— Ты помнишь, что я спросил, когда Кейт отправился платить за парковку?
Я вспоминаю, как мы стояли тогда на парковке рядом с черной «ауди» Кейта. Мэл, вытянувшийся, зеленый после перелета, небритый и растрепанный. Я была так рада, что он вернулся.
— Ты помнишь, что я спросил у тебя? — повторил Мэл.
Я кивнула. Конечно, я помнила. Конечно.
Мэл подошел ближе, взял меня за подбородок, поднял мою голову и заглянул мне в глаза.
— Помнишь, что я спросил у тебя?
— «Ты действительно хочешь встречаться с ним, Нова?» — ответила я.
— И что ты сказала?
Я не хотела повторять те слова. Не хотела повторять слова, которые все испортили.
— Что ты сказала? — настаивал Мэл.
Я вздохнула.
— «Я вышла бы за него замуж хоть завтра, сделай он мне предложение», — прошептала я.
Я не это имела в виду. Мы с Кейтом вновь сошлись, мной владела страсть. Но если бы Мэл позвал меня замуж, я бросила бы его. Я произнесла те слова, только чтобы Мэл принял Кейта. Я хотела, чтобы Мэл был счастлив. И я полагала, что он будет счастлив, если будет думать, что счастлива я.
— Я был глупцом. Я думал, что ты дождешься меня. Но когда ты сказала это… Я понял, что все кончено. Что я больше не нужен тебе.
— Я не это имела в виду. Я думала, что тебе не нравится Кейт. Я думала, если ты поверишь, что у нас серьезные отношения, то будешь рад за меня. Я ду… Мы все испортили. Все испортили. О-о-о-о-о… — выдохнула я.
Его ладонь лежала на моем подбородке, я осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев, мы сблизились… и замерли. Если бы кто-то из нас хоть немного подался бы вперед, мы бы поцеловались. И это был бы не поцелуй по случаю встречи или прощания, это был бы не розыгрыш, устроенный для нашей семьи. Это был бы настоящий поцелуй. Поцелуй по любви.
Я никогда еще не хотела настолько сильно, чтобы меня поцеловали. Я никогда еще не боялась настолько сильно, что меня поцелуют.
Мэл закрыл глаза, прижался ко мне лбом.
Это невозможно. Невозможно. Мы сделали свой выбор. Мы допустили это. И теперь… невозможно…
— О господи, Нова… — прошептал Мэл. — О господи…
Мы стояли и не могли отпустить друг друга. Мы были заложниками собственной лжи.
— Где ты был? — шепотом спросила я.
Я слышала, как открылась входная дверь, и думала, что Мэл сейчас уляжется спать. Было уже поздно. Но я ждала, ждала, ждала, и ничего не происходило. Ни шагов на лестнице, ни даже звука включившегося телевизора (иногда Мэл усаживался внизу на диване и смотрел футбольные репортажи — это было верным признаком того, что он пьян). Я же не слышала ничего.
Я даже испугалась, на мгновение подумав, что это грабитель. Но потом отмела эту возможность. Я точно слышала, как ключ провернулся в замке.
Я нашла Мэла в темной кухне. Он прислонился к стойке, глядя на доску для нарезания овощей, будто та читала ему увлекательнейшую лекцию о теории эволюции.
— У Новы, — тоже шепотом ответил он.
— В такое время? — удивилась я. — Разве она не должна была лечь спать несколько часов назад?
Мэл повернулся ко мне.
— А который сейчас час?
— Три часа.
— Ночи? — нахмурился Мэл.
Я обеспокоенно кивнула. Мэл явно был удивлен. Он не только потерял счет времени, но и словно вообще ничего не понимал: кто он, где он, что происходит.
— Я не заметил, что уже так поздно. — Мэл вновь повернулся к доске.
Я смотрела на мужа, на его склоненную, будто в молитве, голову и пыталась понять, что же изменилось. На нем был тот же костюм, что и утром. Его рубашка была заправлена в брюки, верхняя пуговица расстегнута — галстук Мэл не носил. Волосы не растрепаны.
Но что-то стало иначе. Что-то изменилось.
Его запах. Вот что изменилось. Его запах.
От Мэла пахло… пахло ею. Новой. Не сексом, ничего такого, но он был весь пропитан ее запахом, словно Нова проникла в каждую частицу его тела. Он пах ею. Это Нова постоянно разглагольствовала об аурах и энергетических полях, о том, как общение с человеком может изменить твой энергетический баланс, а значит, и настроение. Вот почему мы так остро реагируем на некоторых людей — в хорошем или плохом смысле. Вот почему ты будто светишься изнутри, когда впервые влюбляешься. Нова пыталась научить меня считывать ауры людей, смотреть на них, не пользуясь зрением, проникать в их чувства, понимать, что они делают на самом деле и как это влияет на тебя. Мне такое никогда не удавалось — в сущности, все это была полнейшая чушь, но, конечно же, Нове я об этом не сказала.
А теперь я ее поняла. В полумраке кухни мне пригодился каждый урок, который она мне преподала. От Мэла пахло Новой. Она будто окружала его. Она была в нем. Нова. Нова. Нова. Женщина, которая вынашивает его ребенка. Женщина, способная на то, на что не способна я.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? — вдруг повернулся ко мне Мэл.
Будто острый невидимый нож проткнул мое сердце. Мэл не сказал: «Я люблю тебя». Он задал вопрос. Вопрос, который не стоило задавать. Конечно же, я знала это. Мы не были бы вместе, если бы я не знала. А сейчас этот вопрос был похож на преамбулу к разрыву. Мэл скажет мне, что бросает меня: «Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? Но она вынашивает моего ребенка. Я всегда хотел именно ее». Вот что он скажет.
— Что случилось? — Мой голос дрожал.
Мэл протянул руку, заключил меня в объятия, прижал к себе — так крепко, что я почувствовала, как пуговицы его пиджака царапают мне кожу сквозь ночнушку. Через пару секунд я поняла, что Мэл расстегивает ремень и змейку на джинсах.
Он повалил меня на пол.
Мы не делали такого уже целую вечность. Да и зачем, если у нас есть три прекрасные спальни наверху? И удобное кресло в соседней комнате. У нас даже есть толстый пушистый ковер в коридоре, на котором было бы удобнее. Когда мы только купили этот дом, нам нравилось заниматься сексом повсюду. Теперь же это казалось глупым. В особенности, учитывая, что я лежала на холодном линолеуме, и никто не потрудился возбудить меня настолько, чтобы мне было все равно, где мы. Он одарил меня нежным поцелуем… и нам стало уже не до того, чтобы куда-то перебираться…
Я закрыла глаза, изогнулась, стараясь расслабиться. Насладиться тем, чем это было. Моментом страсти. Такое случается у людей, которые только начали встречаться, а супружеские пары жалуются на то, что уже не способны на подобное. И когда появится ребенок, у нас уже не будет шансов заниматься таким.
Но в этот раз Мэл был иным. Я чувствовала это. Мысленно он был где-то в другом месте. Не со мной.
Я открыла глаза и поняла, что Мэл смотрит сквозь меня. Он не видел меня. Он был не со мной. Он был… Я знала, где он был. С кем он был.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? — повторил он.
Мы лежали на линолеуме, глядя в потолок и ожидая, когда же наше дыхание успокоится.
Я ничего не сказала. Я чувствовала, как невидимый нож проворачивается в моем сердце.
Мэл повернулся на бок. Его рубашка помялась, джинсы все еще были расстегнуты.
— Верно? — повторил он, убирая прядку волос с моего лба.
Я могла бы сказать ему, что я обо всем знаю.
Что я видела выражение его лица.
Что я чувствовала на нем ее запах.
Что я знала, что он вновь влюбился в нее.
Но я ничего не сказала.
Я повернулась и заглянула ему в глаза.
— Конечно. Конечно, знаю.
Я устала, но не могла закрыть глаза и уснуть.
Я прокручивала в голове, что мы сказали, что узнал Мэл, что узнала я. И как мы, столь близкие друг другу люди, могли упустить то, что было очевидно для всех остальных?
Мэл ушел — ошеломленный, раздавленный. А я забралась в постель, не раздеваясь. Я так устала, что не могла переодеться. Теперь же я пыталась уснуть.
«ПИИП-ПИИП. ПИИП-ПИИП», — пропищал мобильный на прикроватном столике.
Не включая свет, я потянулась за телефоном и открыла сообщение, уже зная, от кого оно.
«Доброй ночи, радость моя».
Теперь все закончилось.
Мы больше никогда не заговорим об этом. Я рожу ребенка, уеду в кругосветное путешествие, а Мэл и Стефани будут растить малыша. И мы с Мэлом больше никогда не заговорим об этом. Мы похороним эти слова.
Я захлопнула телефон, сунула его под подушку и сжала в кулаке, будто драгоценное сокровище, которое нашла, но должна была вернуть законному владельцу. Утром я удалю это сообщение. Утром, когда будет светло, я верну сокровище законному владельцу. Но сейчас я буду хвататься за мысль о том, что Мэл впервые в жизни назвал меня «радость моя».
Намного сложнее искать доказательства измены, если эта измена не телесная.
Тут нет ни предательских следов от губной помады на воротнике, ни запаха ее духов, ни необъяснимого отсутствия, ни внезапного желания казаться привлекательнее. Если ты изменяешь сердцем и рассудком, это намного легче скрыть. И намного сложнее увидеть.
