— А я контролирую профсоюз, — заметил Бек. — Послушайте, водители никогда не отказывались принимать ваши грузы, хотя на ваших терминалах не везде выдерживаются стандарты безопасности. В частности, у «Интерконтинентал эйрлайнс» могли бы возникнуть с этим большие проблемы, но мы их не заостряли. Понимаете? Рука руку моет.
— Рука руку моет, — согласился Джонас. — И прежде чем мы заговорим о деле, вы должны вымыть руки.
— Что это значит, черт побери? — прорычал Хоффа.
— Возьмем, к примеру, Тони Про, — невозмутимо продолжил Джонас.
— Кого?
— Тони Провенцано, — пояснил Джонас. — Он, возможно, замечательный человек, но я не хочу иметь с ним ничего общего. Есть и другие.
— Уж не хотите ли вы указывать мне, с кем я могу сотрудничать? — сердито спросил Бек.
— Отнюдь. Но я скажу вам, с кем я буду сотрудничать.
Бек посмотрел на Чандлера:
— Мне кажется, мистер Корд нас не слушал.
— А зачем? — вставил Бат.
Они встали, и Хоффа подлетел к Бату.
— А ты кто такой, черт побери? — Из его рта полетела слюна.
— Я могу лишь сказать, кем я никогда не был. Мелкой уличной шпаной. Не довелось, знаете ли.
Пританцовывая, как боксер, Хоффа ударил правой. Его кулак лишь задел левую щеку Бата. Хоффа поднял руки, готовый нанести новый удар. Бат чуть улыбнулся и пнул Хоффу в голень. Тот закричал, на мгновение отвлекся, но этого хватило для того, чтобы кулак Бата врезался ему в солнечное сплетение. Руки Хоффы упали, и Бат коротким прямым ударом левой расплющил ему нос. А затем правой выбил два передних зуба.
— Откройте дверь, Чандлер! — проорал Бат.
Чандлер замешкался, и Бату пришлось повторить приказ. Чандлер открыл дверь. Бат схватил согнувшегося в три погибели Хоффу за шиворот и за задницу, поднял и вышвырнул в коридор. Хоффа катился по полу, пока его не остановила дверь лифта.
— Вы будете сожалеть об этом до своего последнего дня! — прокричал побагровевший от гнева Дэйв Бек.
Джонас вмазал ему по носу. Потекла кровь.
— Попытаешься устроить мне забастовку, жирный слизняк, будет хуже. Выметайся из города. Не желаю тебя здесь видеть.
Тони иногда забывала о разнице во времени и звонила Бату, как только приходила на работу. В этих случаях ее звонки будили его.
— Ты умеешь хранить тайну? — спросила она в четверть седьмого утра.
— Да… да, конечно. Что у тебя на уме, дорогая?
— Телефон не прослушивается?
— Не прослушивается. Будь уверена. Так в чем дело?
— Федеральное Большое жюри вынесло решение по секретному обвинительному акту. Его обнародуют во второй половине дня. На Дэйва Бека столько понавешали, что из тюрьмы ему уже не выйти.
— А как насчет Хоффы?
— Ничего. Но теперь всей этой банде придется пахать, не разгибая спины, чтобы уберечь босса от кутузки. Думаю, на какое-то время они о тебе забудут, Бат. До тех пор, пока Бек не сядет, а Хоффа не займет его место.
— Спасибо тебе. Как хорошо, когда есть подружка в сенате.
— И еще, Бат. Весной исполнится четыре года, как я работаю в сенате. Я ухожу. Я уже подала сенатору заявление об уходе.
— И?..
— Я собираюсь поработать в «Вашингтон пост». Парламентским корреспондентом.
— Понятно.
— Недолго, Бат. Недолго.
— Хорошо.
— Бат, я…
— Я не смог бы просить тебя приехать и жить в Лас-Вегасе, — прервал ее Бат. — Ты ненавидишь этот город больше, чем я.
— Бат… Нам же нет и тридцати! Впереди еще столько времени!
— Конечно, крошка. Когда я тебя увижу?
— Если ты не сможешь прилететь на Восток в следующем месяце, я приеду к тебе. Договорились?
— Договорились… — пробурчал он.
Положил трубку, повернулся на другой бок и вновь заснул.
Весной 1954 года, во время каникул Джо-Энн прилетела в Лас-Вегас. Она хотела приехать на «порше», заявляя, что плевать ей, успеет она вернуться к началу занятий или нет, но Джонас, Моника и Бат уговорили ее лететь самолетом.
— Мерзавец! — кричала она. — Сукин сын! Какого черта ты поместил меня в «люкс» на втором этаже, когда…
Они обнимались, целуясь, в гостиной «люкса» на пятом этаже, который Бат использовал как кабинет.
— Маленькая сестричка, — отвечал он. — Заруби себе на носу. Больше мы вместе спать не будем. — Он провел рукой по ее темным шелковистым волосам. — Я не говорю, что мне не понравилось. Но я тебе сказал, что второго раза не будет, и от своего не отступлю. Ты же моя сестра, черт побери!
— И девка хоть куда, не правда ли?
Ее юное теплое тело, затянутое в нейлон, так и манило к себе. Но Бат устоял.
— Не губи свою жизнь. И мою тоже. Я рад, что ту ночь мы провели вместе, но больше это не повторится.
— Трус.
— Джо-Энн… Ты слишком много пьешь.
— Я дочь Джонаса и Моники. Если от этого не запьешь, то с чего тогда девушке пить?
Бат вздохнул:
— Мы еще поговорим об этом. У меня встреча с агентом и его танцовщицей. Не хочешь поприсутствовать?
— Встреча?
— Просмотр. Для шоу. В концертном зале. Я начал подбирать номера сам. Вроде бы собирался быть адвокатом компании. А стал управляющим отеля.
— А как же Чандлер?
— Чандлер делает свое дело. Подбор участников вечерних представлений не по его части. Я взял это на себя. Расслабься. Присядь, налей себе виски. Агента зовут Сэм Стайн, танцовщицу — Маргит Литтл. Она должна показать нам, на что способна.
Сэм Стайн оказался маленьким, лысым, как бильярдный шар, толстячком, упакованным в безупречно сшитый двубортный серый костюм.
Как он и обещал, Маргит Литтл сразу приковывала внимание. Большие синие глаза, излучающие невинность. Светло-каштановые волосы, стянутые на затылке узлом. Девятнадцать, может, даже восемнадцать лет.
— У Маргит настоящий талант, — нахваливал свою протеже Стайн. — Я не ищу ей места в кордебалете. Она должна выступать с сольными номерами. Она немного поет, но не лучше многих. Она принесла с собой пластинку. Проигрыватель у вас есть?
Стереосистема занимала почетное место в углу гостиной. Бат поставил пластинку на вращающийся диск. Маргит сняла юбку и туфли. Танцевала она босиком, в черном трико. Сначала исполнила классический балетный номер. Затем, попросив Бата перевернуть пластинку, станцевала под быструю джазовую мелодию.
— Талант у нее есть, не так ли? — спросил Сэм, потирая руки, пока девушка надевала юбку и туфли.
— Несомненно, есть, — согласился Бат.
— С каких это пор ты стал ценителем талантов, старший братец? — спросила Джо-Энн.
Бат добродушно улыбнулся.
— Чтобы увидеть талант, не обязательно быть ценителем. — Он повернулся к Стайну. — Я бы хотел задействовать ее в шоу, мистер Стайн. Проблема в том, что я не знаю, как это сделать. В баре она танцевать не может. Там работают только певцы. В концертном зале у меня варьете. У них скомпонованная программа, ее номер туда не вставишь.
— У меня есть для вас более серьезное предложение, мистер Корд, — заулыбался Стайн. — Варьете уже давно выступает с одной программой. Как насчет полной смены декораций?
— Предлагайте…
— Гленда Грейсон. И Маргит. Эта пара запомнится надолго.
Брат, сестра и Сэм Стайн сидели за столиком в «Римском цирке» Лос-Анджелеса, не отрывая глаз от сцены. В громе музыки и мельтешении разноцветных лучей прожекторов энергичная блондинка пела и танцевала. Гленда Грейсон.
— Джонасу она бы не понравилась, — заметила Джо-Энн. — Слишком она неистовая. Очень уж дергается.
— Он дал мне право самому решать…
— Как дал, так и назад возьмет, если захочет, — отпарировала она. — Не очень-то рассчитывай на то, что последнее слово остается за тобой. Некоторые из тех, кто возомнил такое, потом валялись на полу, пачкая кровью ковер.
Бат не ответил. Вновь повернулся к сцене. Шоу закончилось. Прожекторы погасли. Бат потянулся к бутылке «Джонни Уокер Блэк», налил себе и Джо-Энн. У него и у Джонаса была одна общая черта: оба наливали другим, не спрашивая, хотят ли те выпить.
Сэм Стайн подслушал этот обмен репликами:
— Я также представляю Дуга Хоуэлла. Он ищет спонсора для постановки серии вестернов продолжительностью в час, не более. Это будут реалистичные вестерны, без песен, гитар, комических ситуаций, вышитых курток. Их сюжетные линии будут перекликаться со старыми фильмами Невады Смита.
— Вестернов на телевидении полным-полно, — ответил Бат.
— Американцы от них не устают. Это типично американское шоу.
Бат нахмурился, покачал головой:
— Возможно, вы и правы. Я хочу сказать, в Америке всегда найдется место для очередного вестерна. Но не думаю, что у меня есть желание оплачивать его производство.
