В конце отпуска Феликс почувствовал покой и силу, которую он приобрел за эти дни. Он был благодарен Дэвиду за такой подарок. Однако больше они не встречались. После отпуска Мандер отправился в офицерскую школу, а Феликс вернулся в полк. Дэвид был уверен, что выбрал правильный путь в жизни. Феликс же не был уверен ни в чем и ни в ком.
Все это Феликс рассказал Джулии.
— Что же теперь будет? — спросила Джулия.
— Найду работу, начну новую, настоящую жизнь. — Он засмеялся, но Джулия продолжала смотреть на него. Ей пришла в голову замечательная идея.
— Тебе нужно устроиться на работу к Джорджу. Один из его работников как раз уволился перед Рождеством по непонятным причинам. Ты знаешь иностранные языки, накопил опыт, работая у друга Могриджа, у тебя есть все шансы получить место. Джордж не станет возражать.
— Посмотрим, — ответил Феликс. Сейчас он видел Джулию. Она повзрослела, стала еще красивее, но несчастнее. Джулия приняла его таким, какой он есть, поняла его. У нее было доброе сердце.
Феликс обнял ее.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Джулия кивнула. Она вдруг испугалась, что может расплакаться, хотя не позволяла себе раскисать.
— Это Джош? — спросил он, глядя на фотографию.
Она снова кивнула.
— Я тоже был влюблен в него, ты не знала?
Она отодвинулась и посмотрела на Феликса удивленными глазами. Секунду Джулия молчала, но потом разразилась смехом.
— Я пережил это, и ты сможешь. Не неси обета верности всю жизнь. Вокруг много других людей. Блисс, например…
— Я так не думаю.
— Что ты собираешься делать?
Джулия вздохнула.
— Мэтти что-то делает сейчас, в данный момент. — Она скрестила пальцы. — Клянусь, что и я найду себе занятие. Обещаю тебе, Феликс.
Джулия поднялась и зажгла фонари на елке. Она коснулась пальцем сухой ветки, и иголки с легким шумом посыпались на пол.
Маленький зал театра «Ангел» был забит до отказа. Джулия взглянула на гипсовые орнаменты, украшавшие красные бархатные ложи. Казалось, множество лиц выплывало из-за позолоченных херувимов и устремлялось к сцене, пытаясь заглянуть за занавес. По дороге в театр Мэтти тряслась от страха. Джулия понимала, что чувствует подруга, ожидая выхода на сцену, под прицел зрительских глаз. Она нащупала руку Феликса и нервно сжала ее. Он указал на места впереди них.
— Все критики здесь. Вот этот, в конце, — Хобсон.
Обрадовавшись возможности обозревать всех, Джулия поинтересовалась, откуда Феликс знал обо всех так много. Она только слышала имена критиков от Мэтти и никогда сама не узнала бы их.
Справа от Джулии сидела Чина Блисс. Ее руки без колец покоились на коленях. Она приехала в театр на четверть часа раньше в сопровождении Блисса. Мать Александра была маленького роста, закутанная в толстое темное норковое манто. Ее блондинистые с сединой волосы были уложены в изящный узел. Чина протянула Джулии и Феликсу свою холодную руку. Ее лицо было привлекательным, хорошо ухоженным, и грим был наложен безупречно, но когда она повернулась, чтобы взять бокал, который Феликс принес ей из переполненного бара, Джулия заметила, что у нее такой же крючковатый профиль, как и у ее сына. Выщипанные брови придавали ее лицу злое выражение. Внешность Чины Блисс была неординарной, но Джулия поняла, что имела в виду София. Люди часто оборачивались, чтобы посмотреть на Чину, хотя она стояла молча, потягивая свой напиток.
Джулия подумала, что у матери Блисса вообще нет нервов. Она ощутила незнакомое раньше желание быть одобренной, делать и говорить все хорошо и правильно перед этой маленькой стройной женщиной. В результате она почувствовала себя неловкой и неумеренно болтливой. Надменные глаза Чины изучали ее сверху донизу. Джулию выручил звонок, и они поспешили в зал.
Но она заметила и другое.
Судя по тому, как Блисс смотрел на Чину, как ловил каждое ее слово, которое она изредка роняла, Джулия поняла, что Александр боготворит мать. Так она и думала. Когда она встретила его, то совершенно бездумно сделала все, чтобы привлечь его внимание. Однако он отдалился от нее, и она была обижена.
Ожидая, пока поднимется занавес, Джулия старалась сидеть спокойно, насколько это было возможно, чтобы даже рукой случайно не задеть меха Чины. Она пыталась не смотреть на Блисса, сидящего по другую сторону от своей матери. Затем свет в зале погас, и воцарилась тишина. Теперь Джулия уже не могла думать ни о ком, кроме Мэтти. Красное бархатное полотно с золотой бахромой поплыло вверх, открывая нелепые декорации. Они изображали маленькую квадратную комнату, оклеенную набивными обоями. На сцене стояли старая газовая плита, раковина с ведром и покрытый клеенкой стол. Мэтти сидела за столом спиной к залу. Ее волосы были высоко заколоты, так, что открывалась ее белая, почти детская шейка. В напряженной тишине зала она запела.
Это были «Зеленые листья». Голос Мэтти был высоким и чистым. Джулия вздрогнула, ее прекрасные волосы рассыпались по спине. Она подвинулась на краешек сиденья и заметила, что сидящий рядом Феликс тоже подался вперед. Больше Джулия не двигалась. Пьеса и игра Мэтти ошеломили ее.
Во время единственного и короткого антракта они вчетвером сидели на своих местах. Они не разговаривали, но прислушивались к разговорам вокруг. Джулия не могла заставить себя посмотреть на критиков. Наконец погас свет, ее ногти впились в ладони.
— Ну, пожалуйста, Мэтти, — прошептала она. — Продолжай! Будь такой же прекрасной.
Каким-то образом Чина уловила ее слова.
— Она хороша, — живо отозвалась она.
Первый акт пьесы был комедийным, второй превратился в трагедию.
Джулия потеряла представление о том, что на сцене Мэтти. Мэтти была другим человеком, ее смех и движения не имели ничего общего с Мэтти, а всецело принадлежали Мари, Мари с ее любовником, и их окончательному разрыву.
В конце последнего действия Мари упала на колени перед газовой духовкой. Снова показалась ее беззащитная шейка. И вдруг с нарастающим и отчаянным безумием она начала петь. Все те же «Зеленые листья», только фразы звучали отрывисто и голос был уже не таким чистым.
Слезы потекли по лицу Джулии.
Стало темно, затем снова включили свет. Появилась Мэтти, она выходила кланяться, держась за руки с другими актерами. Гремели аплодисменты. Мэтти улыбалась и казалась немного смущенной. Овации продолжались, прерываясь криками восхищения и восторга. Немного сердито Джулия смахнула слезы и продолжала аплодировать, пока ее руки не устали. Странно, что она вспомнила «Шоу-бокс». «Мэтти была права, — подумала она. — Она достигла гораздо большего, чем на убогой сцене заведения Монти».
Теперь зал кричал, требуя автора. Джимми Проффит появился из-за кулис. На нем был черный пиджак и узкие брюки. Его шея казалась слишком хрупкой, чтобы поддерживать большую голову. Он поклонился. Вид у него был такой же растерянный, как и у Мэтти. Он взял за руки Мэтти и актера, который играл ее супруга, и поднял их вверх, как у чемпионов-победителей. Спустя мгновение под шквал аплодисментов занавес плавно опустился. Золотая бахрома опустилась в последний раз, но зрители еще долго оставались под впечатлением от увиденного.
Свет казался ярким и невыносимо ослепительным, а украшения эпохи королевы Виктории неуместными и вычурными. Джулия прищурилась. Она увидела лицо Феликса. Он все еще смотрел туда, где стояла Мэтти.
— Как хорошо она играла, правда? — прошептала Джулия. Он кивнул.
Чина встала, туго заворачиваясь в свое норковое манто. Она натягивала черные замшевые перчатки на руки, поглаживая каждый палец. Затем посмотрела на Джулию.
— Спасибо, — мягко сказала она. — Это был незабываемый вечер. У вашей подруги и мистера Проффита впереди большое будущее. Я думаю, критики придерживаются того же мнения.
Джулия уже забыла про них. Она посмотрела туда, где они сидели. Все места опустели.
— Пошли делать свою работу. Мнение об их игре появится в утренних газетах, — заметил Феликс.
Из-за головы матери Блисс улыбнулся ей. Джулию захлестнула волна радости, вызванная ее отношением к Мэтти и сегодняшним успехом. Чувство эйфории переполняло ее. Джулия протянула руку Чине.
— Давайте пойдем за сцену, — настаивала она. — Мы должны пойти и увидеть ее.
Мэтти сидела в гримерной.
Если перед представлением пространство комнаты заполняли цветы и телеграммы, то теперь повсюду были люди. Половину этих лиц она видела впервые, хотя они налетели на нее с поцелуями и поздравлениями. Другие, напротив, были до такой степени знакомы, что казались здесь просто неуместными: Джулия и Феликс, такие счастливые, как будто только что влюбились, Фрэнсис Виллоубай, как перекормленный кот, с сигарой во рту, которая подпрыгивала всякий раз, когда он пожимал кому-то руки, Блисс с женщиной очень властного и надменного вида, в которой безошибочно можно было признать его мать, Джон Дуглас, Роззи со своим мужем, неловким и потерявшимся в этой толкотне, Рикки и Сэм, улыбающиеся и подталкивающие друг друга, Джонни Фловер в чистой белой рубашке и многие другие. Мэтти хотела бы обнять их всех, но она не могла даже пошевелиться. Ей казалось, что у нее больше не было внутренностей. Она была абсолютно пустой.
