"Это же Александра", - говорил он себе, обхватывая ладонью ее упругую грудь и чувствуя, как она задрожала и сильнее прижалась к нему. Если бы только она отшатнулась, он бы смог остановиться. Если бы ее маленькие руки не гладили так нежно его шею, если бы она не подстегивала его с таким же страстным нетерпением, какое испытывал он. Что бы она ни говорила, она не может быть неопытной, думал Драмм, борясь с желанием, которое испытывал сейчас, ощущая ее восторг. Невинная девушка не стала бы прижиматься так крепко, или закидывать голову, когда его губы коснулись ее шеи, или так постанывать, как она, заставляя его продолжать, дрожать от предвкушения.
Ее милое платье цвета розы представляло из себя ворох легчайшего материала. Оно слегка сдвинулось с плеч девушки, и Драмм опустил голову, чтобы ощутить вкус ее кожи - этот прохладный вкус нектара жимолости. Слегка дернув, он спустил ее платье еще немного ниже, и упругие груди сами поднялись к его губам. Вкус маленьких тугих бутонов, венчающих их, заставил Драмма осознать происходящее.
Он с трудом оторвался от нее, призывая на помощь свое знаменитое самообладание. Чуть-чуть отодвинулся, но не мог заставить себя убрать руки с ее тела. Она смотрела на него, полузакрыв глаза и часто дыша. Драмму удалось немного унять эмоции, напомнив себе, что эта женщина зависит от него. Более того, она ниже его по социальному положению, и он честью обязан защищать ее от себя. Но он не мог сам защититься от нее. Потому что видел, как она улыбается ему печальной понимающей улыбкой.
Он снова прильнул к ней губами и тогда совсем пропал. Существовало только настоящее, он не знал, есть ли у них будущее. Может, они умирают в то самое время, когда притворяются живыми. Они испытывали слишком большое наслаждение. Она будто горела в его объятиях.
- Алли, - беспомощно пробормотал он, не отрываясь от ее груди, кажется, я не могу остановиться, Скажи мне. Скажи оставить тебя, если ты этого хочешь. Потому что я так и сделаю. А через секунду, наверное, не сумею.
Он ждал ее ответа, хотя и был возбужден до крайности, но не позволил бы страсти победить все.
Александра знала это. Он отодвинулся, и только теперь она поняла, что они лежат на холодном каменном полу. Опираясь на локти, он смотрел на нее сверху. Его худое лицо было напряжено, глаза сверкали синим даже при тусклом свете фонаря. Она заметила, как дрожат его руки, и поняла, что это вовсе не из-за усилия, которое требовалось, чтобы поддерживать его тело. Он полностью отдавал ей свою страсть, так же как свою честь. Ее так тронули его ласки, что она с трудом могла собраться с мыслями. Он занимался с ней любовью! И захватил все ее чувства настолько, что заставил ее забыть все страхи, весь ужас предстоящей ночи и того, что могло наступить после.
Но ее разум не был затуманен. Никакая страсть не заставила бы ее забыть о том, что она делает. Ощущения были настолько необычными для нее, она долго оставалась девственницей, одинокой женщине было слишком важно соблюдать целомудрие, чтобы она могла не думать о последствиях, даже уступая его страсти.
Близость с ним будет означать падение. Но она не знала, выживет ли в темной пещере без выхода больше нескольких дней.
Он станет плохо думать о ней после того, как удовлетворит свою страсть, все говорят, что мужчины ведут себя подобным образом. Но это же Драмм.
Если им удастся выбраться отсюда, она никогда его больше не увидит и не ощутит ничего подобного, разве что станет его любовницей, а против такой судьбы она боролась всю свою жизнь. Если не выберутся, по крайней мере, она узнает, что такое любовь.
А беременность? Что с того? Она никогда не пожалеет о том, что испытала, или о том, что у нее есть ребенок от него.
Она ни за что бы не подумала, что способна на такое, если бы они только что не повстречались со смертью и не гадали, что ждет их завтра. Но теперь ей казалось, что она предвкушала эти минуты с того момента, как познакомилась с ним. Мистер Гаскойн говорил, что она дочь шлюхи и станет такой же. Она всю жизнь отрицала это. Похоже, ей недолго оставалось жить.
Как же он смотрит на нее сейчас! Жаль, что у нее не хватило времени и смелости тоже рассмотреть его по-настоящему.
Ее тело протестовало, разум сопротивлялся. Она знала, что, если скажет нет, он поднимется и уйдет и через некоторое время вернется к ней как друг и простит ей все. Но она не знала, сможет ли простить это самой себе.
- Алли? - спросил он.
Ей не надо было принимать решения. Они жертвы рока и страсти. Впервые их неравенство ничего не решало. И ее девственность тоже ничего не значила. Только жизнь имела значение. Драмм хотел ее. Это отметало все остальное.
- Пожалуйста, не останавливайся, - попросила она. И едва сдержалась, чтобы не сказать "я люблю тебя", потому что боялась - это единственное, что может заставить его остановиться.
Он улыбнулся. Улыбкой, полной такого обаяния, и облегчения, и восхищения ее смелостью, что она подумала: ради одного этого стоило принять такое решение. Потом он снова опустился рядом с ней, и она поняла, что не знала и половины того, что ее ожидало.
Драмм стянул рубашку и жилет, скомкав их, положил ей под голову. Она задрожала. Смотреть на него, голого до пояса, было так необычно, невозможно, невыразимо приятно. Его грудь оказалась худой, мускулистой и твердой, как дерево, теплой под ее пальцами, как его дыхание возле ее уха. Одну руку он подложил ей под голову, защищая от холода каменного пола, другой ласкал ее, возбуждая, а его губы заставляли ее гореть в огне желания. Александра задыхалась, ощущая прикосновения его рта и языка к своей груди. Рука, блуждающая по ее телу, вызывала у нее трепет. Вот она у нее на животе, потом ниже, гладит, нажимает, потом медленно входит в нее там, заставляя извиваться. Его губы следуют за рукой, и Александра дрожит, а когда он скользнул туда, она так смутилась, что попыталась сесть. Но он поднял голову, тихо шепча ей какие-то нежные слова, пока она не расслабилась, чтобы он мог продолжать свои смелые ласки.
Он снял с нее платье, стянул свои брюки, убедив ее, что нога в полном порядке и не беспокоит его ни в малейшей степени в отличие от растущего возбуждения. Затем он доказал ей, что может быть и очень терпеливым, снова и снова возобновляя любовную игру.
Он вел себя так волнующе и нежно. Она перестала думать, чтобы полнее ощущать страсть.
Драмм находил ее восхитительной - полной желания, отдающейся, активно отвечающей на его страсть, женственной, что заставляло его чувствовать свою силу. Его одурачили и заманили в ловушку. Он не знал, сможет ли спасти их. Но сейчас ничто не имело значения. Это Александра, и каждое ее движение показывает, что она хочет его так же отчаянно, как он нуждается в ней. Он может позволить себе быть счастливым после того, как безжалостно отмел предупреждающие голоса, звучавшие в голове.
Он вел любовную игру, позволяя ее страсти возбуждать его самого. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такое всеобъемлющее желание. Но продолжал удерживать себя. Грубость хороша в свое время, сейчас же совсем другая ситуация. Они лежали в темноте, на холодном камне, и если он не может предоставить ей других удобств, то подарит хотя бы нежность и ласку.
Когда желание выросло настолько, что стало причинять ему боль, а ее тело стало влажным, мучительно извиваясь под ним, он понял, что пора начать новый, окончательный, ослепляющий акт их пьесы. Он поднялся над ней, раздвинул ее ноги, обеими руками поднял и приблизил к себе то, что было ее сутью, ее центром.
Она напряглась. Он замер. Оставалась еще одна, последняя секунда его знаменитого самообладания. Ее глаза были широко раскрыты.
- Алли? - сказал он.
И она улыбнулась ему дрожащими губами. Он вошел в нее долгим скользящим движением, которое не смог бы остановить, даже если бы весь мир обрушился вокруг них. Он продолжал, потому что теперь не было никакого контроля. Он двигался быстро, в ритме, стремясь к экстазу, чьи искры уже поблескивали на краю уходящего сознания.
Он настиг его, задохнувшись и вскрикнув и вновь и вновь окунаясь в него, опускаясь и вздымаясь над телом женщины. Он испытывал все это один.
Она никак не могла последовать за ним. Внезапно Александра лишилась всего, кроме возможности застыть от удивления. Тянущая боль положила конец ее ожиданиям, а резкая боль от его движений смела прочь наслаждение. Но не смогла убить радость в ее душе. Она никогда еще не испытывала такой близости к кому-либо, а это был Драмм. И она дарила ему огромное наслаждение. Она чувствовала гордость, смешивающуюся с тревогой, болью и разочарованием. Он продолжал, и где-то в самом центре их соединения она ощутила легкое чарующее обещание того, что могла бы испытать, если бы знала больше.
Драмм вздрогнул последний раз и упал рядом с ней, тяжело дыша. Его тело было влажным от пота, голос звучал хрипло. Он погладил ее по щеке.
