Леди Аделаида откинула назад голову, и когда она заговорила, в ее голосе был какой-то задорный тон.
— Может быть, он не будет иметь этого удовольствия. Вашингтон далеко отсюда, капитан Дэн.
— Капитан Дэн! — повторил он, недовольный тем, что она так назвала его.
— Ну Гэрри, когда так, — прибавила она весело, потому что леди Дэн с неудовольствием посмотрела на нее, — если вы стыдитесь вашего звания.
— Я не стыжусь его, Аделаида, — сказал он спокойно, — но я люблю, чтобы вы называли меня иначе.
— О, Боже! — сказала со вздохом Аделаида, сердито откидываясь на спинку кресла. — Как на этом свете все идет наперекор!
— Что же идет наперекор? — спросила леди Дэн.
— Множество вещей, тетушка; Софи была не в духе сегодня, а прелестная птичка, которую подарил мне мистер Лестер, опустила крылышки. Я думаю, что она умрет.
Когда капитан Дэн вышел из комнаты после завтрака, его встретил его слуга Рэвенсберд, который желал поговорить с ним пять минут. Они пошли в небольшую комнатку в башне, которую капитан Дэн сделал своей гостиной, и заперлись там. Леди Дэн приказала убрать завтрак, и раскрыла свой молитвенник, чтобы прочесть псалмы на этот день. Она была вполне набожная женщина. Когда леди Аделаида Эрроль приехала, тетка хотела заставить ее присоединиться к этому занятию, но она исполняла это так неохотно, так нетерпеливо, что леди Дэн наконец сказала ей кротко, что она подождет, когда сердце ее откроется к этому. Бедная Аделаида, совсем не приученная к этому, считала подобные привычки скучным занятием, потерею времени, а леди Дэн хватало здравого смысла, чтоб понять, что к этому насильно нельзя принуждать никого.
Она сидела в кресле у камина. Аделаида, в своем хорошеньком кисейном платье персикового цвета, с кружевными рукавами, из-под которых видны были ее прекрасные руки, с щеками, горевшими от какого-то внутреннего волнения, стояла у окна.
Эта комната была возле гостиной, в конце дома; одно окно выходило к морю, другое на Дэншельд. Было великолепное весеннее утро. Небо голубое с прозрачными облаками, солнце ярко сияло; живые изгороди демонстрировали свою нежную зелень, расцветали ранние цветы. Леди Аделаида смотрела не на эти приятные предметы — яркое солнце, лазурное небо, зеленые изгороди, улыбающиеся цветы были для нее ничем; она не бросила ни одного взгляда на прелестное море, расстилавшееся вдали; или на величественные корабли, плывшие с белыми парусами, сиявшими на солнце; она не видала хорошеньких вилл поблизости, земледельцев за работой — нет, ее внимание было поглощено другим.
Верхом на той самой калитке, где вы видели его вчера, сидел Герберт Дэн. Его можно было видеть здесь часто, потому что оттуда было видно окно той комнаты, где семейство Дэнов сидело по утрам, и одно очаровательное личико часто смотрело из этого окна. Вместо вчерашней удочки он держал хлыст с серебряной ручкой, которым хлестал то свои сапоги, то перекладины калитки, делая это со своей обыкновенной нерадивостью. Неужели вы думаете, что леди Аделаида могла смотреть на что-нибудь другое, когда он был тут? Он снял шляпу, когда она показалась в окне, и посторонний ничего не увидал бы в этом, кроме обыкновенной вежливости джентльмена. Она, вероятно, видела более.
— Тетушка! — вдруг закричала она, прервав молчание. Ей от нетерпения казалось, что, по крайней мере, полчаса прошло с тех пор, как леди Дэн взяла молитвенник, хотя прошло не более десяти минут. — Не пора ли, как вы думаете, идти гулять с дядюшкой?
— Нет еще, Аделаида. Только… Это что такое?
Громкие и сердитые голоса, как будто спорившие, вдруг раздались наверху. Леди Дэн с испугом вскочила с кресла, а леди Аделаида побежала к двери и отворила ее настежь.
Капитан Дэн и слуга его Рэвенсберд были на лестнице, капитан держал своего слугу за ворот и толкал с гневом его с лестницы. Оба, казалось, были в неукротимом бешенстве, и капитан Дэн, наконец, швырнул ногою своего слугу, который слетел на самую нижнюю ступень лестницы.
Леди Дэн, вне себя от изумления, смотрела через балюстраду на Рэвенсберда, который приподнялся, поднял глаза и погрозил кулаком своему барину. Но он, кажется, не видал дам.
— Берегитесь, капитан Дэн! — сказал он, и слова его срывались с губ злобным, шипящим тоном. — Я не забуду этой обиды, пока не отплачу за нее.
— Великий Боже, Гэрри! — воскликнула леди Дэн, когда Рэвенсберд исчез среди толпы разинувших рот слуг, которых шум заставил собраться внизу, — что все это значит? Что сделал Рэвенсберд?
— Не беспокойтесь, матушка. Он не будет больше нарушать спокойствия в замке, я отказал ему.
— Отказал Рэвенсберду?
— Злая собака! — закричал капитан, который никак не мог преодолеть своего бешенства.
— Но что же он сделал? — повторила леди Дэн.
— Он хотел обмануть меня, а когда я хотел принудить его сказать мне причину, заставившую его наговорить мне лжи, он… Я никак не могу повторить этого, я убью его, если повторю!
Капитан повернулся и ушел в свою комнату, оставив леди Дэн и леди Аделаиду делать какие им угодно заключения.
Ричард Рэвенсберд, так же мало объясняясь, как его господин, прошел мимо удивляющихся слуг через маленькую переднюю в коридор. Он не говорил ни слова, лицо его было смертельно бледным, ноздри шевелились. Только один раз, подходя к воротам, он обернулся и попросил лакея собрать его вещи и отправить их в гостиницу «Отдохновение Моряков». В эту минуту на сцену явилась Софи, требуя объяснения, но Рэвенсберд махнул рукой, чтоб она ушла. С настойчивостью своего пола она схватила Рэвенсберда за руку, и тогда он сказал ей, что она получит от него известие в этот день, и высвободился от нее. Ничего более не могла она добиться от него, хотя проводила его за ворота и стояла там, пока он не скрылся из вида.
Герберт Дэн все сидел верхом на калитке, совершенно устав, как надо было предполагать, от болтанья своими руками и ногами. Появление Рэвенсберда, на лице которого выражалось явное бешенство, было для него приятным развлечением.
— Что случилось, Рэвенсберд?
Тот остановился и прямо посмотрел в лицо Герберту Дэну, придавая особенное выражение каждому слову.
— Меня выгнали из замка, сэр.
— Выгнали из замка? — с удивлением повторил Герберт Дэн. — Кто? не милорд? — прибавил он, стараясь придать голосу шутливый тон.
— Я был постыдно выгнан из замка, несмотря на мою продолжительную службу, пинками сброшен с лестницы при леди Дэн и слугах, — повторил Рэвенсберд. — Это сделал мой господин. Но пусть он остерегается, я клянусь, что буду отмщен. Есть некоторые обиды, сэр, которые может смыть только одна месть. Это одна из таких обид.
— За что же это? Чем вы его оскорбили? — спрашивал удивленный слушатель.
— Я старался оказать ему услугу, и мои дружелюбные слова — а они были дружелюбны — были поняты в дурном смысле. Пусть он остерегается, говорю я.
Рэвенсберд пошел дальше, не ожидая ничего более. Герберт Дэн посмотрел ему вслед, будучи не в состоянии опомниться от удивления. Хлыст с серебряным набалдашником теперь лежал неподвижно.
— Оскорбить такого человека даром с рук не сойдет, — сказал он. — У него лицо помертвело от гнева. Я думаю, что мистеру Гэрри следует остерегаться.
Между тем, лорд Дэн, до ушей которого дошел скандальный шум, призвал сына к себе и потребовал объяснения. Но капитан Дэн наотрез отказал сообщить подробности.
— Рэвенсберд поступил постыдно и получил по заслугам, — сказал он, и ничего более отец не мог добиться от него.
Полковник Монктон пришел ко второму завтраку. «Жемчужина» была готова к отъезду и ждала вечернего прилива. Лорд Дэн осведомился, когда она выйдет в море, и полковник отвечал, что, как он полагает, она снимется с якоря около девяти часов. Он просил капитана Дэна отобедать с ним на яхте в семь часов, и капитан обещал.
Оба друга вышли вместе после завтрака, и леди Аделаида, стоявшая у окна гостиной, видела, как они шли. Капитан Дэн показывал своему другу окрестности, повел его в развалины капеллы, указал на ступени с небольшой площадкой внизу, где он и его брат прикрепляли свою лодку. Друзья спустились с этих ступеней и продолжали идти к деревне по узкой тропинке, по которой обыкновенно ходили таможенные караульные, и расстались у яхты, потому что капитан Дэн сослался на то, что ему надо быть в другом месте.
Таким образом день прошел до вечера. В замке не было гостей к обеду в этот вечер. Лорд Дэн, его жена и Аделаида сели за стол, когда, к удивлению их, потому что они слышали обещание, данное полковнику Монктону, вошел капитан Дэн и сел на свое место.
— Это ты, Гэрри? — вскричал лорд Дэн. — Я думал, что ты обедаешь на яхте.
— Я после передумал, сэр, и не пошел к Монктону. Может быть, я пойду и провожу его.
Эти слова были сказаны коротким, странным тоном. Лорд Дэн увидел, что его сын страдает какой-то внутренней досадой.
