Все ли? Кроме одного.
Но ведь то, единственное, все равно потеряно для нее и принадлежит другой.
Закончив свою речь, Тимар спокойно ждал. Тимея долго молчала.
- Не спешите с ответом, барышня Тимея, - произнес наконец Тимар. - Я согласен ждать вашего решения. Зайду завтра или через неделю, когда вы позволите. Вы останетесь владелицей всего, что я вам вручил, все записано на ваше имя и не оговорено с моей стороны никакими условиями. Вы свободны и теперь ни от кого не зависите. Если вы не желаете больше видеть меня в этом доме, только слово скажите. Можете подумать над ответом неделю, месяц, а то и год.
Тимея с решительным видом вышла из своего закутка у плиты, куда ее оттеснили обе дамы, подступила к Михаю. Во взгляде ее отражалась зрелая серьезность, придавшая всему ее облику женское достоинство. В тот роковой день свадьбы кончилось ее детство, она стала по-взрослому серьезной и молчаливой. Спокойно глядя Михаю в глаза, она произнесла:
- Я уже все обдумала.
Госпожа Зофия с ревнивым злорадством ждала, что скажет Тимея. Ах, если бы она сказала Тимару: "Не нужен ты мне, ступай прочь!" Ведь с такой сумасбродной девчонки станется, к тому же ей задурили голову россказнями о другом красавце. И тогда Тимар сгоряча отрежет: "Ну и оставайся сама по себе, не видать тебе ни дома, ни моей руки; предлагаю и то и другое барышне Атали!" " И возьмет в жены Атали - сколько раз бывали такие случаи, когда заносчивая девица отвергала достойного просителя, а тот в отместку тотчас же просил руки у гувернантки или горничной.
Однако этой надежде госпожи Зофии не суждено было сбыться.
Тимея, протянув руку Михаю, тихим, но твердым голосом проговорила:
- Я согласна стать вашею женой.
Михай сжал протянутую ему руку не с пылкостью юного влюбленного,, но с почтительностью любящего мужчины и погрузил долгий взгляд в дивные, неземной красоты, глаза Тимеи. Девушка позволила ему заглянуть ей в душу.
- Я выйду за вас замуж, - повторила Тимея, - и буду вам верной, послушной женою. Лишь об одном прошу вас, и ради всего святого, не отказывайте мне в моей просьбе.
Михай от счастья потерял голову; он забыл, что коммерсанту ни в коем случае нельзя ставить свою подпись на чистом листе бумаги.
- О, только скажите! Любой ваше желание будет исполнено.
- Прошу вас, - сказала Тимея, - если уж вы берете меня в жены и если этот дом станет вашим домом, а я - хозяйкой в нем, дозвольте моей приемной матери, которая меня, сироту, опекала, и названой сестрице, с которой я жила бок о бок, остаться тут с нами. Считайте их моими родными матерью и сестрой обращайтесь с ними как следует....
У Тимара против воли навернулись слезы.
Тимея, заметив эти предательские слезы, обеими руками схватила руку застигнутого врасплох Тимара и горячо атаковала его:
- Вы ведь не откажете мне в моей просьбе, не правда ли? Вернете Атали то, что принадлежит ей, - и наряды, и драгоценности? И пусть она живет с нами, а вы будете к ней добры, как к моей родной сестрице! И маму Зофи станете называть так же, как я, верно ведь?
При этих словах госпожа Зофия громко взвизгнула и, бросившись на колени перед Тимеей, принялась с неудержимой страстью осыпать поцелуями ее одежду, колени, ноги; с губ ее срывались какие-то невнятные, бессвязные крики.
Тимар утер глаза, и в следующее мгновение к нему опять вернулся трезвый рассудок; он вновь обрел свою способность видеть наперед и избегать необдуманных шагов - способность, какая выручала его в трудные минуты и давала ему преимущества перед конкурентами. И на сей раз его спасла собственная находчивость, вмиг подсказавшая ему, как предотвратить будущие осложнения.
Он нежно сжал руки Тимеи.
- У вас благородное сердце, Тимея! Вы позволите мне вас так называть?... И мне бы не хотелось отставать от вас в благородстве. Встаньте с колен, мама Зофия, и не плачьте; скажите Атали, чтобы подошла поближе. Я хочу сделать для нее и для вас больше того, о чем просила Тимея: предоставить Атали не пристанище, а счастливый дом. Внесу за жениха денежную гарантию и дам ту сумму, какую покойный отец обещал ей в качестве приданого. Пусть они будут друг с другом счастливы!
Тимар сумел прозреть даже такие дали, которые уходили за пределы горизонта, он подумал: не такой жертвы, на какую бы он не пошел, лишь бы убрать этих женщин подальше от своего дома и от Тимеи и лишь бы бравый капитан женился на красавице Атали!
Теперь настал его черед выдержать натиск благодарственных поцелуев госпожи Зофии.
- О, господин Леветинцский! Благодетель вы наш великодушный, дайте поцеловать ваши руки-ноги, вашу светлую голову!
Госпожа Зофия выполнила всю обещанную программу, а сверх того чмокнула Тимара в плечика, в шею в спину, а под конец обняла обоих - Михая и Тимею, горячо произнеся слова благословения: "Будьте счастливы!".
Нельзя было без улыбки смотреть, как безудержно радуется бедная женщина.
Однако Атали отравила всеобщую радость.
Гордо - точь-в-точь падший ангел, который покаянию предпочитает вечные муки, - она отвернулась от Тимара и сдавленным от негодования голосом проговорила:
- Благодарю, сударь. Но мне господин Качука больше не нужен - ни в этой жизни, ни в загробной! Заму за него я не пойду. Я остаюсь здесь, при Тимее - служанкой.
Женитьба на алебастровой статуе.
Тимар был безмерно счастлив своему обручению с Тимеей.
Неземная красота девушки покорила его душу с первой встречи. Тимар восхищался ею. Кроткость Тимеи, в которой он убедился впоследствии, снискала его уважение. Гнусная игра, какую Бразовичи вели с девичьим сердцем, вызывала в нем благородное сочувствие к девушке, а легкомысленное ухаживание красавца капитана возбуждало ревность. А ведь все эти чувства - свидетельства любви.
И вот теперь мечта сбывается: прекрасная девушка принадлежит ему, она станет его женою.
А душа его избавится еще от одного тяжкого груза: от самообвинения. Ибо с того дня, как Тимар обнаружил на затонувшем судне сокровища Али Чорбаджи, душевному покою его пришел конец; после каждой удачной сделки обличающий внутренний голос твердил: все это не твое, ты завладел имуществом несчастной сироты! Говорят, ты удачливый человек? Неправда! Золотой Человек? Какое там! Бессовестный вор, вот ты кто такой!
Теперь эта тяжба окончена. Внутренний судия произносит оправдательный приговор. Обокраденной сироте возвратится ее собственность, к тому же приумноженная вдвойне. Тем, что принадлежит мужу, владеет и жена. Ей никогда не узнать, что основы этого громадного состояния некогда были ее собственностью; она знает лишь, что теперь это все ее. Тем самым и судьбу удалось задобрить.
Но удалось ли?
Тимар не подумал, что его рассуждение сродни софизму. Ведь к возвращенным Тимее сокровищам он навязал еще и себя в придачу и в обмен на богатства просил у девушки ее сердце. А это есть насилие, обман.
Тимар хотел как можно скорее начать семейную жизнь. Ему не грозили проволочки, так как не требовалось шить-вышивать наряды невесте, он все приобрел в готовом виде у лучших торговых домов Вены, а подвенечное платье Тимее создал знаменитейший парижский модельер, так что невесте не было нужды шесть недель трудиться над ним, как над тем, первым. А первое - двукрат злополучное - платье упрятано в стенной шкаф, куда никто никогда не заглядывает. И оттуда его никто и никогда не достанет.
Однако по-прежнему оставались препятствия духовного порядка: ведь Тимея все еще была не крещеная.
Тимар вполне естественно желал, чтобы Тимея, если уж он а переходит из турецкой веры в христианскую, стала протестанткой, тогда она сможет ходить в церковь вместе с мужем.
Но туту протестантский священник заявил, что прежде всего неофитке должно ознакомиться с основами той религии, в лоно которой она желает вступить. И поскольку здесь мало видеть и слышать, как, скажем, в греческой церкви, а надобно и разуметь - ведь протестантская вера основывается на разумении, на работе мысли, - значит, девице придется подучиться церковным наукам; тогда она сама сможет убедиться, насколько те догматы, которым она отныне намерена следовать, разумнее, рациональнее, обоснованнее тех, которые до сих пор держали ее в плену заблуждений.
Но вот ведь беда: магометанская вера и не разрабатывала никаких догматов для женщин. Восточные женщины не являются членами религиозной общины, им не разрешается присутствовать на богослужении вместе с мужчинами, таблица Михраба, указующая на Мекку со стены любого магометанского храма, лишена для них какого бы то ни было смысла, ритуальные омовения Абдест, Гизым или Тухрет их ни к чему не обязывают, равно как и строжайший пост Рамадан или праздник Байрам. Женщины не совершают паломничество в Мекку к Каабе, не припадают устами к священному камню, не пьют из источника Земзем; женщин священнослужитель не венчает в храме, не обучает закону божьему, не конфирмует, не исповедует, женщинам и души-то не дано; для них не существует загробного мира, за ними в смертный час не является ангел Азражль, отделяющий душу от плоти, ангелы Мункар и Накир не выспрашивают у них после смерти, что доброго и что дурного содеяли они в своей бренной жизни. Их не омывают в источнике Измаила, не сталкивают в яму Морзута, их не воскрешает после смерти трубный зов ангела Исрафима. У них на лбу не начертано слово "мумен" ("верующий"), они не перебегают через мост Аль-Сират и не сваливаются с него в какой-либо из семи кругов преисподней, среди которых наиболее прохладный - Гееннна огненная, а следующие за нею Ладана, Хотима, Саир, Сакар, Яхим и Аль-Хавият постепенно "поддают жару". Женщинам нет нужды боятся пекла, но зато и рая им не видать, они не попадают под сень огромного дерева Туба, поскольку у мужчин нет в них никакой надобности: их-то в раю поджидают вечно юные гурии - по семьдесят семь девственниц на каждого праведника. Магометанская женщина - всего лишь цветок, не более того, увянет и облетит; а душа ее - цветочный аромат, подует ветер и унесет без следа.
