— Потому что молодые люди из богатой среды знают, что нет решения их проблемы. Они усвоили, что их родители могут купить все. Деньги создают отношения, а отношения создают деньги, еще и еще… Власть — это деньги, которые все позволяют… Например, финансировать избирательную кампанию…
— У нас тоже отдельные богатые люди частично финансируют выборы… Это вовсе не говорит о том…
— Этим все сказано! — восклицает Анук. — Вам не понять, что заставляет богатых молодых людей примыкать к левому движению? Только безысходность. Всевластие денег. Молодому человеку из рабочей среды ближе всего коммунистические или социалистические партии, дающие надежду на улучшение его жизни… Это партии порядка! В то время как в крайне левые партии идут отчаявшиеся. Они хотят разрушить все до основания… Вот я…
— Вы, — говорит Стив, — мне кажется, представляете опасность для общества, большую, чем эпидемии. Вы проповедываете самое негативное в мире… Подстрекаете к насилию…
Толпа уже совсем близко.
— Это все равно что спровоцировать катастрофу, — произносит Стив с металлическими нотками в голосе.
— Одними разговорами, — замечает Анук.
— Достаточно одного желания, — говорит американец.
Он снова сбивает ее с толку. Последнюю фразу он произносит почти без акцента. Анук поворачивает голову и смотрит на него, чтобы убедиться, что рядом сидит один и тот же человек.
— Кто же хочет спровоцировать катастрофу? — спрашивает она.
— Вы… И такие, как вы… Революция есть не что иное, как серия искусственно вызванных катастроф… Такими же несознательными людьми, как вы… и вашими приятелями…
— У меня нет больше… приятелей… — говорит она с тоской. — Деньги держат меня в золотой клетке.
— Вы и ваши единомышленники, — произносит Стив почти сквозь зубы, — настоящая чума… Нет более никчемных и бесполезных людей, чем вы и вам подобные…
Его руки вцепились в руль с такой силой, что побелели фаланги пальцев.
— Вы нужны только для того, чтобы вас использовать в качестве марионеток для пропаганды необходимости диктатуры. И неважно, какая это диктатура, левая или правая…
Они поравнялись со скоплением народа. Стив сбавил газ. Они уже почти остановились. И, перед тем как дорожный полицейский пропустит их машину Анук успевает разглядеть на обочине дороги залитого кровью человека на носилках, груду искареженного железа, покрытого белой пеной, которую другой полицейский густой струей выливает из огнетушителя.
— Проезжайте! Проезжайте! — кричит полицейский.
Он нетерпеливо машет рукой.
— Быстрее, быстрее.
— Я хотел показать вам, к чему приводит насилие, — говорит Стив.
Его лицо сейчас белее полотна, а зубы стиснуты так крепко, что кажется, у него свело челюсти. На секунду он прикрывает глаза.
Залитое кровью лицо. Зрелище не для слабонервных. Кровь хлещет фонтаном. На лице пострадавшего в автокатастрофе застыла гримаса отчаяния. Возможно, человек зашелся в крике от нестерпимой боли… Тра-та-та — одна автоматная очередь… Тра-та-та еще и еще… Нет… Чей-то крик… Крик переходит в предсмертный хрип… Н-е-т…
— Вести машину лучше с открытыми глазами, не правда ли? — спрашивает Анук.
— Заткнись! — произносит он по-английски.
— Э, — говорит Анук. — Вы мне сказали: «Заткнись!» Для такого воспитанного человека, как вы, это уже большое достижение… Если не революционное…
Она зевает и как бы небрежно бросает с явным намерением подколоть его:
— Для меня все в прошлом… Я вышла замуж потому, что меня вынудили сложить оружие… Мой отец оказался сильнее меня… Мне пришлось уступить ему в случае с ребенком… Я сдала свои позиции еще раз, когда вышла замуж за человека, которого он выбрал для меня…
— Бог любит троицу! — произносит Стив по-французски с едва заметным акцентом. — Мне кажется, я нашел точные слова: Бог любит троицу.
— Порой вы говорите на чистом французском языке, а порой с сильным акцентом… Почему? — спрашивает Анук.
— Все зависит от того, хочу ли я скрыть свой акцент… Я не люблю насиловать себя…
— Я не сложу оружие в третий раз, — говорит Анук.
— Когда вы вошли в мэрию, — говорит Стив, — вы оставили ваше оружие в вестибюле?
Анук пожимает плечами.
— Сколько еще времени мы будем ехать до Аннаполиса?
— Минут двадцать…
— Я слишком много жду от этой встречи, — добавляет с задумчивым видом Анук. — Ваш друг Фред — живой пример страданий американского народа…
— Надо же, — замечает Стив. — Какое точное определение… В особенности для человека, который неполные сутки ходит по земле Соединенных Штатов Америки.
— Вы сами мне сказали… Я пришла к этому выводу на основании ваших высказываний…
— Когда вы увидитесь с ним, если такая встреча состоится, постарайтесь вести себя как взрослый человек. И как можно меньше давайте волю своему красноречию, то есть не болтайте лишнего. Осторожнее ведите себя с матерью Фреда. Эта женщина пережила много горя. Ваш неожиданный визит внесет некоторое разнообразие в ее жизнь. Она не говорит по-французски. Вы скажете ей правду о том, что прилетели из Франции вместе с мужем, который отправился в деловую поездку. Попробуйте хотя бы на словах соответствовать вашей внешности: прикиньтесь милой глупенькой блондиночкой, воспитанной в строгих традициях.
— Должно быть, я веду себя слишком развязно, — говорит Анук сухим тоном, — если каждый тип, с которым я имею дело, спешит объяснить мне, что мне следует делать. Мой муж прочитал мне целую лекцию в самолете. Вы же даете мне наставления, как мне следует себя вести накануне самой короткой и бесполезной встречи в моей жизни. Эта дама не представляет для меня никакого интереса, а несчастного больного мне уже заранее жалко… Ненавижу, когда мне что-то приказывают делать…
— Возможно, что это как раз то, что вам нужно… — говорит Стив.
Она почти переходит на крик:
— Почему мне встречаются одни лишь слабаки и трусы! Эти люди настолько далеки от меня в человеческом и нравственном плане, что, как только я открываю рот, они от ужаса теряют сознание… Пожалуйста, развернитесь и возвращайтесь в Вашингтон. С самого детства все стараются воспитывать меня… В том числе и вы… Вы… Случайная встреча… Мимолетное приключение… Вы тот, кто…
Она еще долго могла произносить колючие слова в его адрес, чтобы свести на нет их отношения. Внезапно она чувствует себя совсем нехорошо.
— Простите, — говорит она. — Вся моя нерастраченная злость обрушилась на вас…
Американец улыбается.
— Я не сержусь на вас… Должно быть, вы — глубоко несчастный человек.
— Еще как. И кроме того… Не знаю почему, но мне хочется выложить вам все, что наболело у меня на душе, поделиться с вами всеми своими секретами… Умоляю, не рассказывайте ничего обо мне вашей Дороти…
— Так я разворачиваюсь или нет? — спрашивает Стив.
— Нет. Умоляю, расскажите Дороти, если не сможете держать язык за зубами, о том, как я занимаюсь любовью, но не говорите ничего о моих муках…
— Потому что вы страдаете… — констатирует Стив без всякой иронии.
— Да, — говорит Анук. — Когда я попрощаюсь с вами, мои муки удвоятся, поскольку после вас останется пустота… Знаете ли вы, что я едва не полюбила вас? — спрашивает она.
— Это правда?
— Да.
— Почему «едва»?
— Потому что ваш внутренний мир не соответствует вашей внешности… Иными словами, глазами я люблю вас, а умом нет. Я не разделяю ваши взгляды и не принимаю вашу жизненную позицию. У вас есть семья. Кроме того, вы — продукт системы. И, несмотря на всю вашу хитрую «специальную подготовку», вы — простой обыватель… Человек, которому не в чем упрекнуть себя… Типичный представитель мелкой буржуазии… Добропорядочный отец семейства… патриот… трудолюбивый исполнитель на работе… У вас слишком много положительных качеств… Ваша жизнь — прямая линия, в то время как у меня — одни лишь крутые повороты. Вас можно прочесть, как открытую книгу. Все для вас понятно и ясно в этой жизни, а для меня — сплошной туман. Вы участвовали в войне и все же отрицаете ее бесполезность. Мне кажется, что ваш друг Фред стал пацифистом. Он физически пострадал на войне. Его душевные раны причиняют ему больше боли, чем царапина от штыка…
— Если я вас правильно понял, — говорит Стив, — вы могли бы полюбить Фреда только за то, что он ближе вам по духу…
— Совершенно верно, — говорит она.
— Возможно, мне не стоило рассказывать вам о нем, — произносит задумчиво Стив.
— Это не помешало мне влюбиться в вас, — замечает Анук. — Не будьте таким ревнивым…
— Ревнивым? — повторяет, усмехнувшись, он. — Нет, я не могу ревновать к Фреду. Видите ли, он, насколько я его знаю, сможет оценить по достоинству только вашу внешность. На первый взгляд вы внушаете доверие, но стоит вам открыть рот… Наступает разочарование… Фред не терпит насилия. Мы возвращаемся, вы согласны?
