С ними поравнялся белый пароход. На его палубе яблоку негде упасть. Туристы направляются в Вермонт, чтобы посетить дом, где родился Вашингтон.
Гром от моторов самолетов разрывает воздух.
Густой черный дым валит из заводских труб.
— Родителям и в голову не приходит, что они растоптали меня как личность, — произносит она сквозь слезы. — Мой муж ничего не знает об этом.
«Боже! Только бы он воздержался от высокопарных слов о семье, родине, религии. Только бы не произнес избитых фраз о том, что надо простить, все забыть и начать жить с чистого листа…»
Волна, поднятая проходившим мимо пароходом, ударяет о борт моторной лодки.
Стив поворачивается к Анук. Оставленная на произвол судьбы лодка покачивается на воде.
Анук замирает в крепких объятиях американца.
Совсем по-детски она ищет тепла и защиты на его груди.
Вдруг весь мир перестает существовать для нее. Есть только мерное покачивание лодки, крепкие руки Стива, запах его загорелой кожи.
Стив поворачивает к себе лицо Анук. Она снимает свои темные очки и бросает их в Потомак. Ослепленные палящими лучами солнца молодые люди смотрят друг на друга. Утлое суденышко крутится на месте.
— Я не свободный человек, — произносит он. — Я не свободный человек… Я не свободный…
— У нас есть еще время, — говорит она. — Несколько часов, что остались до вечера…
С проплывающего мимо белого теплохода им машут рукой туристы…
— Если бы ты мог простить меня за гибель этого ребенка, — произносит она. — Мне важно лишь твое прощение…
Стив нежно целует ее полуприкрытые веки. Немного погодя он снова берется за руль. Лодка берет курс на бухточку.
— Я не свободный человек, — произносит он.
У нее умиротворенный вид и просветленный взгляд. Обычно так выглядят люди после исповеди. Поравнявшись с аэропортом, она чувствует себя намного лучше. Ее уже не раздражает рокот непрерывно взлетающих и приземляющихся «боингов». Заводские трубы по-прежнему выплевывают в небо сгустки черного дыма. Наконец вдали показывается бухточка.
Анук касается рукой плеча Стива. Он оборачивается к ней.
— Стив, а что с нами будет потом?
Ей хотелось услышать в ответ что-то вроде: «Я буду любить вас, затем повезу вас в Нью-Йорк. Я скажу Дороти, что…»
«И что же он скажет Дороти? Как он будет смотреть в глаза своему сыну? Лакки — вот мое несчастье, — думает она. — Можно расстаться с женщиной, с которой в школе сидел за одной партой, но нельзя бросить больного ребенка».
— Надо поднять лодку на берег, — говорит Стив. — Затем я отвезу вас в Аннаполис. Вы увидите настоящую американскую деревню. К сожалению, с домиком Вашингтона сегодня не получилось. Вы можете поехать туда завтра на автобусе… Он стоит того, чтобы увидеть.
Завтра?
— В Аннаполисе я вас познакомлю с матерью Фреда. А может быть, и с ним, если Фред этого захочет. Только не надо показывать, что вы сочувствуете ему. Даже в том состоянии, в каком он сейчас пребывает, Фред может дать сто очков вперед всем нам, вместе взятым.
— Я в грязи с головы до ног и мокрая от пота, — говорит она. — Мне нужно привести себя в порядок и переодеться.
— По дороге мы остановимся в каком-нибудь мотеле, — говорит Стив. — Вы примете душ, а я тем временем отнесу в чистку ваши вещи… Есть мотели, где вам быстро почистят и погладят одежду. И вы почувствуете себя так, словно заново родились.
Лодка причалила к берегу.
— Прыгайте, — говорит Стив. — Берите канат и придерживайте лодку… Надеюсь, у вас сильные руки…
Она прыгает и оказывается по колено в воде. Дно реки настолько вязкое, что она вздрагивает от отвращения.
— Надо иметь крепкий желудок, чтобы кататься на водных лыжах по такой мерзости… — говорит она.
— Мерзости? — повторяет Стив.
— Я хочу сказать, что ваша река напоминает рвотную массу. Она воняет. Это — не река, а позор нации.
Стив качает головой и занимается лодкой. С трудом он вытаскивает ее на берег и с помощью лебедки поднимает на прицеп.
— Такая маленькая посудина, а навела на меня столько страха… — говорит Анук.
Стив садится в машину, чтобы завезти прицеп в ангар. Анук остается на берегу. Она чувствует себя лишней. В одной руке она держит босоножки, а в другой — промокшую сумочку. Она идет босиком по раскаленному щебню. Ей хочется найти более-менее подходящее место. Немного погодя она опускается на высохшую на солнце траву. Не торопясь, она надевает на ноги босоножки. Сейчас она ни о чем не думает, ничего не чувствует. На нее наваливается свинцовая усталость. У нее пересыхает во рту, словно она целый день бродила в пустыне. Прикрыть бы разболевшиеся глаза и уснуть!
Стив стоит возле ангара. Он жестом подзывает ее. Ей кажется, что она не сможет двинуться с места. Так и останется сидеть на этой чужой раскаленной земле.
— Эй, — кричит Стив, — идите сюда… Анук…
Он придет за ней или оставит ее здесь навсегда!
— Ан-ук!
Она поудобнее устраивается на опаленной солнцем траве. С каким удовольствием она зарылась бы в землю, как крот. «Вот так и надо умирать, — думает она. — Превратиться в землю и траву. В тишину. В пыль».
Стив возвращается. Он опускается на колени и с нежностью гладит ее по лицу.
— Вы размазали по щекам слезы, — говорит он. — Пошли…
Она отрицательно качает головой. Ее охватывает странное чувство. Ей хочется умереть.
— Нет, — говорит она. — Я не хочу никуда идти. Я не могу пошевелиться…
Он смотрит на нее.
— Пошли, нам надо найти мотель.
— Стив, — говорит она.
Солнце бьет ей в глаза. Она едва различает контуры его лица.
— Стив, мне хочется, чтобы время остановилось. Если мы здесь останемся, время остановится… Мы состаримся вместе на берегу Потомака.
Легким прикосновением губ Стив возвращает Анук к жизни. Он целует ее прикрытые веки. И губы.
Анук обвивает его шею руками и шепчет:
— Я хочу, чтобы время остановилось.
Он подхватывает ее на руки. Она не сопротивляется. Произошло землетрясение? Почему же кружится небо над ее головой? Стив несет Анук к машине.
«Совсем как в кино, — думает она, — совсем как в кино…»
— Вы с такой легкостью можете нести пятьдесят два килограмма?
— К счастью, моя машина недалеко, — отвечает Стив.
Около машины он ставит ее на ноги.
— Еще немного терпения! Через каких-то полчаса мы будем в мотеле. И вы встанете под душ…
Она садится в машину.
— Мне хочется пить…
По дороге он задает ей вопрос. Он вновь говорит с акцентом, словно ему трудно выговаривать подобные слова.
— От кого был ребенок?
— От одного парня, блондина в синих плавках и с золотым медальоном на шее. Ему было примерно столько же лет, сколько и мне. Семнадцать или восемнадцать, точно не знаю. Были каникулы… Было очень жарко… Это произошло на юге Франции. Он подплыл ко мне в море… Тогда я еще находилась под присмотром гувернантки.
— Гувернантки?
Надо что-то придумать. Нельзя его спугнуть.
— Англичанки…
— Вы сказали, что выучили английский язык в Англии. В то время, когда там работали.
— Я солгала.
— И как часто вы обманываете?
— Почти всегда. Все время лгать — занятие довольно утомительное. Но я делаю это не по своей воле.
— А что случится, если вы будете говорить правду?
— Правду?
— Да.
— Я и говорю правду… Сейчас.
Солнце, отражаясь от встречного потока машин, слепит глаза.
— И что же?
— Он не сводил с меня глаз. Мы играли в воде, как парочка влюбленных дельфинов. Мы не обмолвились ни единым словом. Мы прикасались друг к другу. Он трогал мое тело. Везде. Под водой.
Надо выложить ему все как на духу.
— Мне хотелось избавиться от надзора гувернантки. Я поплыла вперед, он за мной. Когда мы отплыли на достаточно большое расстояние от берега, он нагнал меня и прижал к себе. Мы были похожи на двух рыбок. Я видела, как на берегу гувернантка грозно размахивала своим платком. Я поплыла в сторону пляжа. Он не отставал от меня. Он ласкал меня под водой. Спину, грудь, ноги и все остальное. Мне было весело. На берегу гувернантка строгим тоном приказала: «Сейчас же идите и переоденьтесь. И немедленно возвращайтесь под зонтик».
— Я пошла переодеться в нашу личную кабинку. Не успела я войти, как услышала, что кто-то тихонько скребется в дверь. Это был он.
Я была мокрая с головы до ног и с растрепанными волосами. Мне было смешно до слез. Он проскользнул в кабинку словно угорь. Мы скинули с себя остатки одежды. Он опрокинул меня навзничь. Я не знала, что в таких случаях следует делать. У него тоже не было никакого сексуального опыта. Меня мучил вопрос, закрыта ли на защелку дверь, но я не пошевелилась, чтобы встать и проверить. Блондин раздвинул мне ноги, и я вдруг почувствовала острую боль. Словно между моих ног вонзился большой острый нож. Парень прикрыл глаза. Он был похож на ангела и в то же время на молодое животное. Несколько секунд спустя он обмяк. В благодарность за полученное удовольствие он поцеловал меня в губы. Его поцелуй отдавал свежими яблоками. За стенкой уже слышался голос гувернантки: «Анук, Анук, что вы там делаете?»
