— Ты так со всеми обходишься? — поинтересовалась я, слегка от него отстраняясь.
— Ну что ты. Разве они поймут? — Леня тихо рассмеялся. — Обзовут импотентом или гомиком.
— Может, ты на самом деле… гомик? Только не обижайся — я вовсе ничего против них не…
Он снова рассмеялся.
— Нет, я не гомик. Я умею с женщинами по-всякому. И раньше мне нравилось делать так, как делают многие мужчины. — Он вдруг скользнул пальцами по моему животу, задержав их на долю секунды у меня между ног. Я напряглась. И снова вспомнила о том ужасном предмете, который затвердевает и…
— Не бойся. Шут никогда не осмелится стать первым мужчиной инфанты. — Он положил ладонь мне на грудь. — У тебя замечательное тело. Когда-нибудь ты позволишь мне его целовать. Как ты думаешь, когда это случится?
Мое тело еще никто не целовал, хотя я подозревала: это, должно быть, приятное ощущение. Кто-то из девчонок рассказывал, что ее любовник, прежде чем заняться сексом, то бишь совокуплением, долго и нежно целовал каждую клеточку и складочку ее кожи. Но тот мужчина был раза в два, а то и больше старше ее. Похоже, он таким образом возбуждал себя для, гм, совокупления.
Я рывком стащила через голову кофточку от пижамы и почувствовала себя совсем незащищенной от этого почти незнакомого мне парня. Это чувство мне понравилось.
…Он ушел от меня под утро. Так же тихо, не скрипнув ни одной половицей — у него было дневное дежурство в больнице. Я провалялась в постели до полудня, блуждая между сном и явью. Я вся словно из кусочков состояла, и они никак не хотели собираться в одно целое.
Расчесывая перед зеркалом волосы, я заметила на груди мелкие кровоподтеки. И на шее тоже. Я долго водила по ним кончиками пальцев.
Он поднялся ко мне на следующую ночь. Мы лежали обнявшись совершенно голые и смотрели на звезды. Нам было здорово, но я, любопытная и дотошная от природы, спросила:
— Он у тебя не… — И осеклась, чувствуя, как к щекам прилила кровь.
Леня еще крепче прижал меня к себе.
— Чего смутилась, глупышка? Вполне уместный вопрос. Понимаешь, я умею собой владеть. Каждым мускулом. Но это не значит, что я тебя не хочу.
— Но, если ты меня хочешь, почему тогда ты… Может, нам стоит попробовать?
— Нет, инфанта, тебе придется отказаться от этой мысли. — Он вдруг лег на меня сверху и, взяв в ладони мое лицо, нежно поцеловал в губы. Это был наш первый поцелуй. Случилось так, что до сих пор нам было не до поцелуев.
— Но почему? — удивилась я, ощутив у себя между ног его горячий довольно упругий пенис.
— Не надо всему на свете искать объяснения, ладно?
Леня смотрел при этом мне в глаза. Мне захотелось, чтобы он смотрел так на меня вечно.
Дни летели со скоростью неуправляемой ракеты. Если Леня дежурил в ночь, он обязательно поднимался ко мне после завтрака. Мы расстелили в углу за кроватью ватное одеяло. Это был укромный уголок. Там нас не могли застать врасплох.
Впрочем, родители, казалось, пребывали в беспечном неведении относительно наших с Леней отношений.
— Ты похудела, — сказала как-то за обедом мать. — И круги под глазами появились.
— Вовсе нет. Анюта замечательно выглядит, — неожиданно пришел на выручку отец. — Леня, скажи, правда, у меня красивая дочка?
— Очень красивая, Андрей Михайлович, — с готовностью отозвался Леня, не переставая поглощать блины. — Я бы сказал даже — слишком красивая.
Мать метнула в его сторону почти враждебный взгляд. Ну да, при всем своем демократизме советской учительницы она определенно не хотела иметь зятя-санитара.
— Вот только беда: этой твоей красавице скоро в Москву ехать. — Отец вздохнул и опрокинул в себя стопку рябиновки. — Встречи, проводы, разлуки. Скучно нам без нее будет. Правда, Леня?
— Очень скучно. — Леня даже перестал жевать, но всего на каких-нибудь полминуты. У этого парня был отменный аппетит при отменно стройной фигуре.
— Эхе-хе. — Отец встал и подошел к темно-синему окну в наш заснеженный сад. — Влюбится в своей Москве в какого-нибудь столичного хлыща и забудет про нас, провинциалов дремучих. Влюбится, замуж выскочит… Будет у нее своя семья, а мы превратимся в родственников, которых навещают из чувства долга и так далее. Правда, Леня?
— Ну вот, завел заупокойную мессу, — не выдержала мать. — Девочке еще институт закончить надо, а ты про замужество.
Мы с Леней незаметно обменялись взглядами. Нам обоим вдруг ужасно захотелось в мансарду.
— Пойду прогуляюсь, — сказала я, вставая из-за стола. — Там такая луна…
— Пойди, дочка. Да, в Москве своей такой не увидишь. Леня, и ты бы пошел с Анютой. Что-то вы, нынешняя молодежь, не больно склонны к общению. Бывало, мы…
Когда я надевала в сенях валенки, Леня неожиданно присел на корточки, стянул с моей ноги грубый носок и, взяв в обе руки мою ступню, поцеловал каждый палец в отдельности.
— Я тебя почти люблю, инфанта, — прошептал он. — Но это ничего не меняет.
Мы поболтались минут пять во дворе на виду у все еще обедавших в столовой домочадцев, потом тихонько прошмыгнули через кухню в дом и прямо в валенках и тулупах поднялись ко мне в мансарду, умудрившись не скрипнуть ни одной половицей. Мы решили устроить прощальную вечеринку со свечами и шампанским, хоть Леня обычно не пил.
Утром я должна была уехать в Москву.
… Я лежала на волчьей шкуре в окружении горящих свечей, а Леня в каком-то экстазе целовал мое тело, нежно прикасаясь подушечками своих чутких пальцев именно там, где мне хотелось, чтоб он прикоснулся. Он несколько раз доводил меня до оргазма, и тогда по моему телу пробегала дрожь. Довольный, он целовал меня в губы. Я млела от наслаждения. Странно, но мне было вполне достаточно того, что он со мной делал.
— Но тебе… тебе ведь тоже хочется, чтобы я… чтобы ты испытывал наслаждение, — бормотала я.
— Все хорошо так, как есть, инфанта. — Он поцеловал меня в ухо и просунул туда кончик языка. — Я наслаждаюсь вместе с тобой. Ты так здорово отдаешься.
Я поняла, что отдаюсь ему вся без остатка.
— Может, нам стоит…
Он положил на мои губы палец.
— Не стоит. Нет. Не стоит.
— Даже если я тебя очень попрошу?
— Ты не станешь просить меня об этом, инфанта.
— Ты боишься?
— Проблем, — сказал он и вдруг рассмеялся. — Их и без того хватает.
— Ты слишком серьезно воспринимаешь жизнь.
— Ошибаешься. Я стараюсь сделать ее как можно веселей.
Он вздохнул. Он лежал какое-то время неподвижно рядом со мной, а я, приподнявшись на локтях, любовалась его большим красивым телом. Мне вдруг захотелось, чтоб это тело принадлежало мне. Только мне. Но я не осмелилась сказать об этом вслух.
Леня вдруг странно хмыкнул, вскочил и накинулся на меня со своими неистово нежными ласками.
— Нет, ты не должна этого делать, — прошептал он, когда я неожиданно для себя поймала его руку и поцеловала в запястье. — Я хочу остаться твоим шутом, инфанта, понимаешь?
Я не уехала на следующий день. Я подвернула лодыжку, спускаясь с последней ступеньки своей лестницы. Перелом оказался сложным. И было невыносимо больно.
Леня нес меня на руках в операционную.
Рентген показал, что порваны связки, да еще осколок кости вонзился в какую-то мышцу. Оперировали меня под общим наркозом.
Придя в себя, я увидела первым делом Леню.
У меня была легкая, почти невесомая, от наркоза голова, и я, кажется, наболтала ему кучу глупостей про любовь и прочую ерунду. Он слушал меня не перебивая, пожимая время от времени мою руку, которую все время держал в своих сильных ладонях. По-моему, я даже говорила, что хочу выйти за него замуж. Правда, это могло мне присниться.
Тревога делала его лицо очень красивым и совсем юным.
Он просидел возле меня всю ночь. Я, как дочь главврача, лежала в отдельной палате. Утром он попытался дать мне судно, но я сказала, что скорей у меня лопнет мочевой пузырь, чем я позволю ему…
Он хохотал. Ему, похоже, очень понравился мой ответ.
Через пять дней Леня внес меня на руках в мансарду. Отец с трудом сдерживал слезы и называл его «сынок». Я слышала, как он говорил матери, что этого парня Анюте послал сам Бог.
В первую же ночь моего возвращения возобновились наши свидания.
— Я не хотел, чтоб ты уезжала, — сказал Леня между поцелуями. — Я очень сильно не хотел этого. Прости, ладно?
— Ты думаешь?..
Я не закончила свою фразу. Я тоже так думала. Более того, я знала точно: это сделал он.
Нас застукала бабушка. Она поднялась совсем неслышно, а мы были слишком увлечены новыми ощущениями: я лежала, положив под попку подушку и слегка расставив ноги, а Леня проводил языком по внутренней стороне моих бедер, все ближе и ближе подбираясь к тому самому месту, которое, как мне казалось, превратилось в пылающий очаг. Бабушка тихо ойкнула и упала в кресло.
