Андреа Парнелл - Безрассудная девственница

Народу собралось еще больше, чем в первый раз. Многие, не убоявшиеся дождя, желали сидеть со всеми удобствами, поэтому приехали из других городов заранее и задолго до начала заседания заняли места. Среди них был и Джон Байярд, который одним из первых ворвался в зал и уселся поблизости от скамьи обвиняемой.

Глория заметила его сразу, как только вошла.

- Джон, - прошептала она и остановилась возле него.

Охотник не изменился в лице и даже не поглядел на нее, отчего ее радость мгновенно сменилась отчаянием. Он даже не улыбнулся в ответ на ее робкую улыбку. Глория решила, что Байярд винит ее за зло, которое она причинила его сыну, и не могла не признать его правоту. Похоже, он тоже пришел свидетельствовать против нее.

Недовольный задержкой, констебль взял ее за локоть и повел на место. Ее голубые глаза, о которых говорили все в один голос, потухли. Рашель первая обратила внимание на то, что девушка, которая до сих пор сидела всегда прямо и гордо держала голову, теперь поникла, словно забыла и о судьях, и об обвинителях, и о виселице.

Однако этого нельзя было сказать о судьях. Они взялись за новое для себя дело с пылом, достойным лучшего применения. Разница между слушанием и судом заключалась в том, что были приглашены присяжные и еще один судья. А так все было то же самое.

Заявления, выслушанные в первый раз, сейчас были представлены как свидетельские показания. Почти все утро зачитывалось обвинительное заключение. К полудню люди устали, потому что чиновник равнодушно повторял слова, не вдумываясь в их смысл, и живая трагедия хотя бы Сары Колльер не выдержала его монотонного чтения.

Однако разочарование зрителей было недолгим. Госпожа Кобб засвидетельствовала, что ее дочь во время болезни один раз позвала Глорию Уоррен.

- Я тогда не знала, а теперь знаю, что ведьма кружилась над ней и не давала моей Джейн оправиться, - показала несчастная мать.

- Я видел, как она играла с четырьмя девочками, которые потом заболели, - показал Френсис Стивене. - Мы с Джозефом Эллином видели.

Не долго думая, Прюденс Оливер тоже показала, что совершенно уверена в ненависти к ней Глории за то, что она разбила их дружбу с Сарой. Когда назвали ее имя и надо было идти свидетельствовать против Глории Уоррен, в этой девочке, так же, как Руфи, послушной воле Сары, якобы проснулся страх перед дьявольским возмездием. Она бросилась на пол и разыграла, будто борется с тенью Глории Уоррен.

- Огромная черная птица! - крикнула она и закрыла шею и лицо руками.

Третий судья по имени Дикенсон, не оправдывая надежд Глории, нацелил на нее указующий перст.

- Отпусти девочку! - завопил он. Глория прижала руки к груди.

- Я не могу отпустить, потому что я не держу ее.

Ее голос звучал холодно и спокойно, отчего обвинение стало еще более убедительным. Разве невиновный человек не расстроился бы, увидев такую печальную картину?

- Дотронься до нее, - приказал Дикенсон. - Если ее истерика прекратится, ты виновна.

Констебли подтащили бьющуюся в их руках девушку к ведьме и проследили, чтобы она не ударилась головой, если, взглянув на Глорию, g`a|erq еще сильнее. Один из них взял руку Глории и положил ее на руку Прюденс. Девушка вздрогнула и застонала, словно приходя в себя. Ее подняли и отвели на место, после чего она больше не будоражила собравшихся людей.

- Ты и теперь отрицаешь, что ты ведьма?

- спросил судья.

- Отрицаю, - ответила Глория, собрав остатки сил. - Ведьм нет вообще.

Дикенсон вскочил и, если бы не Файлар и Джонс, налетел бы на присяжных. Джонс потребовал предоставить слово еще одному человеку, который специально занимается проблемами черной магии.

Это был Джосия Беллингем.

- Глория Уоррен - ведьма, - сказал он. Не новичок в ораторском искусстве, он обратил свою речь к присяжным на случай, если кто-нибудь из них еще сомневался в приведенных доказательствах. - Она приходила ко мне не меньше двенадцати раз, - заявил он. - Эта прелестная Цирцея наслала на меня порчу и разбила мне сердце.

Он поглядел на судей.

- Цирцея? - переспросил Джонс, который не читал классическую литературу.

- Да, - Беллингем едва заметно кивнул.

- Эта женщина умеет менять обличья. Один раз она пришла ко мне в виде большой черной кошки. В глазах у нее полыхало пламя. Она уложила меня на кровать и запустила мне в спину когти.

- Ты сопротивлялся?

- Конечно, - Беллингем выпрямился. - И воздал ей сторицей. После этого она стала мучить меня каждую ночь. Иногда она была как есть, иногда черной птицей. Только лицо всегда оставалось ее собственным.

У судей глаза полезли на лоб от изумления.

- И ты ни разу не уступил ей?

- Нет, - сказал Беллингем. - Ни разу. Хотя однажды она вытащила меня из кровати и потащила на шабаш ведьм. Там я понял, чего она хочет. Если бы ей удалось сделать слугу Господа, Джосию Беллингема, слугой дьявола, она бы стала королевой ведьм.

- Почему же вы не рассказали нам об этом раньше? - поинтересовался Файдар. Беллингем печально, покачал головой.

- Она не давала мне. Только теперь, когда она в цепях и у нее нет прежней власти, я могу говорить.

Беллингем вновь повернулся к присяжным.

- Это еще не самое худшее, - сказал он.

- Ее мать тоже была ведьмой. Глория вскочила.

- Ты лжешь! Лжешь! - закричала она и бросилась бы на священника, если бы констебли не удержали ее на месте.

Беллингем продолжал:

- Послушайте, что я скажу. Мертвая госпожа Уоррен лежала на полу в подобающей христианке позе, - для усиления эффекта он сложил руки на груди. - И все-таки она была ведьмой! Господь покарал мать за грехи, - и он протянул руки к сидящим в зале. - Нам надо поступить так же с ведьминским отродьем!

- Лжец! Ты клевещешь на мою мать! - кричала Глория, и глаза у нее сверкали. - Ты... - у нее перехватило дыхание. Беллингем не видел, как ее мать лежала на полу. Он пришел позже, когда ее уже перенесли на кровать. Ты был там, - проговорила она еле слышно, но потом ее голос окреп. - Ты был там, когда моя мать умерла.

Беллингем даже не позаботился изобразить негодование. Он был настолько поглощен своей ролью, что сделал вид, будто не обратил внимания на слова ведьмы, лишь медленно покачал головой, словно ему было жаль несчастную дьяволицу, посмевшую чернить его.

- Она все еще не отказалась от своих намерений, - пожаловался он.

Чтобы Глория замолчала, судьи приказали завязать ей рот, и Беллингем, уверенный в том, что исполнил свой долг и очистил душу от грехов, сел.

Записав показание Беллингема, Джонс отложил перо. Судьи совещались недолго, и Дикенсон обратился к присяжным, чтоб они сказали свое слово. Им потребовалось немного времени на раздумья.

- Виновна!

Все разом заговорили.

Дикенсон постучал по столу. Свой долг он видел в том, чтобы как можно скорее избавить Сили-Гроув от ведьмы. Приказав развязать ей рот, он встал и огласил приговор:

- Глория Уоррен, ты грешна в черной магии и не желаешь покаяться, поэтому я приговариваю тебя к повешению. Казнь совершится на рассвете, чтобы твоя черная душа не отравила нам еще один день.

Глория медленно поднялась со скамьи. Все замолчали, потому что хотели услышать последнее слово ведьмы. Не покается ли она в свой последний час? Нет, она не стала каяться.

- Моя душа принадлежит Богу, - сказала Глория. - А моя кровь запятнает ваши руки. Тем, кто оболгал меня, Господь воздаст по заслугам, глаза у нее сверкнули серебром, о чем еще долго не могли забыть в СилиГроув. - Разве можно простить, когда льется невинная кровь?

Глория не боялась смерти.

Так она и сказала Рашель. Странно, но она не чувствовала ненависти к тем, кто судил ее и приговорил к смерти, даже к Джосии Беллингему. Его грехи не дадут ему покоя. Она уже видела его мучения, а дальше будет еще хуже. Он боялся жить, а она не боялась умереть.

Однако она решила не отдавать свои последние бесценные часы сну. Ей захотелось воскресить в памяти все счастливые события своей жизни. Сначала она вспомнила отца, его лицо и его смех. Вспомнила, как он любил ее. Потом, как они готовили вместе с мамой еду, как мама жалела ее и никогда не падала духом. Вспомнила Тэнси, хватающую ее юбку, и Пэдди, клюющего зерно у нее с руки. И, конечно же, Куэйда. Как он обнимал ее, как дразнил ее, как любил и научил всему, что должны знать мужчина и женщина, если они любят друг друга.

Она была ребенком, девушкой, женщиной. Ее любили. Каждый день ее жизни был отмечен любовью дорогих ей людей. Только одного она не испытала. Судьба не дала ей родить ребенка мужчине, которого она любит. Но даже изза этого она не хотела печалиться. У нее достаточно других воспоминаний. Глория даже улыбнулась. Да ей не хватит ночи, чтобы все вспомнить.

И не хватило. Но даже то, что она успела воскресить в своей памяти, придало ей сил и укрепило дух перед лицом смерти. Если она и ослабела на миг, то это когда Рашель коснулась ее руки по дороге к виселице.