они боялись навсегда потерять друг друга.
— Что не так, Макс? — спросила Сара.
Макс понял, что не слушает. Сара разговаривала с ним несколько минут, но вряд ли он смог бы повторить сказанное ею.
— Прости меня, — произнес он, закуривая сигарету. — Задумался. Слишком много работы.
Они расположились в большом саду Линднеров возле стола, поставленного в тени клена. Служанка принесла кувшин с лимонадом и стаканы. Сара наклонилась к столу, чтобы разлить напиток. Ее белое теннисное платье подчеркивало загар. Протянув ему стакан, она села, скрестив ноги, на которых тут же вытянулся спаниель Король Карл, который, высунув язык, тяжело дышал из-за июльской жары.
— Не будем унижаться до этой игры, умоляю, Макс. Это нас недостойно.
— Ты о чем? — спросил он раздраженно, прикладывая стакан ко лбу, словно стараясь его охладить.
— О том, что не надо друг друга обманывать. Это было бы досадно.
— Я и не обманываю!
— Раз ты на этом настаиваешь, — сказала она, деликатно пожав плечами, — то, может, объяснишь, чем до такой степени озабочен Макс фон Пассау, что даже стал равнодушен к отзывам критиков о своей выставке портретов в галерее «Холлэндер», где он продал все работы за весьма круглую сумму? За шесть месяцев ты стал одним из светских берлинских любимчиков, не так ли? — насмешливо заключила она.
Если бы он не знал ее лучше, то подумал бы, что она ему завидует. За несколько месяцев Макс в самом деле познал головокружительный успех. Его фоторепортажи, посвященные миру высокой моды, вызывали восхищение у художественных директоров своей оригинальностью, необычным кадрированием лиц в портретах, которая подчеркивала индивидуальность тех, кто ему позировал. Он вынужден был нанять еще одного помощника, а также секретаря, чтобы принимать заказы. Эта внезапная известность одновременно и смущала его, и льстила.
Сара положила руки на затылок и посмотрела на неподвижные из-за отсутствия ветра листья деревьев. Макс облегченно вздохнул, видя, что она не грустит, не сердится.
— Молчишь? — продолжила женщина. — Странно, как это мужчины способны так много болтать о всяких пустяках и так мало о вещах, которые лежат на душе. Наш красивый роман, похоже, заканчивается, не так ли, Макс? Ведь мы об этом уже знаем, но только никак не найдем слов, чтобы поговорить. Может, из-за лени, может, из-за неуверенности… Возможно, из-за страха, — добавила она полушепотом. — Однако я предпочитаю, чтобы мы все-таки нашли эти слова. Я не хочу, чтобы наши отношения увязли в грязи. Они должны остаться легкими — такими, какими были в самом начале. Легкими, красивыми и запоминающимися.
По спине Макса пробежали мурашки. Он еле сдержал жест нетерпения. Похоже, он сердился на Сару за то, что она торопила его. Зачем отталкивать все, пока для этого не было видимой причины?
— Но я люблю тебя, Сара.
— Еще бы! — бросила она, поднимаясь, чтобы посмотреть ему в глаза. — В тебе всегда будет какая-то часть, которая будет любить меня, так же как и ты навсегда займешь особое место в моем сердце. Но наша любовь отжила свое, понимаешь? Она не может ни расти, ни совершенствоваться. Теперь ей остается только одно — понемногу угасать, а я этого не хочу.
— Но почему? — обиженно вскрикнул он. — Что заставляет тебя говорить подобные вещи, когда все так хорошо?
Он сделал жест рукой, словно желая охватить сад, фасад красивой виллы и террасу, на которой горничная накрывала стол для обеда. Через открытые окна слышалась соната Бетховена, исполняемая на пианино матерью Сары.
— Потому что это правда, Макс. Ты что, не понимаешь? Мы должны вернуть друг другу свободу В противном случае мы просто станем друг другу врать, иногда складно, иногда не очень, как сегодня, испытывая при этом повседневный страх разоблачения, такой банальный, такой посредственный. Так сказать, чтобы не причинять друг другу боль, — проговорила она, качая головой с усталым видом, и ее локоны выбились из-под белой сатиновой ленты. — Мы будем обманывать друг друга, пока не опустимся до явного предательства. Почему не набраться храбрости и не признать, что между нами все кончено, что наша любовь была яркой, но короткой? Однако теперь наши дороги расходятся, именно сегодня, именно потому, что все хорошо и спокойно вокруг нас и мы сами так хорошо накануне вечером занимались любовью.
В ее лице была нежность, и Макс не знал, что ответить. Ему показалось, что он находится в лодке, которая, повинуясь течению, отдаляется от берега, а на борту нет ни весел, ни якоря. Сара принялась поправлять прическу, и браслет на ее тонкой, но мускулистой руке заиграл на солнце. Макс смотрел на ее платье на уровне грудей и сам удивлялся тому, что больше не испытывает к ней влечения. В нем осталась лишь бесконечная нежность к этой молодой женщине, оказавшейся намного смелее его.
Мимо них по усыпанной гравием дорожке прошел садовник с тележкой, полной цветов. Позднее, когда солнце опустится ниже, успокаивающе зажурчат струи автоматического полива цветов. Отец Сары, который работал с утра до вечера по шесть дней в неделю, в бурлящем страстями городе сделал все, чтобы его дом был красивым и уютным — настоящей тихой гаванью за высоким решетчатым забором. Кто знает, может быть, своей рассудительной уравновешенностью Сара была обязана той гармонии, которая царила в доме Линднеров, прекрасным кустарникам, портретам предков, декору комнат с инкрустированной мебелью, сафьяновыми и шагреневыми книжными переплетами, изысканному серебру и фарфоровым сервизам.
— Откуда у тебя берется мудрость, Сара? Ты всегда кажешься такой непоколебимой, такой уверенной в том, что надо делать, в то время как я колеблюсь, постоянно ищу ответы на тысячу вопросов, но все равно никогда ни в чем не уверен полностью. Рядом с тобой я иногда чувствую себя беспомощным ребенком.
Она изобразила спокойную улыбку, ту самую, которая так взволновала его в их первую встречу, а ее темные глаза уставились на него с шаловливым подозрением.
— В тебе нет ничего детского, уверяю тебя, — улыбнулась она, но тут же стала серьезной. — Ну нет у меня такого страстного темперамента, что уж тут поделаешь. Я не живу одними эмоциями. Я сначала думаю, потом делаю выбор. Но думаю я быстро, будь уверен. Когда что-то идет не так, когда есть проблема, неважно какая — с одной из моих работниц или с рисунком платья, подготовкой к показу или с моими родственниками, — я принимаю решение и действую. Я враг пассивности. И еще меньше люблю размазывать кашу, в которую грозит превратиться наш роман. Слишком уж я его люблю, чтобы позволить ему превратиться в жалкую умирающую связь.
— Ты говоришь в настоящем времени.
— Я поняла, что любовь — это более сложная вещь, чем принято о ней думать, пока мы молоды и идеалистичны. Я все еще люблю тебя и, как ты видишь, не испытываю ни угрызения совести, ни ложного стыда, говоря тебе это. Но я больше не хочу тебя как любовника.
— Это сложно понять, — расстроенно попытался возразить он.
— И тем не менее все ясно. Мы с тобой ровесники, но ждем от жизни разного. Ты начал блестящую карьеру, тебе нужна свобода передвижения и действий. Я хочу заниматься работой и хочу иметь детей. Но это привело бы наши отношения к краху, если бы кто-то из нас решил отказаться от собственного пути ради ложной идеи любви по отношению к другому.
Нахмурившись, она ненадолго умолкла. Он понял, что за всеми этими умными речами прячется страдание.
— У нас единственный способ расстаться, сохранив нетронутой нашу дружбу, — добавила Сара с грустной улыбкой. — Если мы дотянем до тупика, — а он настанет раньше, чем ты думаешь, — между нами останутся только взаимные упреки, которые убьют любую дружбу.
Раздалось шуршание шин едущего по алее автомобиля. Сара резко поднялась, а ее собака, задрав голову, радостно залаяла.
— Вот и отец вернулся из конторы. Скоро время ужина. Пойду переоденусь к столу. Папа наверняка будет рад с тобой поговорить, если ты уделишь ему немного времени. Ты знаешь, как он ценит тебя.
Она заслонила от него солнце. Через прозрачную одежду Макс различал крепкие ноги, чуть великоватый таз, узкую талию. Как хорошо он знал это тело, столько раз заставлявшее его забывать, на каком свете он находится. Когда она склонилась над ним, он закрыл глаза, вдыхая ее духи. Ему было грустно, но легко. Решение Сары имело горький привкус, но он не мог не восхититься ясностью ее выбора. Когда губы Сары коснулись его, он не удержался и, схватив ее за руку, страстно поцеловал. Погладив его по щеке прохладной ладошкой, Сара побежала к дому, сопровождаемая собакой.
