Миссис Онассис была в черных шелковых брюках и такой же блузе, с довольно скромными украшениями для женщины ее положения. Алекса бросила на себя взгляд в зеркало и убедилась, что сама она одета много лучше. На ней был короткий белый шелковый жакет-болеро поверх черной шелковой блузки с воротником-хомутом и черная юбка из джерси от Донны Каран, открывающая ноги несколько больше, чем это было удобно. Алекса тратила слишком много денег на одежду, но, независимо от того, сколько она тратила, ей бы их все равно не хватало. Саймон хорошо ей платил, и она была бережлива во всем остальном, но одежда была ее единственной слабостью. Конечно, думала она, когда не нуждаешься в другом.
Когда-то Алекса мечтала представлять высокую моду, но, сколько бы ни сидела на диете, все равно оставалась для этого слишком в теле. Здесь, стоя в углу комнаты, находились две топ-модели, тоненькие, как хлыстики, едва вышедшие из отрочества, со скучающими взглядами, носившими печать профессии — их лица оживлялись только перед объективами фотографов. Одна из них была в миниплатье от Джеффри Бина из плотно подогнанных бронзовых бляшек. Ее веки были покрыты бронзовыми тенями в тон платью. Другая была в платье от Мэри Мак-Фадден из кремовых кружев, отделанных яркими перьями марабу, столь же прозрачное, как ночные сорочки в почтовых каталогах эротического белья.
Алекса старалась смотреть на манекенщиц без зависти, но безуспешно. Она говорила себе, что большинство мужчин в отличие от редакторов журналов мод восхищаются ей. Это не помогало. В глубине сознания она по-прежнему видела себя в блистательном центре внимания, ступающей по подиуму в каком-нибудь сногсшибательном наряде от Валентино, или Унгаро, или Сен-Лорана — том потрясающем платье, о котором мечтает любая женщина, но носить может только модель «от кутюр».
Она направилась туда, где стоял Саймон, изо всех сил делавший вид, что заинтересован беседой с сэром Лео Голдлюстом, британским издателем. Тот рассуждал о блестящих возможностях живописи Бальдура, его челюсть тряслась, темные хищные глазки посверкивали, непрерывно выискивая в толпе какую-нибудь наиболее важную персону.
— Пластичность! — восклицал он гнусавым голосом так, будто только что изобрел это слово. — Он отрекся от обольстительной легкости палитры, показав нам, что цвет в живописи не обязателен… Все может быть коричневым, знаете ли. Отбрасывая цвет, он привлекает наше внимание к самому акту рисования, становой кости искусства, так сказать.
— Разумеется, — произнес Саймон восхищенным тоном. И посмотрел на Алексу, взглядом умоляя ее прервать разговор.
Сэр Лео пригнулся, выпучив глаза, и подмигнул.
— Конечно, мой дорогой мальчик, мы оба знаем, что это все — ужасный дрек[15]! Ты уже что-нибудь продал?
— Две или три картины.
— Мазл тов[16]! Возможно, пришло время подумать об альбоме его работ. В полном цвете, вероятно, с предисловием кого-нибудь из наших здешних выдающихся друзей — семьдесят пять долларов за экземпляр для серьезных коллекционеров, пронумерованный и подписанный. Может быть, в твоих интересах разделить расходы. И выручку, конечно, — вкрадчиво добавил он.
— Прости, Саймон, но ты мне нужен, — сказала Алекса, извиняюще улыбаясь сэру Лео. Толстая физиономия Голдлюста не выразила ни тени раздражения из-за того, что его прервали. Его глаза уже искали новую жертву.
— Слава Богу, — сказал Саймон. — Он меня достал. — Он взял у проходившего мимо официанта два бокала шампанского, осушил один, а другой предложил ей.
Она покачала головой. Алекса никогда не была способна оценить вкус виски или вина. То есть вкус шампанского ей нравился, но не вызываемая им головная боль. В свое время Саймон поставил своей задачей научить ее «расслабляться» (его выражение), но, когда дело коснулось наркотиков и спиртного, он потерпел поражение. От марихуаны ее тянуло в сон, к тому же Алексе был противен ее запах. От алкоголя ее тошнило. Более серьезные наркотики просто пугали ее. Относительно этого пункта, впрочем, как и многих других, они пришли к соглашению, что каждый будет придерживаться собственной точки зрения.
Саймон пожал плечами и выпил второй бокал сам.
— Отличный прием! — небрежно бросил он, словно они были обычными гостями.
Он зажег сигарету и, полуприкрыв глаза, с удовольствием затянулся. Алекса была уверена, что это, как и многие другие свои жесты, он позаимствовал из какого-нибудь фильма. Иногда, поздно вечером, глядя телевизор, она вдруг видела актера, исполняющего какую-нибудь роль, и говорила себе: «Так вот где Саймон это подцепил». В данном случае, хоть она и не была очень уверена, ей вспомнился молодой Жан Габен.
Она прекрасно знала, что он делает — подавляет ее, испытывает, как обычно, насколько далеко можно с ней зайти. Ну и черт с ним! — подумала она, но проблема была в том, что от одной мысли не было никакой пользы, а высказать это вслух было довольно трудно для девушки, которая выросла в доме, где имя Господа никогда не произносилось всуе и, конечно, никогда не чертыхались.
Она потратила несколько недель, готовя для него этот прием, а он весь вечер избегал ее. Почему бы в самом начале приема ему не поцеловать ее и не сказать, какую прекрасную работу она проделала? Она знала ответ — ему нравилось третировать ее. И почему она все это терпит? Здесь ответа она не знала, и порой это приводило ее в бешенство.
Когда-то — совсем не так давно — она была влюблена в него, была даже способна убедить себя, что и он ее любит. Теперь они жили раздельно, и лишь временами проводили ночь вместе, словно не в силах расстаться со старой привычкой. Ей следовало это прекратить, начать все сызнова, найти новую работу, нового мужчину, но несчастная жизнь с Саймоном была знакома и удобна как поношенная обувь, которую никак не можешь заставить себя выбросить. Они были как старая супружеская пара, притерпевшаяся к недостаткам друг друга. Может, это потому, что она не встретила настоящего мужчину? Пока, добавила она без особой уверенности.
— Очень рада, — резко сказала она — деликатничать с Саймоном было пустой тратой времени. Теперь, когда я знаю, что ты считаешь прием отличным, я могу вздохнуть свободно.
— Я хотел сказать тебе комплимент.
— Простое «спасибо» два часа назад было бы уместнее.
Он вздохнул.
Я мучаюсь, а могла бы хорошо провести время, мрачно подумала она, глядя прямо перед собой как деревянный индеец у табачной лавки, пока Саймон целовал ее в щеку.
— Я тебе говорил, что ты сегодня потрясающе выглядишь?
— Нет, — ответила она, желая, чтоб это ее не волновало.
— Ну, так говорю. — Он одарил ее улыбкой в лучшем стиле Тайрона Пауэра в фильме «Свидетель обвинения». — Послушай, извини. Я был очень занят. Я поговорю с тобой позже. Побеседуем как следует после ужина, только ты и я. Проведем вместе весь вечер.
Скажи «нет», твердила она себе, но вместо этого, как обычно, покорно ответила «может быть», вмиг возненавидев себя. Она знала, в чем ее проблема — она вложила в Саймона за минувшие два года так много душевной энергии, что не могла позволить себе уйти, и была явно не способна начать все сначала с кем-нибудь еще. Не потому, что она не встречала других мужчин — просто ее резервы были истощены, а силы временно на исходе. Она часто уверяла себя, что была бы счастливее, проводя ночи дома, у себя в квартире, с книгой или перед телевизором, и отчасти была права — в каком-то смысле она не была бы так несчастна, как с Саймоном. По правде, когда она была одна, ей хотелось быть с Саймоном, а когда она была с ним, ей хотелось оказаться одной.
— Отлично, — сказал Саймон, как будто она согласилась, и слегка обнял ее.
— Саймон, я не уверена.
— Ну, в любом случае, поужинаем, Алекса. Нам же нужно поесть, верно?
— Я не уверена, что вынесу сегодня большое общество. Разве что мы пойдем туда, где тихо.
— Абсолютно! — с энтузиазмом воскликнул Саймон. — Готовься! — На миг он умолк, нахмурившись, точно что-то забыл. — Черт, — он театральным жестом хлопнул себя по лбу. — Совсем выпало из памяти. Парочку человек я обещал позвать с собой.
— Сколько, сколько? — спросила она, чувствуя себя дурой за то, что позволила себе думать, будто Саймон согласится на тихий ужин наедине. Даже в разгар их романа он любил быть в центре компании, и как ей было хорошо известно, привычке не изменил.
— Просто пара старых друзей, ты их знаешь. Мы быстро перекусим и рано с ними расстанемся. Обещаю. Ну давай, веди себя спортивно.
В конце концов, сказала она себе, почему нет? Она могла бы встретить кого-нибудь еще во время приема, если бы приложила усилия, или наметить ужин в другом обществе, если б подумала об этом раньше, но, как обычно, она не постаралась, а сейчас уже слишком поздно. Альтернативой было вернуться домой, раздеться и попытаться домучить книгу, которую читала уже месяц во время бесплодных порывов к самоутверждению. Кроме того, она всегда отзывалась на призывы к ее лучшим чувствам, и Саймон хорошо это знал.
