Нахлынувшие воспоминания заставили Ксению оцепенеть. Ледяной воздух зимнего Петрограда, следы автомобильных протекторов на снегу, завернутая в меха мать, выходящая из автомобиля, покачивание сережек в ее ушах, следы шоколада на губах Софьи, нежный взгляд отца в тот момент, когда он поднимал тост за ее здоровье… А потом кровь, кровь повсюду, потоки крови, которые никогда не иссякнут в ее памяти, куда бы она от этого ни бежала.
— Ксения, что с тобой? — беспокойно спросил Макс, увидев, как она побледнела.
Она несколько раз глубоко вздохнула. Не хватало еще потерять сознание прямо здесь или убежать, как дурочка. Макс казался таким счастливым, когда она согласилась сопровождать его на этот праздник. Ксения знала, что он сам предпочел бы избежать этого визита, так как старался держаться подальше от своего зятя, если бы не боялся сделать больно Мариетте. «Я войду в этот дом, поздравлю сестру Макса и вместе с другими гостями подниму бокал», — твердо решила Ксения. Она знала, что Ривьер не преминет засыпать ее вопросами о деталях этого вечера. Он был счастлив, что его модель будет за одним столом со столь значительными персонами, поэтому с удовольствием одолжил ей украшенное стразами кружевное платье со свободными рукавами и деликатными оторочками, что делало его очень удобным для танцев. Это платье было самым нарядным во всей коллекции. Рубиновые серьги в ее ушах тоже были предоставлены Ривьером. Вспоминая об этом, Ксения нервно улыбалась. Было что-то унизительное в этом щеголянье в чужих одеждах, которые следовало вернуть на следующее утро.
— Только, пожалуйста, осторожнее, не испачкайте, прошу вас, мадемуазель, — волновался Ривьер.
Она была не кем иным, как несчастной Золушкой, которая получила право участвовать в празднике с условием вернуться в свою мансарду в полночь, иначе карета превратится в тыкву.
— Извини, все нормально, — ответила она с улыбкой, в то время как Макс озабоченно смотрел на нее. — Просто слегка устала, но все уже хорошо.
Взяв под руку спутника, Ксения расправила плечи. Бомонд совершенно не впечатлял ее. В прошлой жизни она сама принадлежала к этому миру, не ведающему ни трудностей, ни забот бедняков. От кого она могла тогда узнать о суровой реальности мира, играя с нянечками или бегая в парке их дома в Крыму? Когда ловила на себе обожающие взгляды молодых людей в кадетской форме, которых время от времени приглашал на обед отец? С самого раннего детства жизнь представлялась Ксении Осолиной сплошным праздником в этих замкнутых мирах, где общались великие армейские чины, титулованное дворянство, финансовые гении, представители высокого искусства, где царствовали особые обычаи, так же как и ссоры или мелкие дрязги, как своего рода развлечение, где опять-таки не забывали правил игры. И Ксения Федоровна была готова играть.
— Я так счастлива, что познакомилась с вами! — воскликнула Мариетта Айзеншахт, беря Ксению под руку и увлекая ее на террасу, в сторонку от гостей, наполняющих салоны, библиотеку и беседку в саду. — Я очень хорошо знаю малыша Макса, поэтому видела, как он был взволнован, когда рассказывал о вас. Вы как раз такая девушка, которая ему нужна, — говорила она с улыбкой, разглядывая Ксению с головы до ног.
Будучи подвергнутой столь строгому осмотру, девушка испытывала раздражение, спрашивая себя, почему ветреные женщины всегда так нравятся мужчинам. В платье, сшитом в стиле Жанны Ланвэн, со стянутым бюстом, украшенной цехинами юбкой с буфами, которая напоминала кринолины былых времен, Мариетта была мила и игрива, но ее уязвимость угадывалась по нервному морганию, судорожным взглядам, которые она бросала на мужа словно в поисках поддержки. Кое в чем она напоминала Ксении Машу. Обе нуждались в мужской поддержке, потому что в одиночку, не имея ни воображения, ни силы воли для самостоятельной жизни, не могли противостоять трудностям. Поэтому они и искали мужа — неважно, разбойника или судью. Ксения давно не рассчитывала на мужчин для защиты, надеясь только найти партнера, с которым будет легко и свободно и с которым она сумеет сохранить свою самостоятельность.
Шум голосов колыхал теплый ночной воздух. Под тентом пары танцевали чарльстон. Платья колыхались вокруг крутящихся веретенами бедер танцовщиц, их длинных дергающихся рук, в то время как кавалеры с грехом пополам успевали за ритмом музыки, вертя конечностями.
— Как вы находите Макса? — спросила Мариетта, беря бокал с шампанским с подноса метрдотеля.
— Думаю, что он талантлив и очарователен.
— И все?
— Предпочитаю не заходить далеко, чтобы потом не разочароваться.
— Вы живете в Париже, не так ли? Представляю, как это должно быть тяжело — покинуть родину при столь ужасных обстоятельствах. Здесь, в Берлине, тоже много русских эмигрантов. Обожаю все русское: музыку, танцы, фильмы. Русские актрисы — очень опасные соперницы, настоящие роковые женщины. Это как бы праздник…
— Праздник призраков, вы хотите сказать, — серьезно заметила Ксения.
Лениво теребя веер, Мариетта посмотрела на нее удивленно, но Ксения и бровью не повела. Она знала эту игру женской власти, заключающуюся в том, чтобы постараться подчинить собеседника путем выражения ему тонко рассчитанного сочувствия.
— Вы говорите это с такой горечью, — произнес позади них серьезный голос.
Ксения обернулась. Неподвижный, словно сидящий в засаде охотник, хозяин дома внимательно смотрел на нее. Светлые волосы, зачесанные назад, подчеркивали литые черты лица, на котором сверкали светлые глаза. Алмазные пуговицы украшали манишку. Она знала, что он невероятно богат, что он вышел из самых низов и сделал себе состояние. Ксения, которая сама все потеряла, не только не испытывала к нему презрение, какое должны испытывать представители высших слоев к нуворишам, а скорее наоборот, относилась с определенной долей уважения.
— Горечь — это удел слабых людей. Я предпочитаю ярость и надежду однажды восстановить справедливость. Преступление должно быть наказано.
Айзеншахт улыбнулся, и искорка интереса появилась в его взгляде.
— Вы правы. Мне знакомо то, о чем вы говорите.
— В таком случае, я вас оставляю, — сказала Мариетта. — Смотрите не вскружите голову моему мужу, Ксения. Он любитель красивых женщин, а вы намного больше, чем просто красивая. Вы не только красивы, но и умны. Это очень опасное сочетание.
Она потрепала мужа по щеке и удалилась, слегка покачивая бедрами.
— Большевизм — это проказа, с которой нужно бороться без передышки, — продолжил Айзеншахт, словно жена для него не существовала. — По счастью, после войны нам удалось придушить наших собственных еврейских революционеров. Но я убежден, что опасность сохраняется и надо быть бдительным. Только сильные смогут обезвредить эту гангрену. Сколько времени вы проведете в Берлине? Я был бы счастлив познакомить вас с нашими единомышленниками.
— Завтра вечером я уезжаю в Париж.
— Уже! — воскликнул он, театрально взмахнув ресницами. — Как это печально! Бедняга Макс будет безутешен. Мой шурин буквально пожирает вас глазами. Вы поразили его, словно молния. И я его понимаю. Вы одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел.
Ксения не отреагировала на комплимент, который нашла избитым. Неприхотливые соблазнители не стоят того, чтобы обращать на них внимание. Немного поодаль, возле окна салона, Макс беседовал с маленьким полным человечком с умильным лицом и красным носом.
— Это Генрих Хоффман, — уточнил Айзеншахт, проследив за взглядом Ксении. — Весельчак и тоже превосходный фотограф, среди клиентов которого был ваш покойный царь, королевская баварская семья. Ему позируют лучшие творческие личности нашей эпохи. Он очень интересуется работами Макса.
Хоффман засмеялся. Макс улыбнулся, но стоило ему повернуться в сторону Ксении, его улыбку как ветром сдуло. Вежливо закончив разговор с Хоффманом, он пошел к ним.
— Ну вот, вспомни о волке, и он появится, — улыбнулся Айзеншахт.
— Прекрасный вечер, Курт, — сказал Макс. — Поздравляю. Вы можете гордиться собой.
— Вы редко приходите к нам, мой дорогой Макс. Будь я мнительным, решил бы, что вы сознательно избегаете нас. Вы удивитесь, когда узнаете, сколько у нас с Мариеттой друзей. А теперь, если позволите, я пойду проверю, все ли нормально.
Он поклонился Ксении. Проводив глазами удаляющегося зятя, Макс так сжал стакан, что тот едва не лопнул.
— Еще пять минут назад у тебя было хорошее настроение! — удивилась Ксения. — Что уже не так?
— Курт. Не выношу его. Сам не знаю почему. Это как аллергия. Ты слышала, как он разговаривает с Мариеттой? Как с собственностью. Словно она одна из его вещей. Он прекрасно знает, что я люблю сестру и что он мне антипатичен, как и его политические взгляды.
