— Она почти все время разговаривает с ребенком. Не обращает внимания ни на меня, ни на что. Она рассказывает ему о своих дедушке и бабушке. Уговаривает что-то сделать, что, я не могу разобрать. Она говорит тихо, часто скороговоркой. Когда я к ней обращаюсь, смотрит укоризненно. Почти ничего не ест.
— Это пройдет, четыре дня назад она потеряла мать. Вадим, подобный стресс тяжело переносить любому человеку. Тем более в ее положении. Завтра отвези ее на консультацию, пришло время. Я тоже подъеду. Не оставляй ее ни на час. В конце концов, отставь все дела в сторону! Выходи с нею на улицу подышать, отвлекай какими угодно разговорами.
— Я похож на человека, который разговаривает со своей тенью. От Вали трудно добиться реакции.
— Это надо пережить. Ты даешь ей капли?
— Даю, она ворчит, что это вредно для ребенка, но я уговариваю ее выпить.
— Для малыша они безвредны, поверь мне. Держись. Здесь только время поможет.
Белов каждый день созванивался с Маковецкой. Разговоры с нею действовали на него успокаивающе. Днем или по вечерам приходила Галина Матвеевна. Она приносила готовую еду. Помогала убрать. Вадим ворчал, что может справиться сам, но ей хотелось помочь. Дать возможность сыну отвлечься от домашней обстановки, а Вале — поговорить на волнующие ее темы. Правда, все сводилось к тому, что невестка после недолгого разговора клала ей голову на колени и замолкала. Галина Матвеевна гладила шелковые волосы Вали, аккуратно заплетенные в длинную косу, и говорила:
— Милая моя девочка, держись, родная. Так устроена наша жизнь. В ней все переплетается: рождение, смерть, радость, горе. Ты должна быть сильной. Мы тебя очень любим.
Валя понимала, что это те слова, которые должны поддержать ее. Помочь ей пережить горе могут только близкие люди, неравнодушные к ее страданиям. Но пока рана была свежей, ничто не становилось бальзамом. Вернуть мать не мог никто. Нечего было копаться в прошлом, искать свою вину в случившемся. Хотя молодая женщина только этим и занималась. Она украдкой плакала, обвиняя себя в том, что общение с самым родным человеком было в последнее время мизерным. Валя мысленно возвращалась к тому времени, когда только окончила школу и собралась уезжать в Горинск, Степанида приветствовала такое решение. Наверняка ей хотелось для дочери другой жизни, и иного выхода, кроме расставания, она не видела.
Теперь смерть разлучила их навсегда. Не будет звонков по выходным, поездок летом в Смирновку, где все стало безликим, чужим. Валя решила, что продаст дом и тем самым поставит точку в своих отношениях с местом, где родилась, где столько воспоминаний. Ей не хотелось возвращаться туда. Прижимая руку к животу, она сдерживала очередной порыв слез. «Ты никогда не увидишь своей бабушки», — обращалась она к еще не родившемуся малышу. Эти мысли не давали ей покоя. На смену им пришла другая, более разрушительная, нелепая. Она еще сильнее выбивала почву из-под ног отчаявшейся женщины.
— Знаешь, Вадим, если бы не моя беременность, мама была бы жива.
Слова прозвучали неожиданно в один из вечеров, когда внешне Валя выглядела будто успокоившейся. Час назад ушла Галина Матвеевна, и они с Вадимом ожидали прихода Кости с Викой. Белов попросил своего друга зайти к ним в воскресенье ненадолго, чтобы Валя могла отвлечься. К ним редко приходили гости, а последнее время дома царила атмосфера уныния. Ни вечерние прогулки, ни букеты цветов и многочисленные знаки внимания, ничто не выводило Валю из угнетенного состояния. Белов решил испробовать еще одно средство. Хотелось совместить два полезных дела: расшевелить жену и выяснить некоторые моменты по работе. Последние дни Вадим ограничивался звонками в офис. Проскурин все понимал и не обременял друга текущими проблемами. Казалось, Валя обрадовалась перспективе принять дома гостей — и вот, пожалуйста.
— Послушай, что ты придумала? — Вадим был неприятно удивлен.
— Да, мне говорили, что этот ребенок должен унести чью-то душу. Тогда я не придала значения предрассудку. — Валя отвернулась к кухонному окну, оперлась руками о подоконник. — Не так давно я встретилась с девчонкой, с которой вместе заканчивала училище. Она мне и сказала, что рождающийся Скорпион обязательно отбирает жизнь у родственника.
— Ересь, Валюша, я не хочу слушать! — Вадим крикнул, заставив жену вздрогнуть. — Я понимаю твое состояние, но всему есть предел. Ты продолжаешь искать виновных, и смотрите-ка, до чего додумалась: ребенок виноват!
— Не кричи на меня, — в голосе Вали послышались слезы.
— Давай копать глубже, милая, — не в состоянии остановиться, резко продолжал Вадим. — Это я виноват, я! Ребенок мой, значит, первопричина найдена. Тебе стало легче, надеюсь? Как жаль, что я еще жив, правда? Несправедливо, что Скорпион решил забрать на небеса такую святую женщину, как твоя мать, вместо меня, грешного мужа! Я правильно излагаю, дорогая?
Вадим увидел, как Валя повернулась к нему и, глядя куда-то поверх его головы, сморщилась, тяжело задышала. Белов опустил взгляд и увидел, как бледно-розовая жидкость заструилась по ногам жены, быстро образовав неприятного вида лужицу. У него все оборвалось внутри.
— Вызывай «скорую» и звони Веронике, — почти простонала Валя.
Раздался звонок в дверь. Вадим открыл с таким лицом, что Костя вместо приветствия спросил:
— Что случилось?
— Вадим, что с тобой? — не давая возможности ответить, вставила Вика.
Вместо дружного застолья Проскурин повез Валю в роддом. Давно приготовленная сумка с необходимыми вещами была в руках Кости, а Вадим помог собраться Вале, и теперь они медленно спускались по лестнице. Вика осталась ждать их.
Всю дорогу в машине Вадим сжимал ладонь жены. Он не мог собраться с мыслями, чувствуя свою вину в том, что роды начались раньше положенного срока. Не должен он был срываться на ней. Какая-то дура сказала беременной женщине чушь! Нет, он не имел права кричать, расстраивать ее. Тем более что разговор на повышенных тонах Валя не переносила вообще, а в ее положении и подавно.
— Прости меня, малыш, я тебя прошу, — прошептал Вадим Вале на ухо, воспользовавшись тем, что очередная схватка ненадолго отпустила ее. — Я очень люблю тебя. Все будет хорошо.
В ответ она не сказала ничего, только положила голову ему на плечо и снова тяжело задышала от боли.
Маковецкая приехала в роддом через пятнадцать минут после того, как медсестра на санпропускнике увела Валю внутрь.
— Как она? — увидев на ступеньках пропускника куривших Вадима и Костю, озабоченно спросила она.
— Как положено, — ответил за Белова Костя.
Маковецкая достала свои сигареты, но снова спрятала их в сумочку.
— Я позвонила врачу, он уже едет. Очень удивлен сроком, хотя ничего катастрофического. Ребенок на этом сроке считается доношенным.
— Это я ее расстроил, — нашел в себе мужество признаться Белов. Он прикурил очередную сигарету. — Я сорвался. Но она несла такую ерунду! Я хотел остановить ее. Она совсем потеряла голову.
— А твоя, считаешь, на месте? — строго спросила Маковецкая. — Я знала, что все не случайно. Вадим, не буду ничего тебе сейчас говорить. Моли Бога, чтобы все закончилось хорошо. — Вероника Сергеевна легко взбежала по ступенькам и скрылась за тяжелой, бордово-красной дверью.
— Ну, ты кретин, Белов, — сквозь зубы тихо сказал Проскурин. — Нашел время характер демонстрировать. Совсем охренел!
— Хоть ты не добивай, ладно? — раздраженно махнув рукой, огрызнулся Вадим.
Через пару минут вышла Маковецкая.
— Поезжайте домой. Вы, молодой человек, свое дело сделали, теперь ждите результатов, — многозначительно глядя на Белова, сказала она. Вадим подумал, что ее отношение к нему изменилось навсегда, окончательно и бесповоротно. Делать нечего, за ошибки приходится платить. Он считал, что холодность Маковецкой в данном случае — не самая высокая цена. — Я позвоню, когда будут новости.
По дороге Вадим уговорил Костю зайти к нему. Тот согласился, видя, что другу страшно оставаться одному. Вика забросала их вопросами: что да как?
— Викуся, ты слишком быстрая. Мы в стадии ожидания, — ответил Костя.
Вадим достал из бара бутылку коньяка, рюмки. Приготовленные Валей бутерброды, салаты стояли на столе.
— Предлагаю расслабиться, чтобы облегчить долгие минуты ожидания.
— Не рановато ли, может, дождемся звонка с известиями от Маковецкой? — спросила Вика. Мужчины посмотрели друг на друга.
— Заправляй салаты, выпьем по рюмочке, а то меня скоро трусить начнет, — вручая Вике банку майонеза, решительно сказал Вадим. Сам он нарезал хлеб, лимон, поджарил сосиски. — Прошу к столу. Костя, иди к нам.
Проскурин оторвался от просмотра выпуска новостей.
— Я зол на тебя, Петрович, — поднимая наполненную коньяком рюмку, сказал он. — Однако, учитывая, что ты на наших глазах проходишь стадию перерождения, входишь на очередную ответственную ступень развития мужчины, я не буду высказывать своего негодования основательно.
