— Да, видишь ли…
— Увидимся около часа, ладно?
— Ну хорошо, Джордж, договорились. Жду тебя. — И она повесила трубку.
— Что это за дела у тебя с Джорджем? — спросила миссис Моргенштерн с заметным удовольствием в голосе.
— Абсолютно никаких дел. Мама, я думала, что тебе известно: посторонним людям нехорошо подслушивать чужие разговоры.
— А я не посторонний человек. Я — твоя мать! Тебе же ведь нечего скрывать от меня, не так ли?
— Могут у меня быть свои секреты?
— Я надеюсь, что большая любовь не начинает остывать.
— Нет, конечно.
— Я давно не видела его. У него все такой же большой красный нос?
— У него нет и никогда не было «большого красного носа»!
— От восточной части Бронкса долгая дорога до западной части Центрального парка, — торжественно провозгласила миссис Моргенштерн.
Марджори уже собиралась выйти, когда мать произнесла:
— Марджори, послушай меня: не будь глупышкой — не надевай новый костюм.
Рука Марджори уже лежала на дверной ручке.
— Одежда не приносит никакой пользы, когда висит в шкафу. Я не вернусь к ленчу.
— Где же ты поешь?
— В закусочной, в Грине.
— Послушай, — сказала миссис Моргенштерн, — друг Билла, этот парень, который такой хороший наездник, ты произвела бы на него лучшее впечатление в другом костюме.
Марджори упала духом:
— Я не представляю, что ты имеешь в виду, мама. Пока.
Ее уход со сцены, который она так мастерски завершила прощальным взмахом руки, был испорчен сразу же, как только за ней захлопнулась дверь. У нее не было денег. Конюшня располагалась на 66-й улице, а Марджори уже опаздывала. Ей пришлось вернуться и попросить у матери денег на такси.
— Меня радует, что я хоть для чего-то нужна в твоей жизни, — сказала миссис Моргенштерн. — Даже для выдачи денег. А где же твои карманные деньги на эту неделю?
— Мам, ты же знаешь, что их едва хватает от субботы до субботы.
Мать рылась в большом красивом кожаном кошельке.
— Как хорошо, что денег твоего отца хватает не только от субботы до субботы.
— Может, тебе лучше сразу дать мне остальные деньги на следующую неделю, мам? Тогда мне не придется больше беспокоить тебя.
— Я тебя уверяю, никакого беспокойства это мне не причинит.
Миссис Моргенштерн выудила из кошелька еще один доллар и пятьдесят центов. Марджори подумала о том, что мать всегда вот так триумфально и торжественно обставляет выдачу денег. Марджори часто думала, что лучше уж умереть с голоду и ходить босиком, чем еще раз выпрашивать деньги. Сотни раз планировала она начать писать небольшие рассказы для приобретения финансовой независимости или же заняться репетиторством, или работать продавщицей в свой уик-энд. Эти мысли всегда приходили, когда ей нужно было в очередной раз выклянчивать деньги, и тут же исчезали, лишь только деньги были получены.
— Спасибо, мама, — холодно и чисто формально поблагодарила она, как только взяла деньги.
В это время в прихожую вошел отец, держа «Санди таймс» под мышкой в виде беспорядочной кипы бумаги. На нем была красная шелковая куртка, пропахшая табаком, в которой он чувствовал себя не совсем уютно. Марджори поцеловала его:
— Доброе утро, пап. Извини, но я уже убегаю.
Отец произнес:
— Верхом… Разве ты не можешь найти какое-нибудь более безопасное занятие, чем езда на лошади, а, Марджи? Люди ведь убиваются насмерть.
— Не беспокойся. Твоя Марджори вернется целая и невредимая. Пока.
Отец Марджори приехал в Нью-Йорк в пятнадцать лет: сирота, частичка большой волны иммигрантов из Западной Европы. В свою первую трудную неделю здесь, живя в убогом грязном подвале, в трущобах Ист-Сайда, он познакомился с парнем, который работал поставщиком перьев. Он тоже начал работать, сортируя перья в зависимости от их качества, — это была отвратительная, грязная работа, за которую платили всего два доллара в неделю. Теперь, тридцать три года спустя, «поставщик» умер; мальчишкой, который взял его в дело, был сегодняшний партнер мистера Моргенштерна, а вот «Арнольд Импорт Компани» стала известной фирмой по продаже перьев, соломки и других материалов, используемых при изготовлении дамских шляпок; компания теперь являлась важным звеном в нью-йоркской торговой сети. С двух долларов в неделю, работая много и усердно, отец Марджори поднялся до отметки пятьдесят тысяч долларов в год. Постоянно, со дня своей женитьбы, он тратил каждый доллар на увеличение благосостояния семьи, на создание жизненного уровня, соответствующего его положению в обществе. За исключением той доли собственности, которой он владел в небольшой корпорации, постоянно борющейся с конкурентами за свое существование, и торговли, которую он тянул на себе, у него не было ни одного лишнего пенни. Однако, несмотря на это, жил он все-таки на Сентрал-парк-вест.
— Ты думаешь, с ней ничего не случится? — спросил он у жены, показывая взглядом на коричневую дверь, за которую только что быстро выскользнула его дочь.
— Все будет нормально. Все дети здесь ездят верхом. Может, хочешь еще кофе, пока со стола не убрано?
— Пожалуй, можно.
На том месте, где завтракала Марджори, на столе валялась недоеденная булочка, измазанная губной помадой.
— Почему она вдруг так заинтересовалась верховой ездой? — задал вопрос мистер Моргенштерн. — У нее ведь уже был один урок на этой неделе.
— И как ты думаешь, почему? — Жена налила ему кофе из серебряного кофейника, который использовался только по воскресеньям.
— Надеюсь, причиной стал не этот жирный тупица, Билли Эйрманн?
— Да нет же. Дело в другом парне.
— И кто же это такой?
— Не знаю. Друг Билли. Должно быть, он не так уж плох.
Отец открыл деловой раздел «Санди таймс» и уставился в газету, прихлебывая кофе. Через какое-то время он подал голос:
— А что с Джорджем?
— Я полагаю, с ним покончено. Марджори, вполне возможно, еще и сама не догадывается об этом.
— Но тебе-то уже известно это, не правда ли?
— Да, я знаю. Слишком долог путь сюда из Бронкса.
— Может быть, нам не следовало переезжать из Бронкса сюда?
— Что ты хочешь этим сказать? — Мать с беспокойством поглядела в окно, выходящее в парк.
— Лично я ничего не имею против Джорджа. Отличный парень, — высказал свою мысль отец. — Вполне подходит для занятий бизнесом.
— Пустое место, полное ничтожество.
— А мне не нравятся эти манхэттенские парни, — возразил отец. — Они слишком большие щеголи. Они холодны, как рыбы. Я как-то говорил с ними и вдруг заметил свой акцент. Я слышал его! После тридцати лет жизни здесь они заставили почувствовать меня только что прибывшим новичком.
У отца Марджори был лишь легкий акцент, а у матери практически никакого, но речь их, тем не менее, не походила на говор местных жителей, и они понимали, что никогда она не станет такой же, как у тех, кто здесь родился и вырос.
— Я не доверяю этим мальчикам. Они выглядят так, как будто только и мечтают посмеяться над какой-нибудь девушкой, которая может стать их добычей.
— Марджори может сама о себе позаботиться.
— А может ли?
Миссис Моргенштерн придерживалась противоположной точки зрения лишь до двух часов дня, нервно ожидая прихода Марджори. Подобный спор между супругами шел постоянно. Они легко могли занимать сторону противника. Все это зависело от того момента, когда один из родителей начинал критиковать дочь. Отец снова уткнулся в газету, а мать — в окно.
Через какое-то время мать пожала плечами и сказала:
— Она ведь имеет право на большее, да? Вест-Сайд — это место, где живут хорошие, порядочные семьи. И здесь у нее самая лучшая возможность встретить кого-нибудь достойного.
— Она говорила со мной о сексе, — произнес отец. — Она изучала его в Хьюджине, по ее словам. Она знает об этом столько же, сколько известно врачам. Ей известно об этом больше, чем мне. Рассуждала о хромосомах, трубах и яйцеклетках: какая мужская, а какая женская. Я был смущен — говорю тебе, правда, и странное дело — я ей сочувствовал.
— Ей не поможет то, что они там изучают в школе. Не лучше ли вообще ничего не знать об этом, как мы с тобой когда-то?
— Возможно, она знает слишком много. Называла ли она тебе когда-нибудь пять предпосылок, которые доказывают существование Бога, и пять, которые говорят об обратном? Она узнала об этом в колледже. Но она ни разу не была в храме, только на танцах, она позабыла молитвы, да и сомневаюсь я, чтобы она вообще-то знала их наизусть; и если она не ест бекон, то, значит, ест салат из креветок, и я готов поспорить об этом на сотню долларов.
— Это Америка.
— Мы избаловали ее. Я беспокоюсь за нее, Роза. Ее отношение к… Она не знает цену деньгам. Диким индейцам известно больше, чем ей. Я немного поколдую авторучкой в чековой книжке — и вот у нее новое платье или пальто, или костюм для верховой езды…
