Берч пожал плечами, но Анна заметила, что он раздражен. Он порылся в кармане и, презрительно поморщившись, сунул ей пару монет резким движением запястья. Затем Берч указал на платный телефон на стене и, широко шагая, ушел в другой конец коридора.
Анна, колеблясь, зажала монеты в руке. Единственным адвокатом, которого она знала, был адвокат Моники, но, представив себе Гарднера Стивенсона с его блестящими седыми волосами и манжетами с монограммами, Анна подумала, что он только разгневается из-за того, что кто-то посмел побеспокоить его в воскресенье. Анна вспомнила вечеринку у Моники на прошлое Рождество и то, как Гарднер смотрел сквозь нее, потому что не она на этот раз забрала у него пальто возле входа.
Лиз может знать кого-нибудь, но это означало потратить один из звонков на человека, на которого Анна вряд ли могла рассчитывать. Где была ее младшая сестра последние несколько дней, когда Анна храбро встречала нападки недовольных смертью Моники? Лиз просто пряталась. Не то чтобы Анна упрекала Лиз. Разве она сама не сделала бы то же самое, если бы могла?
Анна поднялась на ноги, которые были словно ватные. Все взгляды обратились в ее сторону, когда она подошла к телефону и набрала единственный номер, который, кроме своего и Моники, знала наизусть. Лаура. Только она всегда выручала Анну. Заезжала как минимум раз в неделю, чтобы посмотреть, не нужно ли Анне что-нибудь, и редко появлялась с пустыми руками. Обычно она привозила что-нибудь небольшое — буханку хлеба, только что вытащенную из духовки, инструменты, необходимые Анне, чтобы починить сарай, и один раз даже подарила кота, чтобы он ловил мышей, которые завелись в кладовке. «Найди слово сосед в словаре, — подумала Анна, — и ты увидишь фотографию Лауры».
Трубку взяли после четвертого гудка.
— Корм и семена от семьи Кайли, — оживленно ответила Лаура. Она тяжело дышала, словно только что вбежала с улицы. Анна представила ее себе в том, что Лаура называла «униформой», — хлопчатобумажной трикотажной рубашке, джинсах и паре ковбойских ботинок с загнутыми кверху носами.
— Это я, Анна, — она говорила тихо, рукой прикрывая телефонную трубку.
— Анна! Слава Богу! Я тебя искала. Один из этих проклятых репортеров недавно был у моей двери. Он хотел знать, могу ли я прокомментировать твой арест… — Лаура произнесла это слово с отвращением, словно грубую шутку. Было очевидно, что она не верила во все это. — Не переживай, Гектор прогнал их. Где ты?
— В полицейском участке.
— Ты имеешь в виду?..
— Боюсь, что да.
— О Господи! Как?..
— Кажется, они считают, что это я ее убила.
— Какого черта?..
— Больше я ничего не знаю.
— Это возмутительно! Ты такая же убийца, как… как… — Лаура замолчала, вероятно вспомнив сестру Беатрис.
— Очевидно, они считают иначе.
— О’кей. Давай по порядку. Тебе понадобится адвокат, — внезапно голос Лауры стал очень серьезным. — Ну-ка посмотрим… где же этот номер? — Анна слышала шуршание страниц на другом конце провода. — О’кей… вот он. Мы с этим разберемся, не переживай. Держись, хорошо? Я приеду, как только смогу, — и Лаура положила трубку.
Анна очень аккуратно повесила трубку. Переживать? Она была за гранью переживаний — это казалось ей ерундой по сравнению с тем, что она испытала в своей прошлой жизни. То, что Анна чувствовала сейчас, было чем-то вроде оцепенения, как будто она только очнулась от наркоза после тяжелой операции, и боль грохотала внутри нее подобно стаду слонов.
Анна снова села на скамейку, опустив голову на руки. Нет, не потому, что все, без сомнения, тайно наблюдали за ней, вместо того чтобы помочь, и не потому, что она была в отчаянии, а из-за истерического смеха, который душил ее. Какая ирония: когда-то она верила в то, что избавление от прежней толстой Анны станет осуществлением ее молитв, тогда как на самом деле это стало причиной ее погибели.
Шестью месяцами ранее
Анна нахмурилась, глядя в монитор компьютера в своем кабинете, находившемся на первом этаже особняка. Она прикусила губу, чтобы не нервничать. Это был способ, который ей однажды подсказала Арсела. Домработница использовала его, чтобы не смотреть, из-за чего произошла очередная ссора. Обычно в таких случаях именно Моника кричала и неистовствовала, а Анна выносила все молча.
Сейчас Анна яростно напечатала:
От: [email protected]
Кому: [email protected]
Тема: RE: Снова не повезло!
Дорогая Кристэл!
Что за раболепство?! Твоему боссу повезло, что ты не подала на него в суд за сексуальные домогательства. Я считаю, что он сделал тебе одолжение, уволив тебя. Меньше всего ты нуждаешься в том, чтобы работать на кого-либо вроде него.
Ты найдешь что-нибудь другое, я уверена. Не оставляй надежду. Посмотри, как многого ты достигла! Кто-то другой уже давно сдался бы. Худшее позади — я искренне в это верю. Ты привела свои дела в порядок и вернула своих детей. Найти новую работу для тебя пустяк.
Держи меня в курсе. Помни, я всегда готова тебе помочь.
С любовью,
Моника.
Анна нажала на кнопку «Отправить» и откинулась на спинку стула. Ответы на электронные письма, адресованные Монике, были единственной частью жизни Анны, которая приносила ей радость: каждый день на несколько часов она становилась кем-то другим, не похожим на Анну Винченси. Она делала это не просто для того, чтобы узнать, что в мире существуют женщины, находящиеся в еще более отчаянном положении, чем она. Это было для нее шансом выскользнуть из собственной шкуры и стать человеком, которого она выдумала, — Моникой, облагороженной трагедией, прикованной к инвалидной коляске, доброй и отзывчивой, чье золотое сердце сияло ярче, чем ее звезда на голливудской Аллее славы. Не беда, что это было так же далеко от реальности, как Венера от Земли. Отвечая на электронные письма, Анна искренне в это верила. Так же, как она верила в женщин, чьи жизни были разрушены обстоятельствами или мужчинами, или и тем и другим одновременно, и которые цеплялись за надежду, что когда-нибудь все наладится. «Ты даже не знаешь, какая ты сильная, — писала Анна. — Ты с этим справишься; ты только держись». Совет, которым ей самой следовало бы воспользоваться.
Анна часто задумывалась над тем, что бы они подумали, если бы обо всем узнали. Почувствуют ли они себя обманутыми? Или, что еще хуже, будут насмехаться над попыткой невзрачной, полной Анны Винченси выдать себя за свою знаменитую сестру, как будто она имела хоть малейшее представление о том, что значит быть брошенной (для этого надо прежде всего начать отношения с мужчиной), утомленной сексуально или в четвертый раз беременной за четыре года? Если бы они ее увидели, может, они даже рассмеялись бы над нелепостью того, что она давала советы, касающиеся моды и красоты — начиная с блестящих волос («никогда не крась их») и пластических операций на лице («ты будешь выглядеть хорошо для своего возраста, но ни на день моложе») и заканчивая тем, что носить, имея ограниченные финансовые возможности («не скупись на дорогие аксессуары, потому что дешевые туфли и ремни могут испортить общее впечатление»). Единственное, в чем Анна разбиралась по собственному опыту, были диеты. Она могла бы написать несколько томов о том, чего есть нельзя и когда и как нельзя это делать.
Анна поймала собственный взгляд в висящем на двери в туалет большом зеркале — наследии тех времен, когда ее крошечный кабинет был комнатой для прислуги — и нахмурилась. Она никогда не питала иллюзий насчет Моники, а относительно себя самой их было еще меньше. На протяжении всей своей жизни, задолго до того, как целые этажи в универмагах заполнила одежда больших размеров, Анна покупала вещи, сшитые так, чтобы спрятать массу недостатков фигуры. Она тщательно следовала каждому «нет» — «нет» горизонтальным полоскам и светлым тканям, юбкам выше колен и широким брюкам. Доминирующим цветом в гардеробе Анны был черный. Проблема заключалась в том, что никакая одежда не могла замаскировать тот простой факт, что она толстая.
Когда Анна была подростком, друзья ее матери тактично называли ее «привлекательной пышечкой», но с годами она поняла, что нет ничего даже отдаленно приятного в том, чтобы быть полной. Потом те же дамы качали головами и обеспокоенно кудахтали, интересуясь, почему такая милая девушка, как Анна, до сих пор не замужем.
— Ты не становишься моложе! — однажды заметила миссис Хайникс, жившая на их улице. Анне исполнилось тридцать шесть, и у нее на горизонте не было ни малейшей перспективы: не являлось ли это достаточным объяснением? Тем не менее Анна научилась загадочно улыбаться, намекая, что какой-то таинственный незнакомец, возможно, ожидает своего выхода на сцену. Им необязательно знать, что единственным мужчиной, с которым Анна делила свою постель, был ее кот Бутс.
