— Что ты ей рассказала?
— Правду о голодании Хоуп. О том, что в клинике ей поставили диагноз — депрессия и, возможно, симптомы раздвоения личности. Я так хорошо запомнила этот разговор потому, что, говоря, я попутно размышляла. Зачем вокруг этого нагнетают такую секретность? Почему я должна стыдиться и скрывать то, что с ней происходит? Ведь она моя дочь. Я люблю ее и готова на все, чтобы только помочь ей. Но попробуй я заикнуться где-нибудь, что водила ее к психиатру, как тотчас слух бы распространился и Хоуп пометили бы «алой буквой», как в романе Готорна, если не чем-то похуже. Печально, конечно, но это факт. Ее бы избегали как прокаженную. Даже дома, каждый раз, если я ненароком оброню словечко вроде «депрессия» или «апорексия», Билл наливается кровью и, я думаю, его может хватить удар. Он боится, что и на нас всех поставят клеймо.
— А вы тут при чем?
Аделаида стыдливо опустила взгляд.
— Раньше у нас были проблемы с Пенелопой.
— Какого рода?
— Она ужасно ревновала к Хоуп и в некоторых случаях проявляла… как бы это сказать… склонность к насилию. Мне иногда приходилось выручать Хоуп. Однажды она привязала ее к дереву и оставила так на много часов, а нам заявила, что не знает, где ее сестренка. Наша соседка Беа Банди услышала плач и позвала Билла. Мы тогда оба чуть не потеряли рассудок, а каково пришлось бедняжке Хоуп? Меня до сих пор дрожь пробирает, как вспомню ее заплаканное личико, ее обмякшее тельце, когда Билл вносил ее на руках в прихожую. Потом она долго по ночам кричала во сне и просыпалась от страха, но днем как ни в чем не бывало по-прежнему играла с Пенелопой и ходила за ней по пятам, как преданный щенок.
А в другой раз садовник застал Пенелопу, обрызгивающую бензином траву вокруг ее кукольного домика. Ты должна помнить его — с зелеными ставнями на окошечках и желтой крышей под черепицу. Он поинтересовался, что она делает, а Пенелопа сказала, что хотела сжечь сорняк вокруг, чтобы домик смотрелся лучше, но мы все равно были в панике. Ну а позже ее поступки стали представлять реальную опасность.
— И что вы предприняли? — поинтересовалась Фрэнсис.
— Мы отправили ее к психиатру, женщине, которая специализировалась на работе с подростками. Но после первого же сеанса Билл решил отказаться от ее услуг. «Такие беседы приведут лишь к тому, что мы все сочтем себя с тараканами в голове, — сказал он. — Будем иметь эту ученую дамочку в виду, но… в отдаленной перспективе. Поживем — увидим». Вот тогда я и поняла, что он панически боится врачей-психиатров, а еще больше, чтобы на нас всех не навесили ярлык.
— Но Хоуп тоже встречалась с врачом?
— Ее физическое состояние внушало опасения. С этим Биллу легче было примириться. Ну и тогда он был очень напуган. Доктор Бентли, наш семейный врач, хотел посадить ее на антидепрессанты. Он пожилой человек и вполне консервативен в подходе к современным лекарствам. Он уж никак не прописал бы их Хоуп без необходимости. Я склонна была последовать его совету, но Билл сказал, что об антидепрессантах и речи быть не может.
— Почему?
— Это означало бы, что ее зарегистрируют как хроническую больную и внесут в аптечный список. Он убеждал меня, что, когда Хоуп выйдет замуж и заживет собственным домом, ей станет лучше. Билл не желал верить, что эта, по его выражению, дурь может навеки осесть в ее голове. И, уж конечно, не хотел, чтобы Хоуп начала свою совместную жизнь с Джеком, осознавая себя ущербной личностью.
— Ты не вспомнишь, какое средство собирался прописать ей доктор Бентли?
— Что-то на букву С. — Аделаида наморщила лоб, припоминая. — Серотонин, кажется.
Серотонин, аналог прозака, широко применяется для снятия или, на худой конец, временного облегчения депрессии. Клиенты «Ассоциации в защиту жертв насилия в семье» только и спасались этим снадобьем, и Фрэнсис вдоволь наслышалась о его чудодейственных свойствах.
— А как ты отыскала для Хоуп нового психиатра вместо той женщины?
— Его рекомендовал доктор Бентли.
— Доктора Франка? — уточнила Фрэнсис.
— Откуда ты знаешь?
— Джек упоминал это имя. А тебе известно, что Фиона Кэбот также обращалась к нему?
На дотоле каменном лице Аделаиды прорезалось удивление.
— Нет…
— А ты или Билл виделись с ним?
Аделаида поджала губы, явно не желая отвечать, но потом превозмогла себя и вновь заговорила, теперь уже совсем тихо, почти шепотом:
— Он начал с того, что пригласил нас обоих на первый сеанс. Он считал, что участие близких Хоуп людей положительно скажется на лечении. Я была с ним согласна, тем более что дочь жила с нами и мы постоянно общались, а вот Билл придерживался другого мнения. Он пошел со мной один раз, на сеансе весь извелся, а вернувшись домой, засел в библиотеке и напился. Таким пьяным я его никогда не видела. Я не могла допытаться, из-за чего он так расстроился, и уговорить его лечь в постель. Наутро графин со скотчем был пуст, а муж спал в кресле. Несколько раз он выдумывал предлоги, чтобы не ходить к психиатру, а позже вообще отказался наотрез. Он сказал, что доктор считает его виновным в том, что происходит с Хоуп.
— А после той вашей с Фионой беседы вопрос о состоянии Хоуп больше не поднимался?
Аделаида покачала головой:
— Нет. Она ни о чем не спрашивала, и меня это даже расстроило. Ведь вначале Фиона была так участлива, а тут вдруг потеряла всякий интерес к нашим проблемам. Ну а мне было неудобно самой затевать разговор на эту тему.
Тетушка поднялась со стула, прошла к буфету и, распахнув дверцу, извлекла из глубин стопку желто-синих салфеток — неиспользованный запас к несостоявшейся свадьбе. Ее пальцы принялись перебирать салфетки, разглаживать воображаемые складки на мягкой ткани. Это тоже была своего рода психотерапия, которую сломленный горем человек придумывает для себя сам.
— А что это за отказное соглашение, которое Хоуп должна была подписать?
Тетушка вздрогнула, как будто внезапно пробудилась и с неохотой вернулась из царства сна в холодную, негостеприимную реальность. По выражению ее лица можно было судить, что такого вопроса она никак не ожидала. Он ее крайне смутил.
— Почему ты спрашиваешь?
— Джек рассказал мне о нем. Якобы родители Джека настаивали, чтобы Хоуп согласилась на некие финансовые условия еще до свадьбы, а он был категорически против. Он еще сказал, что, когда родителям не удалось его убедить, они обратились к тебе и Биллу.
Аделаида, едва шевеля губами, произнесла покаянно:
— Тут, я скажу… мне за себя стыдно…
Фрэнсис невольно тоже перешла на шепот:
— А в чем дело?
— Получилось так, что мы сговорились за спиной у собственной дочери. За водкой с тоником и коктейлем с шампанским у нас на веранде. Кэботы пришли, чтобы обсудить проблемы на случай, если Хоуп и Джек разведутся. И это когда они еще не поженились. Позор, что я согласилась…
— На такой разговор?
— На все.
— А почему?
— Если я скажу, что по настоянию Билла, то это будет не совсем верно. Хотя в его доводах был здравый смысл. Казалось, что все делается в интересах Хоуп.
— А на самом деле?
— Как только Хоуп связалась с Карлом, Билл потерял покой. Честно говоря, он был вне себя. У него свои взгляды на брак — у пары должен быть общий тыл, чтобы выжить вместе, сходное происхождение, образ жизни и круг родственников, друзей и знакомых, поддерживающих молодую семью. Только так можно карабкаться наверх. А Хоуп и Карл — это день и ночь. Между ними пропасть, и они скатились бы туда оба. Билл боялся, что если дочь предпочтет Джеку Карла, то мы потеряем ее навсегда. Оторвавшись от своих корней, она вряд ли пустит новые на другой почве, а для нас станет чужой. Он предвидел такой печальный исход и, по-моему, был прав.
Слова тетки навели Фрэнсис на размышления о себе. В ее жизни семейные устои, экономические интересы, религиозные традиции не сыграли заметной роли. Она была очень привязана к отцу, но только как к отцу, а не как к главе семейного клана.
Детство и жизненный путь самого близкого ей человека, Сэма, разительно отличались от ее прошлого, его родословная — от ее родословной, но они понимали друг друга с полуслова, хоть она росла в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде в холе и уюте, а он вкалывал с малых лет на ферме в Орегоне. Но было бы наивно брать в пример себя и его. Большинство людей не в силах пробить брешь в циклопической стене социальных различий, даже если их взаимная страсть пылает огнем.
— Когда Хоуп и Джек вновь сошлись, Билл был на седьмом небе от счастья. Он восторгался Джеком и был уверен, что тот оградит Хоуп от злого внешнего мира, от дурных влияний, от ее, как он говорил, «закидонов», посадит в уютную роскошную клетку, будет холить и лелеять и кормить с ложечки. Зная ее хрупкую натуру, Билл первым делом заботился о том, чтобы найти ей мужа, который берег бы свою жену, как дорогую игрушку. Джек отвечал всем этим требованиям. Ну и финансовые интересы, конечно, имели место. Джек обеспечен деньгами, трезв и сообразителен, и склад ума у него, несомненно, практический, учитывая гены Кэбота-старшего. Словом, Билл делал все возможное, чтобы этот брак состоялся. Хотя мы в разговорах между собой ни разу не поднимали эту тему, я уверена, что он хотел поженить их как можно скорее, прежде чем Кэботы дознаются о том, что Хоуп не может иметь детей.
