Георгий Громадский, довольно известный фотохудожник, когда-то делал снимки для журналов мод и слыл в этой области большой знаменитостью. Но затем ему все надоело, он обленился и постарел. В последнее время увлекся фотографированием обнаженных женщин.
Тут ему позировали, конечно, совсем не те девушки, с которыми он привык работать для государственных журналов. Прежние его знакомые манекенщицы не соглашались сниматься даже в нижнем белье. Он тратил огромные усилия, пуская в ход все свое мужское обаяние, чтобы уговорить их сфотографироваться хотя бы в купальнике.
А у этих нынешних натурщиц нет ни стыда, ни стиля. Конечно, Громадский снимал иногда обнаженное женское тело, просто так, для собственного удовольствия. Но ему и в голову не приходило, что можно такими снимками торговать. Но вот однажды его юная натурщица сунула себе в сумочку фотографию своего соска.
После этого случая выполненные Громадским снимки «ню» вдруг вошли в моду. Зачастую было невозможно с первого взгляда определить, какая именно часть женского тела изображена на них, но фотографии шли, а это, в свою очередь, давало возможность Георгию Валентиновичу жить безбедно.
Вот уже год он снимал в одном из домоуправлений в Кузьминках трехкомнатную квартиру на правах руководителя детской фотостудии.
Громадский делал бесплатные снимки для всех работников домуправления, оформлял к 1 мая и 7 ноября ЖЭСовскую газету, а за это ему бесплатно предоставили не только помещение для студии, но на той же лестничной площадке выделили еще и однокомнатную квартиру для офиса.
В ней-то уже несколько месяцев и обитал племянник Георгия Валентиновича — Вадик Ефремов.
По просьбе Громадского обе квартиры были объединены общей прихожей, и в фотостудию можно было пройти как из комнаты Вадика, так и прямо через входную дверь.
Пока Вадик разгружал на кухне сумки, наполненные деликатесами из Елисеевского, девушки, удостоверившись, что Громадского еще нет, решили осмотреть его студию.
Большая комната была завалена рулонами розовой, голубой и зеленой бумаги, которая использовалась фотографом для создания нужного фона. На одной стене висела огромная белая простыня, на другой была простыня еще большего размера, но черная. Здесь же валялись какие-то серебристые зонтики, насаженные на длинные палки, стоял целый лес осветительных приборов.
Слева был вход в маленькую комнату. Рита щелкнула выключателем, и Алина зажмурилась от света ярких голых ламп, что загорелись над туалетным столиком. На нем стояли разноцветные коробочки с какими-то кремами, валялись губки, смятые бумажные салфетки, маленькие грязные щеточки для окраски ресниц, прозрачные тонкие косынки из шифона, щипцы для завивки волос, портативный фен и много всякой женской парфюмерии.
Алина, пораженная всем увиденным, минут пять простояла не двигаясь.
— И откуда такая красавица? — донесся до нее веселый голос. — Если вы не против, я сейчас же сделаю несколько ваших снимков.
Мужчина, вдруг возникший в двери, произвел на Алину такое впечатление, что она буквально вросла в землю. Перед нею стоял сам великий князь Дмитрий Романов — высокий блондин с зелеными глазами и ослепительной улыбкой. Правда, уже чувствовался возраст. Громадский начал слегка полнеть. Но он был еще очень недурен собою и знал об этом.
Не давая Алине опомниться, фотограф быстро установил свет, направив его на черный задник. Потом он, бережно целуя пальцы Алине, легонько подвел ее к освещенной стене.
— Не бойтесь, моя прелесть. Я — фотохудожник-профессионал. Меня зовут Георгий Громадский. И сейчас я сделаю ваш портрет и назову его «Русское чудо», ибо вы действительно чудо! — все это он говорил, нацеливая на молчавшую и почему-то беспрекословно ему подчинявшуюся Алину объектив своей фотокамеры.
— Сегодня я работаю без помощника. Поэтому мне немного больше потребуется времени, чтобы высветить вашу прелестную головку, — Громадский, невзирая на возраст и рост, был удивительно верткий и пластичный, и в этой захламленной студии порхал, как мотылек.
— Так, красавица, встаньте, пожалуйста, спиной к камере и больше ничего не делайте.
Щелк! — шлепнул затвор фотоаппарата.
— А теперь повернитесь в профиль! — щелк, щелк! — Пожалуйста, подбородок чуть повыше! — щелк! — Отлично, теперь посмотрите на меня. Вот так, умница! — Щелк! Щелк! Щелк!
— Вот и все! Ничего страшного, правда? — Георгий опять подошел к Алине и, заглянув в ее бездонные глаза, нежно поцеловал хрупкую девичью ладонь.
Алина смущенно опустила ресницы и произнесла немного дрогнувшим голосом:
— А я ничего и не боюсь.
— И как вас звать-величать, бесстрашная прелестница? — Громадский откровенно любовался слегка раскрасневшейся девушкой.
— Алина, — взметнув пушистые ресницы, быстро сказала она.
— И имя у вас дивное, необычное, — нараспев произнес Георгий. — Откуда же такое чудо попало в наше холостяцкое жилище? — этот вопрос предназначен был уже скорее Вадику, который выглянул из кухни.
— Добрый вечер, Георгий Валентинович! Вы как раз к ужину. У нас гости! — парень кивнул в сторону Алины.
— Но я пока вижу одну гостью и думаю, что эта наша встреча будет иметь эпохальное значение для моего творчества и личной жизни.
— Конечно, ведь Алина теперь будет жить у нас и вы будете иметь возможность часто посещать наш дом для творческого вдохновения, — с этими словами Рита появилась перед почему-то смутившимся Громадским.
— А, Ритуша! И ты здесь! — без особой радости в голосе произнес Георгий.
— Я привела сюда свою сестру, чтобы она поближе познакомилась с жизнью столичной богемы. — Рита с вызовом смотрела на Громадского. — Да и мама спрашивала, как ваше здоровье, что-то вы к нам давно глаз не кажете.
— Дела, Риточка, дела! — Громадский убрал в стол фотоаппарат и включил верхний свет в студии.
По тому, как он сейчас двигался в павильоне, было видно, что с нервами у него не все в порядке. Донесшийся из кухни призыв Вадика идти к столу был встречен всеобщей радостью…
Ужин удался на славу. Вадик оказался блестящим кулинаром. Девушки от души хвалили его, уплетая за обе щеки салаты и паштеты.
Громадский был в ударе. Он острил, рассказывал очень смешные случаи из своей жизни, сыпал анекдотами.
Алина держалась с достоинством. Безошибочным чутьем женщины она поняла, что Громадский в нее влюбился, сразу и безоглядно. Разобраться в своих чувствах к этому импозантному стареющему красавцу она еще не успела.
Рита, счастливая от присутствия любимого и в то же время заметившая обоюдный интерес сестры и Громадского, вела себя раскованно, но не теряла бдительности.
При каждой попытке Георгия Валентиновича привлечь внимание Алины к его персоне Рита тут же вспоминала вслух о какой-либо истории, связанной с Галиной Дмитриевной и Громадским.
Алина внутренне содрогалась от таких выходок сестры, но внешне ничем не выражала своего недовольства, а чтобы отвлечь внимание от Громадского, завела разговор с Вадиком:
— Как тебе удалось отвертеться от службы в армии?
— Когда мне было четырнадцать лет, я переболел туберкулезом, поэтому военкомат меня забраковал, — просто ответил парень.
— Бедненький мой! — Рита ласково обняла его за шею. — Но теперь же ты здоров! — и она весело подмигнула ему.
— А как случилось, что ты научился шить, да еще так хорошо? — снова спросила Алина.
— Не знаю. Я просто шил и все, — пожал плечами Вадик.
— Но нельзя же просто так взять и начать шить ни с того ни с сего. Так не бывает, — возразила Алина.
Вадик подумал, почесал затылок и сказал:
— Сначала я сшил несколько костюмов своей маме. Она их с удовольствием носила. Правда, мне казалось, что делает она это только ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Но потом все ее подруги захотели иметь такие же платья. Ну что ж, была не была! Вот так я и начал! — он широко улыбнулся. — А теперь расскажи, что ты сама собираешься делать в Москве.
Все с любопытством посмотрели на Алину.
— Пойду в Технологический и стану модельером! — серьезно сказала она.
— Как мадемуазель Коко! — вставила Рита.
— Ого, какие замашки у нашей пташки! — Громадский во все глаза с восторгом смотрел на Алину. — Я не сомневаюсь, что вы станете известной в любом деле, за которое возьметесь!
— С чего это такая уверенность вдруг? — ревнивые нотки в голосе Риты заставили Владика сменить тему разговора.
— Девочки, хотите заглянуть в мое ателье? — и он, вскочив со стула, широким жестом отворил дверь в свое жилище…
Маленькая комната при ярком свете подвеса была более чистой и опрятной, чем фотостудия Громадского.
На длинном столе, занимавшем большую часть помещения, на большом куске розовато-лиловой шерсти лежали картонные выкройки.
