Я одеваюсь ровно за пять секунд. Она продолжает стоять посреди комнаты. Опустив голову, раскачиваясь. Она не может взглянуть на меня.
«Этого нельзя простить, да, Барб?»
У меня сильно трясутся руки. Я хочу, чтобы Лаура умерла. Я так хочу этого.
«Простить? Я надеюсь, что ты отправишься прямиком в ад, свинья».
«Признай одно, Барб, и тебе будет легко до конца жизни. Узнай крупицу правды. Тебе ведь было приятно».
Я плюю ей в лицо. Я страшно голодна. Я иду по авеню Содружества и захожу в итальянский ресторан, который обычно избегаю. Я съедаю два бутерброда с мясом. Сижу здесь до трех часов. Официант шутит на тему того, что хорошенькая девушка сидит без спутника. Я заказываю две бутылки «кьянти». Официант делает мне предложение. Если я пойду с ним домой, он оплатит счет. Я говорю, что согласна. Мне приходится. Я оставила деньги дома. У меня нет вещей. Я не могу пойти в гостиницу. Официант настроен дружелюбно. Он так много смеется. Утром, когда я просыпаюсь, он еще спит. Постель в крови. В моей крови. Мне так больно между ногами. Я одеваюсь. Не могу засунуть ногу в туфлю. Там что-то есть. Десятидолларовая бумажка. Я беру ее. Я останавливаю такси и прошу водителя подождать. Мы едем через Роксбери, затем Бэк-бей, я больше не хочу видеть Бостон.
Я поднимаюсь по лестнице. Лифт слишком шумный, его слышно в квартире. Я задыхаюсь; я понимаю, как глупа. Но мысли у меня неясные. Конечно же, сумочки у меня нет, значит, нет и ключа. Лауре придется впустить меня. В дверь засунут конверт. На нем написано мое имя. Внутри ключ и записка, которую я не удосуживаюсь прочесть. Я захожу в гостиную. Ничего не изменилось, ничего не сдвинуто с места, но Лаура затопила камин. Он еще тлеет. Я вижу края обугленных фотографий. Я захожу в свою комнату, собираю свои вещи. Не вижу и не слышу Лауры и не хочу этого…
Мне нужно забрать из аптечки лекарства…
О, это ужасно. Лаура лежит в ванне. Там нет воды. На полочке стоит пузырек.
— Я сейчас проснусь, доктор Фрер.
— Хорошо, просыпайтесь.
Лаура совершенно белая. У нее открыт рот. На груди и животе следы от ожогов. В пузырьке была азотная кислота. Лаура часто шутила. На пузырьке была наклейка: «На случай Судного дня». Да, это была расхожая шутка. Пузырек на случай Судного дня. Лицо Лауры перекошено. Должно быть, ей было страшно больно. Я закрываю ей рот, и лицо становится лучше. Более похожим на Лауру. У нее на носу черно-синяя ссадина.
Мне нужно что-то предпринять. Вы понимаете. Вызвать полицию.
Я смотрю на Лауру.
Я тоже люблю тебя, Лаура. Но, Лаура, я рада, что ты умерла. Я так рада. Читаю записку. «В моем начале лежит мой конец…»
С криком сбегаю вниз по лестнице. Водитель выскакивает из такси. Я говорю ему…
— Сколько я была в отключке, доктор Фрер?
— Не очень долго.
— Я чувствую себя лучше. Отдохнувшей.
— Сегодня мы сделали большой шаг вперед, Барбара.
— Я ведь сказала, что была рада, что Лаура умерла, правда? Я не вообразила это?
— Нет, вы не вообразили это.
Тедди стоял у батареи в пустой квартире, выходящей окнами на ООН. У него были мокрые брюки. На улице серело нью-йоркское утро с проливным дождем, конца которому не было видно. Ветер нес грипп, мужчины и женщины, стоящие на автобусных остановках, закрывали головы свежими газетами, пытаясь защититься от его порывов. Сняв шляпу, Тедди пощупал повязку над глазом. Она была влажная, и от этого швы ныли. Тедди позвонил в контору и сообщил секретарше, что его не будет сегодня, а возможно, и целую неделю. С ним произошел несчастный случай, сказал он, не подозревая о скрытой в этой фразе иронии. Теперь рынок, плотное расписание встреч и совещаний казались далекими и нереальными. Невозможно было представить, как он сможет сидеть за столом с другими людьми, обсуждая что-то столь тривиальное, как структура корпорации и новый выпуск акций. Слова и цифры на листах бумаги в пухлых папках принадлежали той бессмысленной суете, которую раньше Тедди ошибочно принимал за жизнь и даже за страсть.
Эти магнитофонные ленты стоили уплаченных за них денег. Тедди искал откровений, но был вознагражден тайнами, личными, укрытыми от постороннего глаза секретами. От выслушавшего откровения ждут только советов, обычно он не вмешивается. Но Тедди необходимо было действовать. С этими мыслями — сейчас вопрос стоял не просто о том, что делать с Барбарой, — сегодня утром он достал из своего сейфа в банке «Чейз Манхэттен» десять тысячедолларовых банкнот.
Тедди набрал номер, который ему сообщили в справочной, принадлежащий покойному и анонимному У. Т. Гранту. Справедливость — это абстрактное понятие правосудия; в повседневной жизни она обычно сводится к долларам и центам, и Тедди был готов выплатить компенсацию. На звонок ответила женщина.
— Алло, — сказал Тедди, удивленный ее грубым тоном. — Это дом мистера Гранта?
— Да.
— Я могу поговорить с ним? — спросил он, пытаясь изобразить голосом полную невинность.
— Это шутка или что?
— Нет, не шутка.
— Ну, так он умер. Он был убит! — резко произнесла женщина.
Тедди поразили ее слова. Насыщенные злобой, тревогой, обвинением. Несомненно, бесспорно чувства направлены против него.
— Я что-то слышал… но был не уверен.
— Что ж, я его дочь, и я видела его труп. Он был убит.
Это слово снова ударило Тедди, и ему стало как-то не по себе.
— Кто вы?
— Я живу в этом же здании.
— Неужели?
— Да, живу.
— Как ваша фамилия? — подозрительно спросила женщина.
— Это неважно.
— Тогда чего же вы хотите?
— Помочь.
— Ну, так у вас неспокойна совесть по поводу старого ниггера, который носил ваши вещи?
— Нет, не у меня, — после паузы сказал Тедди.
— Почему вы не хотите назвать себя?
— Предпочитаю обойтись без этого. Вы живете по тому же адресу… дом двести девяносто пять по Сто тридцать пятой улице?
— Зачем вам это знать?
— Я только что сказал вам. Я хочу что-нибудь сделать.
— Если вы собираетесь прислать цветы, то можете засунуть их себе в задницу. Если вы — тот врач, я надеюсь, что вы больше не проведете ни одной спокойной ночи. Его убили, когда он защищал ваше имущество. Имущество! Разве оно стоит чьей-либо жизни?
— Не знаю. Я не врач. Я просто…
Когда она снова заговорила, Тедди сжался от ужаса, а его рука так сильно затряслась, что трубка едва не выпала из нее.
— Вы убили его, так?
— Я…
— Я звоню в полицию, мистер. Мы найдем вас, не беспокойтесь. Никогда не забуду ваш голос. Если мне придется…
Тедди бросил трубку и изумленно уставился на аппарат. Как она узнала? Он должен ей все объяснить. Он снова набрал номер, но линия оказалась занята. Воспользовавшись подоконником, Тедди написал адрес и имя Гранта на светло-желтом конверте. Он держал ручку в левой руке и выводил неровные буквы с закорючками, которые никогда бы не идентифицировали с его почерком. Положив десять купюр в конверт, Тедди надавил на самоклеящийся край. Он где-то читал, что полицейские эксперты могут со всей определенностью установить, чья слюна использовалась при заклеивании конверта или марки. Это было такой же уликой, как и отпечатки пальцев. Но он не был подозреваемым. У полиции нет никакой наводки на него и на тех юнцов, которые совершили ограбление. Нет, он был в безопасности, никому не известный, непричастный.
Тедди снова услышал в трубке ее голос.
— Я говорил с вами несколько минут назад.
— Узнаю ваш голос, — зловеще ответила женщина.
— Я хочу все объяснить. Я ни в чем не виноват.
— Это ваши слова. Тогда зачем утруждать себя звонком, если вас ничего не беспокоит?
— Я хотел послать вам деньги. Ваш отец однажды оказал мне большую услугу.
— Да, а какую?
— Она была… личной, касающейся лишь нас двоих.
— Послушайте, мистер, я сразу распознаю, когда белые врут. Я вскормлена на подобной лжи. Я — не какая-то тупая черномазая, которой легко навешать лапшу на уши. Вы убили его, а теперь хотите поладить с собственной совестью.
— Почему вы все время говорите так?
— Потому что если бы вы были другом, вы пришли бы на его похороны.
— Я был за границей.
— Это ложь! — воскликнула она.
— С чего вы взяли?
— Я слышу это по вашему дыханию. Вы не можете совладать с ним и лжете, едва разжимая зубы.
— Что ж, в таком случае больше…
— Вы собираетесь послать деньги? — Женщина переменила тон.
— Да, хочу.
— Они нам действительно очень нужны. Похороны больно ударили нас, мы с трудом справились.
Теперь ее голос звучал более спокойно. Вероятно, она выплеснула гнев, который до звонка Тедди не имел выхода.
— Я сегодня же пошлю вам деньги.
— Огромное спасибо, мистер…
