Я тихонечко лежала около нее, едва дыша от страха, боясь разбудить ее неосторожным движением. Время как будто остановилось. Я прислушивалась к стуку часов, лениво отбивавших каждую четверть часа. Наконец незадолго до семи я встала и бесшумно оделась. Краем глаза я посмотрела на Фебу. Она спала как убитая.
Я осторожно открыта дверь и прислушалась. В доме стояла мертвая тишина. После добросовестно отработанной ночи барышни мадам Браун спали мертвым сном.
На цыпочках я спустилась по лестнице, стараясь, чтобы ступени ни разу не скрипнули. Ключом, висевшим около кровати Фебы, без труда открыла ворота и вышла на улицу, которая в такую раннюю пору была совершенно пуста. Но он уже меня ждал!
Я подбежала к нему. Сердце пело в моей груди. Я словно летела на крыльях любви. Ничего не говоря, он обнял меня и поцеловал в губы. Я ответила на его объятие. И так, прильнув друг к другу, мы завернули за угол, где нас ждала карета.
Кучер открыл нам дверцы и приподнял цилиндр. Карета дернулась с места. Наконец я была свободна!
Мой возлюбленный задернул занавески на окнах и в розовом полумраке нежно обнял меня. Я осыпала его поцелуями. Все, что я пережила, и все, что будет со мной уже завтра, было мне сейчас безразлично. Существовал только сегодняшний день — я была с ним. Я принадлежала ему. С этого момента я была его безраздельной собственностью. Себе самой я уже больше не принадлежала.
Не знаю, как долго мы ехали. От сладкого сна я очнулась, только когда кучер остановил лошадь у небольшого постоялого двора в Челси. Там мы позавтракали. На десерт старый корчмарь подал нам два стакана горячего, густого шоколада с пушистым сливочным кремом.
В то время как мы смаковали этот роскошный напиток, хозяин все время стоял рядом и внимательно рассматривал меня. Меня это немного смущало. Набравшись смелости, я подняла на него глаза. Он, видимо, понял, что его присутствие стесняет меня, и тотчас заговорил:
— Благородные господа простят мою бесцеремонность, если я посмею заметить, что многие знатные дамы и господа пользуются услугами моего дома, но — святая правда! — столь статная и подходящая пара до сих пор у меня не гостила. Госпожа такая красивая, молоденькая и свежая, — начал он восхищаться моей красотой. — И одета не так, как городские дамы. Просто картинка! Наверняка приехали не из города, а из деревни, из господского имения. О, счастливец же господин, — он заискивающе улыбнулся моему любимому, — что получил такую драгоценность без изъяна. Если благородный господин пожелает, могу предложить вам мою лучшую комнату, где никто не помешает вашему счастью. И самую удобную…
Мой возлюбленный сразу понял, что имеет в виду хозяин. Он бросил ему монету, которую тот ловко на лету схватил, и весело сказал:
— А ну-ка покажи эту свою самую удобную комнату для нашего счастья.
Я чувствовала, что приближается минута, когда мы останемся наедине. Я с нетерпением ждала ее и вместе с тем опасалась и стыдилась. Сердце мое бешено колотилось. Во мне удивительно смешивались чуждые мне до этого чувства — вожделения, физического возбуждения и сладкого страха.
Мой любимый, как бы понимая, что со мной происходит (а может быть, мне это только казалось), взял меня за руку, словно маленькую девочку, и повел по ступенькам за хозяином). И словно девочка, я послушно шла за ним. И ужасно боялась. По дороге возлюбленный вдруг рассмеялся и шепнул мне на ухо, чтобы хозяин не услышал:
— Это смешно, но я не знаю даже, как тебя зовут.
— Фанни, — ответила я. — А тебя?
— Чарльз. Тебе нравится это имя?
— Более красивого я не знаю.
— А я не слышал более прекрасного, чем твое… Фанни, Фанни! Это звучит как песня о невинной девственной лилии. — Он снова засмеялся.
Я не знала, что значит этот смех. Впрочем, у меня уже не было времени об этом думать, ибо хозяин открыл перед нами дверь в конце коридора и, не дожидаясь, пока мы войдем, улетучился, как будто его и не было.
Мы вошли. С первого взгляда я поняла, почему хозяин считал эту комнату «самой удобной». Единственное, что было из мебели в ней, это… кровать. Нет, не кровать! Огромное, невиданных размеров ложе. Такое огромное, что его нельзя было назвать даже супружеским. Оно, наверное, предназначалось для целой семьи и занимало чуть не четверть пространства этой небольшой комнаты.
Чарльз не медлил. Закрыл дверь на задвижку и сразу меня обнял. Поднял как пушинку и, тяжело дыша от возбуждения, бросил на это необычное ложе. Он не хотел сдерживаться ни секунды, даже для того чтобы меня раздеть. Только сорвал с меня блузку, освободил шнуровку корсета и спустил лифчик, чтобы открыть грудь.
Добрался до нее руками. Охватил пальцами. Ощутил, как выпукло и гибко она поднималась и опускалась. Его пальцы давили ее, прижимали. Он впился горячими губами в мой рот.
Я была почти без сознания и не могла отвечать на его поцелуи. Потолок поплыл перед глазами. Как во сне я почувствовала, что рука перемещается вдоль моего тела, срывает юбку, задирает сорочку и стягивает с бедер белье.
Я лежала пассивная и тихая, с обнаженными бедрами и открытой грудью, готовая подчиниться каждой его попытке овладеть мною.
Это отсутствие сопротивления Чарльз должен был понять как поощрение. Он не мог даже предположить, что я девица. Ведь познакомился он со мной в борделе! Если бы я ему призналась, что не спала ни с одним мужчиной, он бы меня высмеял, и только. В его понимании я должна была делать это бессчетное число раз, а часто даже многократно в течение одной ночи и со многими партнерами.
Следовательно, не было резона сдерживаться. Он лег рядом и положил руку между моими бедрами, лаская их движениями пальцев. Я инстинктивно сжала колени, но ласки его были столь приятными, что через секунду, как бы против моей воли, сжавшиеся бедра бессильно раздвинулись.
Дорога была открыта. Чарльз молниеносно расстегнул штаны и вынул орудие, с которым мужчина идет в любовную атаку, направив его прямо в сторону намеченной цели. И тогда я первый раз в жизни почувствовала между бедрами твердое и мощное прикосновение члена, в котором сосредоточено мужское вожделение. Орган спустился по волосам ниже и попал в самую деликатную, самую мягкую и чувствительную точку женского тела. Тотчас Чарльз с силой продвинулся раз, второй и третий! Но не достиг задуманного. Несмотря на мощный напор, он никуда не проник. Когда он приложил еще больше сил, я ощутила острую боль.
— Ох, больно! — жалобно застонала я. — Больно! Я этого не вынесу!
Но Чарльз иначе объяснил себе эту боль. Член его был столь мощный и здоровый, что не многие мужчины могли с ним соперничать. И он был уверен, что я просто никогда не имела дела с обладателем мужского органа подобной величины. Даже теперь он не догадывался, что ни один мужчина до него не сорвал цветка моей невинности.
Поэтому он позволил мне секундочку отдохнуть и возобновил свои попытки с еще большим напором. Несмотря на жуткую боль, я старалась ему помочь, но не очень знала как. Я его любила и всем сердцем желала доставить ему удовольствие, но страдания были сильнее моей воли. Я стонала при каждой его попытке, а боль нарастала с необыкновенной силой. Наконец я закричала:
— Умоляю, оставь меня! Я больше не выдержу!
Мой отчаянный крик вернул его к действительности. Он открыл глаза и увидел, что слезы струятся по моему лицу. Слез с меня и, запыхавшийся, вытянулся рядом. Я плакала навзрыд. Я была в тот момент очень, очень несчастна. И он, чудесный мой, самый любимый, почувствовал сердцем, сколь сильно я страдаю! Наклонился надо мной и начал сцеловывать слезы с моих щек, мягко и понимающе шепча:
— Что с тобой, любимая! Почему ты плачешь? Действительно так сильно болит? Но ведь с другими тоже должно было болеть? Могла бы уже привыкнуть…
Я разрыдалась пуще прежнего.
— Никогда… Я никогда этого ни с кем не делала…
— Как это? Живя у мадам Браун? — Он в недоумении поднял брови. — «Работая» в борделе?
— Я мало у нее была, всего несколько дней… Не успела начать…
— Ты девственница?
— Ты у меня первый.
Поверил! Он поверил в то, что ему должно было казаться таким невероятным! Ошалел от радости! Едва не задушил меня в объятиях! Безумными поцелуями словно благодарил за то, что сохранила для него невинность!
Мы долго отдыхали, осыпая друг друга поцелуями. Я перестала плакать. Чарльз раздел меня догола и разделся сам. Мы лежали, прижавшись друг к другу. Я была на верху блаженства. Но Чарльз не был бы мужчиной, если бы ему этого было достаточно.
— Однако, — начал он деликатно, — раньше или позже ты должна мне отдаться…
— Я иначе и не думаю, — ответила я. — Ведь пока это не произойдет, я не буду чувствовать, что принадлежу тебе.
— Ты бы согласилась попробовать снова?
— Конечно.
— Когда?
