Я невольно задалась вопросом, какая же встреча могла быть назначена в таком гнусном месте? У меня возникло подозрение, что смысл записки был понят неправильно. Возможно, предполагаемая встреча вовсе не была секретной или же упомянутая в записке «Маленькая музыкальная шкатулка» была совсем не этой грязной лавчонкой, перед которой я в данный момент находилась. С другой стороны, я была уверена, что если речь шла все-таки о какой-то секретной встрече, то вряд ли она будет проходить у меня под носом… Я присмотрелась повнимательнее к двум подъездам, которые виднелись слева и справа от лавки: наверное, через один из них можно пройти в какие-нибудь подсобные помещения этой лавочки. Я решила начать с того подъезда, который находился справа. Когда я надавила на его дверь, та легко поддалась и открылась. Внутри подъезда к чувствующемуся на улице тошнотворному запаху примешивался еще запах кислой капусты и картошки, которую варили на ужин. Прямо передо мной начиналась лестница с узкими и потрескавшимися деревянными ступеньками; справа висели несколько почтовых ящиков — все как один со сломанными навесными замочками; слева от меня виднелась какая-то дверь. Присмотревшись к почтовым ящикам, я — к своей радости — увидела возле них надпись на немецком языке: «Маленькая музыкальная шкатулка. Налево вниз». Видневшаяся слева от меня дверь была заперта при помощи цепи и висячего замка, однако мне не составило особого труда преодолеть это препятствие, перекусив проржавевшую и хлипкую дужку замка небольшими, но очень прочными кусачками, которые я почти всегда — вместе с другими аналогичными предметами — ношу в своей сумочке.
За дверью начинался темный коридор, конца которого не было видно. Я зажгла фонарь и пошла по этому коридору. По мере того как я продвигалась вперед, ощущающееся в этом коридоре влажное тепло становилось все более и более удушливым, однако коридор этот, как я заметила, был чистым и ухоженным — ни паутины, ни пыли — как будто люди заглядывали сюда намного чаще, чем в замызганную лавку, перед которой я только что стояла. Впрочем, свисавшие с потолка лампочки не горели, а на полу не было видно влажных следов, оставляемых обувью тех, кто ступал по снегу. По-видимому, прошло уже не так мало времени с того момента, как сюда заходили в последний раз. Но раз уж кто-то по той или иной причине поддерживал в этом коридоре порядок, мне еще больше захотелось узнать, куда же он все-таки ведет.
И вдруг я услышала очень тихий звук, похожий на шуршание одежд. Я насторожилась: подобные тихие звуки обычно свидетельствуют о том, что кто-то либо прячется от тебя, либо подкрадывается к тебе…
Я погасила фонарь, затаила дыхание и, напрягши слух, попыталась уловить еще какой-нибудь звук, свидетельствующий о том, что здесь кто-то есть.
Однако тишину ничто не нарушало. До моих ушей уже не доносился и шум улицы, который я еще слышала, когда вошла в подъезд. Подождав еще некоторое время, я пришла к выводу, что здесь нет никого, кроме меня — да еще, может быть, какой-нибудь крысы, — а потому снова зажгла фонарь и пошла вперед, надеясь побыстрее добраться до конца коридора.
Вскоре я разглядела в полумраке, что коридор выходит в большое помещение. Когда я подошла ближе, мое сердце екнуло: в полутьме прорисовывались две причудливые человеческие фигуры. Они находились в самом центре этого большого помещения и, казалось, разговаривали друг с другом так тихо, что я не могла разобрать, что же они говорят. Я поспешно погасила фонарь, осознавая, однако, что сделала это слишком поздно. Съежившись от страха, я ожидала, что они, раньше заметив пляшущий свет моего фонаря, поняли, что я за ними подсматриваю. Машинально сунув руку в карман, я нащупала холодную и успокаивающе действующую на нервы сталь своего пистолета и приготовилась дать отпор.
Однако ничего не произошло.
Увиденные мною две человеческие фигуры продолжали стоять неподвижно, по-видимому, даже не подозревая о моем присутствии. Тогда я — не видя почти ничего в темноте — сделала несколько шагов вперед. Не выпуская из руки пистолет, я ждала, когда же кто-нибудь из них обернется. Однако ни один из них не оборачивался. Возникло ощущение, что изображение, которое вроде бы должно было двигаться, вдруг навсегда замерло. Это меня сильно напугало — напугало своей неправдоподобностью… В конце концов я решила снова зажечь фонарь. Когда я это сделала, в его тусклом желтоватом свете мне удалось разглядеть, что это были всего лишь два портновских манекена. Я глубоко вздохнула, расслабила руку, которой сжимала пистолет, и… и почувствовала себя полной дурой, испугавшейся из-за какого-то пустяка.
Немного успокоившись, я быстренько осмотрелась. Мне с первого взгляда стало ясно, что я нахожусь в складском помещении «Маленькой музыкальной шкатулки». Вдоль стен штабелями стояли большие ящики и какие-то тюки. Еще я увидела множество книг, сложенных в стопки, бросающие вызов закону всемирного тяготения, ряды старых одноглазых масок, взирающих на меня с дьявольскими улыбками, продырявленные и источенные молью холсты с портретами неизвестных мне людей, треснувшие зеркала, в которых мое собственное отражение было темным и искаженным, различные гончарные изделия — грязные, с отколовшимися краями… Когда я стала проводить пальцами по этим запыленным предметам, меня охватило неприятное чувство: мне показалось, что неизвестные мне хозяева этих предметов наблюдают из прошлого за тем, как я оскверняю остатки их жизни, оскверняю часть их самих, покоящуюся в забвении в этом мерзком складском помещении.
У меня появилось ощущение, что я оказалась в тупике, что я пошла по ложному следу — чем бы ни было то, что я пыталась найти. Тем не менее, руководствуясь своей интуицией, я продолжала бродить среди этих осколков далекого прошлого, и моя настойчивость в конце концов была вознаграждена. Некоторые из ящиков, стоявшие в самом низу штабелей и поначалу ускользавшие от моего внимания, выглядели новее остальных и, кроме того, заколочены они были очень аккуратно. Я вытащила один из них из-под других ящиков, а затем, используя старый кухонный нож в качестве рычага, открыла его крышку. Внутри него я увидела множество прямоугольных пакетиков — пакетиков тщательно уложенных так, чтобы их уместилось в ящике как можно больше. Я взяла один из них и, взвесив его на ладони, решила, что в нем граммов двести-триста. Надорвав упаковку, я увидела характерную — жирноватую и липкую — коричневую массу. Это был гашиш. Получалось, что в этом складском помещении хранятся большие количества гашиша, готового к употреблению. Я уже почти нашла то, что искала.
Я внимательно осмотрела все помещение. Направив свет фонаря на стену, я стала искать в ней другой выход. Хотя поначалу я не заметила ни малейшей щели, вскоре мое внимание привлек тот факт, что одна стена явно отличалась от остальных: кирпичи в ней были крепкими и блестящими, а застывший цементный раствор между ними — более светлым, чем на остальных стенах. Кроме того, перед ней лежало гораздо меньше ящиков и тюков. Я отодвинула их, чтобы стена полностью открылась, а затем стала ощупывать ее в поисках какой-нибудь трещины, отверстия или пружины. Через несколько минут тщательного ощупывания мои пальцы натолкнулись на незакрепленный кирпич, и я с силой на него надавила. Послышался своеобразный звук — такой, какой издается при вращении мельничного жернова. Этот звук сменился скрежетом и скрипом механизмов, после чего одна секция стены начала отодвигаться, открывая моему взору спиральную лестницу, уходящую вниз. Первое, что я при этом почувствовала, — поток свежего воздуха, ринувшегося в этот затхлый и пахнущий плесенью проход. Затем я услышала глухие монотонные звуки пения хора, точнее сказать, это было беспрерывное бормотание, похожее то ли на шелест морского прибоя, то ли на шум ветра в кронах деревьев — без резких перепадов и без пауз. Там, внизу, явно находились какие-то люди.
Решив идти до конца в этой своей авантюре, которая, как мне уже стало казаться, конца не имеет, я ступила на первую ступеньку и начала спускаться по лестнице, ориентируясь только на доносившееся откуда-то снизу гипнотическое пение. Дойдя до последней ступеньки, я оказалась перед вогнутой дверью с двумя похожими на корабельные иллюминаторы светящимися отверстиями сантиметров по тридцать в диаметре, расположенными по центру. Я заглянула в одно из них и с удивлением увидела огромное помещение — огромное и по площади и по высоте. Его стены были покрыты позолоченными плитками. Внутри него было ослепительно светло благодаря прикрепленным к стенам и зажженным факелам. Под потолком висели рядами длинные и широкие полосы яркой — легкой и полупрозрачной — материи. От пола из черного мрамора устремлялись ввысь похожие на стволы секвой колонны, богато украшенные рисунками и надписями, выполненными из золота и драгоценных камней. Эти колонны стояли в два ряда, разделявших все помещение на три нефа, из них центральный был шире двух остальных. В глубине помещения — на пьедестале со ступеньками, по обе стороны которых виднелись две огромные черные кобры, — было устроено что-то вроде алтаря. В самом центре этого алтаря пылало пламя, и его пляшущие и тянущиеся к потолку языки иногда поднимались на целый метр. Позади алтаря над всем этим впечатляющим убранством возвышалась огромная статуя, представляющая собой наполовину женщину и наполовину змею. С обеих сторон туловища торчало по две руки, и она, казалось, устрашающе скалилась на каждого, кто осмеливался на нее посмотреть. Синеватая кожа, длинный высунутый язык, ожерелье из черепов… Это была богиня Кали, но не совсем такая, какой ее изображают в индуистских храмах.
