— Да. Нет. То есть я не знаю. Когда зазвонил телефон, я думала, это…
— Омар? Он бесподобный, правда? Я же тебе говорила, он самый лучший, помнишь?
— Да, бесподобный. Да, говорила.
— И что? Он тебе отсудил кучу денег? Оставил без гроша твоего жалкого мужа? Господи, надеюсь, что так. Ублюдок несчастный.
— У нас суд в пятницу.
— В пятницу? Отлично! Отлично!! И что ты видишь в хрустальном шаре? Будешь баснословно богатой? Поедем в Вегас на «Порше» с открытым верхом?
— Какой хрустальный шар?
— Ну, хрустальный шар, доска Оюджа, кофейная гуща там, я не знаю. Ты же ясновидящая, дорогая. У тебя дар!
— Нет у меня никакого дара. Просто странное совпадение.
— Вэлери, я не верю в совпадения. Их не бывает. Всякое событие имеет свои причины и свою высшую цель. Я в этом убеждена.
— Хорошо. Ну и какая высшая цель этого звонка?
Диана шмыгнула носом.
— Ах, солнце, не спеши так. Я просто хотела узнать, как у тебя дела. Думала, ты будешь рада меня услышать. Думала, мы друзья!
Меня кольнула совесть. Диана первая рассказала мне правду о Роджере, о его романах и богатстве. Но до этого она нередко огорчала меня, встревая между мной и Эдди, втираясь в наши домашние дела как «агент» Роджера. До сих пор не могу понять, почему она переметнулась на мою сторону. Можно спросить — подходящий случай.
— Диана? Раз уж мы заговорили о дружбе, можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
— Я никак не пойму, почему ты решила помогать мне? Вы же с Роджером были такие закадычные приятели.
— Пока я пила, мы были повязаны, как два уголовника. А когда завязала, до меня дошло, какой он кобель. И какое ты золото. Ты же золото, понимаешь ты или нет? Ты жемчужина. Замечательный человек.
— Ты думала, что влюбилась в меня? — Мне надо было это выяснить.
— Ничего я не думала. Я знала. Да, любовь, вожделение. Все такое. Я стала трезвой и увидела Роджера ясно, как никогда раньше, и себя увидела — ту себя — с той же ясностью. И тогда поняла, что должна загладить вину, должна все тебе рассказать. Насчет Роджера. Я хотела увидеть тебя счастливой. Счастливой, богатой и свободной.
Несколько секунд я переваривала ответ.
— Ну что ж, я счастлива. И, полагаю, свободна. Что касается богатства… тебе придется перезвонить в пятницу.
— Можно?
— Что — можно?
— Перезвонить тебе. В пятницу.
Я глубоко вздохнула. Мне действительно хочется открыть эту дверь? Трезвая или нет, Диана до сих пор казалась волком, который, оскалив зубы, крадется за мной по пятам. Вечно напряженная, как струна, сплошные нервные окончания. И недвусмысленная, как фаллоимитатор.
— Конечно, — сказала я, — звони.
— О, дружище! Обязательно! Обязательно позвоню! — Она была так благодарна, что мне стало совестно. — Наверное, нам будет что отпраздновать. Охладить что-нибудь игристое?
— Я думала, ты завязала.
— Глупышка! Я имела в виду газированный сок.
— Конечно, сок стоит охладить. Ты можешь отпраздновать это дело.
— Не я. Мы. С меня бутылка.
— Не будем ставить телегу впереди лошади. — Я понимала, как чопорно это звучит, и удивилась, с чего это я стала с ней такой благонравной. — Слушай, мне пора.
В памяти всплыло, какой она была тогда в отеле: лежала и ждала, обнаженная, соблазнительная и прекрасная.
На сегодня все.
В.
Обедала в центре, заехала в хозяйственный магазин купить идиотские круглые лампочки для ванной Пита. Проклиная строителей, которые заложили их по десять штук в каждой ванной комнате, я подошла к джипу и заметила на лобовом стекле штрафной талон, Я вскипела — это третий за год!! Приподняв «дворник», уставилась на список нарушений. Превышение допустимого времени парковки. Парковка с закрытием доступа к противопожарным насосам. Парковка в неположенном месте. У меня глаза полезли на лоб. Что за черт?
И тут увидела приписку: «Ага, попалась! Удачного дня! Майкл». Тут же позвонила ему по сотовому.
— Мне вовсе не смешно. — И правда трясло до сих пор.
— О, Вэлери, я вас напугал? Простите, пожалуйста. Я думал, это поднимет вам настроение.
Я не хотела прекращать ругань, но его голос, его искреннее раскаяние смягчили меня.
— Ну, в каком-то смысле это мило.
— Сойдет и «мило». Но я рассчитывал на «очаровательно».
— Очаровательно? Очаровательно — это оставить на стекле цветок, а не штрафной талон со всеми возможными нарушениями.
— Да, вы правы, действительно. Как глупо. Я иногда такой остолоп.
Я представила, как Майкл сидит в углу с белым колпаком на голове. Представила широкие плечи, большие ладони, шею в веснушках, маленький шрам над губой.
— Нет, нет. Никакой вы не остолоп. — Меня переполняла умилительная нежность к нему, хотелось его успокоить, погладить медно-рыжие волосы, поцеловать в лоб. — А чего это вы развешивали штрафные талоны? Я думала, вы детектив.
— Увидел ваш джип у хозяйственного магазина, схватил за рукав СНП…
— СНП?
— Службу нарушения парковки. Мы так называем девушек-служащих на автостоянках.
— Значит, вы схватили ее за рукав, и она, вероятно, зарделась от счастья.
— Значит, я попросил у СНП бланк талона, — он старательно обогнул намек на свою привлекательность, — и она дала мне его, и хватит об этом.
— Хватит об этом, — повторила я, наслаждаясь тем, как мило он произносит слова типа «хватит».
— Вы меня прощаете?
— Да, сын мой, все можно простить. Прочти три раза «Аве Мария» и позвони мне утром.
— Вы ни разу не были на исповеди, да?
— Я не католичка.
— Это я могу уладить, — заявил он.
— О, вы к чему это?
— Ни к чему. Все, больше никаких талонов. Обещаю. — Его голос стал тише.
— У меня телефон выдыхается.
— Сотовый? Вы за рулем?
— Ага.
— Тогда я вас отпущу. Я за безопасность, понятно?
— Да, сэр! — Я внезапно почувствовала какую-то защищенность, заботу, чего уже давно со мной не бывало.
На сегодня все.
В.
Зашла к Линетт за Питом и новой корзиной для французских батонов. Лицо у нее было такое, словно она только что плакала.
— Ты не обязана была покупать это, я же говорила. — Она сунула корзину в пеструю подарочную коробку, перевязала ленточкой. — Просто я думала, что тебе приятно будет посидеть и пообщаться.
В раковине было несколько грязных тарелок — недобрый знак, самый недобрый из всех возможных.
— Линетт, у тебя все в порядке?
Она поправила волосы.
— Все хорошо, спасибо, все хорошо. — Она вытянула из рукава платочек, изящно, по-дамски высморкалась. — Аллергия. Каждый год меня мучает. А так, правда, все хорошо.
Она опять высморкалась и жалобно взглянула на меня: «не лезь, пожалуйста». Я взяла корзину и пошла домой. Позвонила ей из дома, но никто не брал трубку. Поехала в обувной за новыми туфлями. Нашла под «дворником» маргаритку.
На сегодня все.
В.
Пит заявил, что терпеть не может новую футбольную команду и ненавидит меня за то, что я забрала его из команды Джерри. Сказал, никогда меня не простит.
Я расплакалась, сама удивляясь этим слезам и пугая сына. Постаралась объяснить, что это не из-за него, что я просто перенервничала, устала и волнуюсь из-за одной важной встречи.
— Какой встречи? — Он заинтересовался и, кажется, уже не так меня ненавидел.
— Это встреча для взрослых, ты тут ни при чем.
— Встреча с папой?
— Да, солнышко, папа тоже там будет.
— И вы опять поженитесь?
— Нет, солнце, мы с папой не собираемся больше жениться друг на друге. Но мы всегда будем так же тебя любить.
Пит нахмурился.
— Эй, — я присела, заглянула ему в глаза, — хочешь поговорить об этом? О нас с папой?
Он замотал головой.
— Я хочу пиццу на ужин.
Я обняла его, сжала в объятиях, Он отбивался.
— Знаешь, Пит, ты не бойся говорить об этом.
— Я не Пит. Я Чед.
Сын решил, что ему не нужно имя, которое означает пенис.
— Ладно. Чед. Ты можешь мне все-все рассказать о том, что ты думаешь. О том, как тебе грустно без папы. О том, что произошло у вас с Джерри. Ничего страшного нет в том, что тебе грустно или ты злишься. Ничего страшного, все хорошо.
Он вывернулся из моих рук.
— Я не хочу об этом говорить!
На сегодня все.
В.
Наконец-то кончился этот день. Чувствую себя так, будто все жилы вытянули. Завтрак на скорую руку, оставила Пита с няней, примчалась к залу заседаний в 9.03. Надела единственные вещи, в которых не выгляжу слоноподобной: черный нейлоновый топ, черный блейзер, черные твидовые брюки с молнией сбоку (пристрелить тех, кто придумал застегивать женские брюки спереди, слава богу, что есть боковые молнии).
