Она услышала, как он судорожно втянул воздух, почувствовала сильное биение своего сердца и поняла, что совершенно не в состоянии вообще о чем-либо думать.
В своем страстном стремлении ласкать его и чувствовать его ласки, она забыла обо всем на свете, она жаждала получить то наслаждение, которое мог ей дать только он, и лишь невнятно простонала что-то, когда обнаружила, что они лежат на ковре у камина, отодвинувшись от подпиравшего их стула.
Он приподнялся на локте, сузившиеся глаза, смотревшие на ее разгоряченное лицо, горели желанием. Она чувствовала, что тонет, тонет в этом тепле и в стремлении погрузиться в любовный жар. Ее губы раскрылись, чтобы принять его губы, властные и жаждущие, проникший между ними язык свидетельствовал о его серьезных намерениях.
Повинуясь диктату своего разгоряченного тела, она прижалась к нему, дрожа от острого наслаждения; когда его рука скользнула под ее свитер и, нащупав пышную грудь, начала ласкать ее, она поняла, что может умереть от этой сладостной муки. Она прижалась к его губам, требуя и умоляя продолжать, и вскрикнула, когда, прекратив вдруг возбуждающе поглаживать ее затвердевшие соски, он оторвался и от ее губ и поднял голову.
И в этот мучительный миг она вспомнила, что он всегда так делает, порождая в ее слабом теле желание, возбуждая его до такой степени, что она готова на коленях просить его о тех восторгах, которые он обещает, но никогда не выполняет это обещание. Она не могла поверить, что все снова повторится, что она, как последняя дура, опять позволит ему проделать это с собой.
Теперь в любую минуту он может встать и уйти, глядя на нее с презрением и жалостью. И она не могла понять, почему.
Непонимание того, зачем он так поступает, было сильнее стыда за то, что она опять позволила ему мучить себя, сильнее неудовлетворенного мучительного желания.
Она чувствовала, что вот-вот разрыдается; она сама отпрянула от него, проглотив комок в горле, и спросила изменившимся голосом:
- Зачем ты меня мучаешь? Ты же не хочешь меня!
Он ответил не сразу. Пауза казалась бесконечной, затем на его губах появилась эта неотразимая ленивая улыбка; глядя на нее своими искрящимися глазами он спросил своим удивительным, неповторимым бархатным голосом, в котором чувствовалась нежность и волнение:
- Неужели? Лапочка, это для меня новость, Хочешь докажу, что ты ошибаешься?..
Глава 9
- Нет! - судорожно выдохнула Селина, пытаясь встать. Однако Адам не пустил ее, прижав своими сильными руками ее за плечи к полу.
- А я сказал да! - произнес он с вызовом, не сводя глаз с ее разъяренного лица. - Нельзя делать подобные заявления и ожидать, что они пройдут без последствий.
Лицо Адама, каждая его резкая черточка, каждый мускул выражали страстное желание, зеленые глаза потемнели. Селина же издала звук, похожий на всхлип, отталкиваясь от его мощной груди. В камине затрещало полено, и ярко вспыхнувший огонь осветил античные черты его лица.
- Как же ты можешь говорить, что я не хочу тебя? - Его губы приблизились к ее губам, и она почувствовала его обжигающее дыхание. Она судорожно вздохнула и крикнула:
- Ты опять уходишь! Ты всегда уходишь.
- А-а. - В глубине его зрачков блеснул огонек понимания. Это было последнее, что она видела, потому что он поцелуями закрыл ее глаза. Затем его губы спустились к ее губам:
- Лапочка, это было не просто, - прошептал он. - Мне приходилось призывать на помощь все свое самообладание, чтобы отказаться от того, чего мне хотелось больше всего на свете и что ты мне предлагала.
- У-у-у-ф! - Она не смогла найти слов выразить вспыхнувшее в ней было негодование, которое моментально было погашено сладостным чувством, когда жар его губ коснулся ее разгоряченного рта. Она тихо застонала, чувствуя, что нестерпимое желание его ласк превращает его тело в пылающий костер.
Кончик его языка, проникнув внутрь сквозь ее полураскрытые губы, коснулся ее языка. Охватившее его желание чувствовалось в его глухом голосе, когда он прошептал ей:
- Я хотел, чтобы ты почувствовала ко мне симпатию, прежде чем мы отдались бы друг другу. Мне было это необходимо. Я эгоист, да? - Он стал слегка покусывать ее нижнюю губу, одновременно лаская ее языком, и прошептал. - До сегодняшнего дня мне казалось, что ты чувствуешь ко мне только отвращение и недоверие. Но сейчас мне впервые кажется, что это не так.
Селине казалось, что сердце ее разбухает в груди и готово разорвать ее; он даже не представлял, насколько это не так. Неожиданное открытие потрясло и опечалило ее. Она любила его.
Как долго она старалась не признавать эту губительную для себя истину? Как долго она упрямо скрывала ее от себя самой?
Из-под ее прикрытых пушистыми ресницами глаз скатилась горячая слеза, и он медленно слизнул ее. И это нежное, легкое и доверительное движение окончательно сразило ее, сердце разрывалось от нестерпимой любовной истомы, Не плачь, - сказал он охрипшим от волнения голосом. - Теперь все будет хорошо. Поверь мне.
Поверить ему? Она слишком хорошо его знала, чтобы сделать это. Она совершила колоссальную ошибку, полюбив его. Но как могла она объяснить это ему, не выдавая себя. Меньше всего сейчас ему хотелось бы слышать ее сентиментально-плаксивые признания в любви! Для него любовь всегда была глупой иллюзией!
Она попыталась оттолкнуть его, но эта слабая попытка сопротивления неожиданно сменилась всепоглощающим желанием отдаться ему. Здравый смысл, осторожность, чувство самосохранения - все исчезло. Ей было нужно от него только одно, а потом она до конца своих дней будет жить воспоминаниями.
Но он отвел ее руки, в страстном объятии охватившие его, и стал целовать ее ладони, затем, встав на колени, приподнял ее и, держа руками ее голову, стал целовать ее так нежно и страстно, что она полностью отдалась охватившему ее сладостному чувству, совершенно забыв обо всем на свете.
Этого было мало, этого было недостаточно, и его горящие жадным блеском глаза и дрожь во всем ее теле свидетельствовали, что им обоим этого было недостаточно.
И все же она сделала последнюю попытку спасти свое самоуважение, свои принципы, с трудом проговорив;
- Ты бы никогда не выполнил своей угрозы в отношении Мартина. Даже если бы я и не подумала выйти за тебя замуж. - Это было все, что она успела сказать ему до того, как объявить, что после сегодняшнего дня она больше никогда в жизни не увидит его, потому что он начал медленно раздевать ее, покрывая обнажаемое им тело долгими и страстными поцелуями, затем глухо проговорил:
- Я все думал, когда же ты наконец догадаешься.
Его жаждущие губы нашли ее набухший сосок, он стал ласкать его языком, заставляя ее стонать в сладостных муках, и она не заставила себя долго ждать, когда он прошептал умоляюще:
- Ласкай меня! Прошу тебя, ласкай меня! Из ее груди вырвался звук, похожий одновременно и на стон, и на всхлип, когда она стала раздевать его дрожащими руками, затем, не сумев расстегнуть молнию его брюк, она стала покрывать страстными, жадными поцелуями его великолепную мускулистую грудь, поросшую темными курчавыми волосами, чувствуя, как он напрягся и дрожит, умоляя не останавливаться.
Когда они вдвоем справились с его одеждой и он лежал рядом с ней столь же бесстыдно обнаженный, как и она, Селина взяла в руки его великолепную неистово поднявшуюся мужскую плоть и закрыла глаза, чувствуя, как все ее существо сотрясает такой исступленный восторг, такое блаженство, которого ей никогда еще не приходилось испытывать. Водоворот желания и любви захлестнул ее окончательно, и она почувствовала, как он стал входить в нее; каждое движение, каждое погружение вызывали у нее ощущение того, что она возносится все выше и выше, к небесам, где не существует ни времени, ни реальности...
Селина по-прежнему была погружена в сладостное чувство блаженства и полного и неизбывного счастья. Она знала, что ей нужно все как следует продумать, и продумать очень четко и быстро. Но время для этого еще не пришло. Нет, пока она все еще пребывала в мире удивительных ощущений, которые подарил ей Адам.
Часы на приборной доске показывали уже начало первого, шуршание колес по шоссе своей монотонностью усиливали ее мечтательно-сонливое состояние, и она с трудом подавила зевоту.
Они выехали почти час назад, и она решила, что они навсегда закрыли дверь за чем-то, что больше никогда не вернется в их жизнь.
Но сейчас она не хотела думать об этом. Она Просто была благодарна Адаму, что он, как и она, не собирался вести пустую беседу, а был погружен в собственные мысли.
На секунду ей захотелось узнать, о чем он думает. А потом она решила, что ей лучше об этом не знать.
Вздохнув, она позволила себе бросить короткий взгляд в его сторону. Свет, идущий от приборов, слегка освещал его точеный профиль, и с нежностью и любовью она отметила, что некогда жесткая и твердая линия его красивого рта стала мягкой и чувственной.
