— Шарлотта… Матильда… — прошептала Северина, — и… все эти мужчины.
Она стала ронять имена, словно внимая некой ужасной молве и превращаясь всего лишь в ее эхо: Адольф… Леон… Андре… Луи и другие, еще и еще.
— И все это будет в газетах, — медленно произнесла Северина, — и Пьер прочитает, потому что он уже может читать, я так этому радовалась!
Она вдруг усмехнулась, причем усмешка ее странным образом вдруг напомнила усмешку одного наполненного золотыми зубами рта, и сказала:
— Она ничего не скажет.
Северина захотела высвободить ладони, которые Юссон все еще держал, но он сжал их сильнее и сказал:
— Марсель сейчас в тюрьме, а вы сами не можете…
В самом деле. Она хотела, и она тоже…
— Понимаете, — продолжал Юссон, — а что, если дать много денег?
— Нет. Она у меня работает уже давно. Я ее знаю. Я предпочитала, чтобы меня окружали честные люди.
— Но тогда…
Юссон отпустил руки Северины и ушел, не попросив провести его к Пьеру.
После традиционного визита профессора Анри Северина позвала горничную. Сказала, что врач рекомендовал ей подольше не выходить из дома, и попросила не давать показания или, по крайней мере, отложить их.
Все, чего ей удалось добиться от горничной, которая, как Северина чувствовала, явно подозревает ее, было обещание ничего не предпринимать в течение недели.
В предшествующие преступлению дни Северина думала, что ничто не сможет превзойти ее муки. Однако теперь убедилась, что в страдании пределов не существует. Каждый час приносил ей непредсказуемые терзания, она все больше понимала, насколько велика потребность Пьера в ней.
Жалкая улыбка, радость, загоравшаяся у него в глазах, когда он видел ее, были когда-то, в больнице, подарками для нее, а теперь превращались в ужасные удары. Что с ним будет, когда ее арестуют? Когда узнает он, почему и как она с помощью подобранного в доме терпимости любовника не только надругалась над его любовью, но и отняла у него могучую силу и молодость? Ну как было бы хорошо, если бы Юссон сразу рассказал ему о своем открытии!
Тогда, чтобы выстоять, у Пьера были здоровое тело и любимая работа. А она… она бы умерла или, если бы у нее не хватило на это духа, могла бы уйти к Марселю. Грязь беспутного существования погребла бы ее в своих недрах. На улице Вирен она слышала рассказы про женщин, затянутых этой трясиной, погрузившихся в пучину деградации: когда-то у них была интересная, красивая жизнь, а потом — алкоголь, наркотики…
Алкоголь, наркотики… она бы тоже к этому пришла: она почувствовала это по той тяге к ним, которая появилась у нее в тяжелые последние дни. Но она не имела права помышлять о них. Когда она была с Пьером, ей приходилось казаться веселой и безмятежной, а с ним она была теперь постоянно. Он не настаивал на присутствии Северины, он даже не просил об этом, но когда она выходила из комнаты, от скованного неподвижностью лица Пьера исходила мольба, устоять перед которой было невозможно.
Она уходила в соседнюю комнату, только чтобы почитать газеты. Они изобиловали подробностями о ней, где в разных дозах присутствовали фантазии и правда. Все остальное было известно, а вот загадка Дневной Красавицы вызывала всеобщий интерес. Репортеры расспрашивали госпожу Анаис и обитательниц ее пансиона. Наконец один журналист появился и у Серизи.
Северина подумала было, что она уже разоблачена, но молодой человек пришел всего лишь справиться о самочувствии раненого. Этот визит заставил Северину обратить внимание на то, что состояние Пьера не улучшается. А вечером профессор Анри сказал ей непривычным для него мягким тоном:
— В целом Серизи останется теперь таким на всю жизнь. Умственные его способности сохранятся в полном объеме. Возможно некоторое улучшение речи, движений шеи, рук. Но от таза и ниже его тело мертво.
— Спасибо, доктор, — сказала Северина.
У нее появилось желание смеяться, смеяться без конца, до конвульсий. Вот куда она завела Пьера…
Днем позже он попросил газеты — профессор разрешил ему читать.
Его руки долго блуждали, пока им удавалось взять то, что ему хотелось; Северине приходилось переворачивать ему страницы газет. Поскольку там только и говорилось что о Дневной Красавице, Пьер заинтересовался этой женщиной, из-за которой его совершенно беспричинно ударили ножом. Он не мог много говорить, но его выразительный взгляд, обращенный к Северине всякий раз, когда он читал это имя, невыносимо ее терзал. Скоро вот эти же глаза, больше чем когда-либо наполненные мыслью о ней, увидят ее фотографию под знаменитым прозвищем. Отсрочка приближалась к своему концу. Она уже знала, когда наступит час расплаты. Во вторник утром судебному следователю станет известно все. А была уже пятница.
В воскресенье горничная вошла в комнату и сказала Северине, что ее просят к телефону.
— Это какой-то господин Ипполит, — сказал она с отвращением. — У него тоже странный голос.
Северина не сразу взяла трубку. Что еще предстоит ей услышать? И насколько еще сократится отпущенная ей передышка? Но она побоялась дать толчок новой катастрофе. Ипполит потребовал, чтобы она немедленно пришла на причал озера в Булонском лесу.
Он тяжелым взглядом провожал бежавшую по воде мелкую рябь. Плечи его слегка сутулились, что две недели назад показалось бы Северине совершенно невероятным, а щеки были цвета мышьяка. Когда Северина приблизилась к нему, огромное тело его слегка вздрогнуло, уголки губ тронула уничтожающая гримаса. Однако это длилось лишь одно мгновение, а потом лицо его снова приняло прежнее выражение.
— Садись, — сказал он безжизненным голосом, показывая на взятую напрокат лодку.
Северина решила, что он собирается ее убить, и великий покой снизошел на нее. Ипполит сделал несколько гребков. Он не прилагал никаких усилий, но его мощь даже в состоянии покоя была такова, что они быстро оказались на середине озера. Он снял руки с весел и сказал усталым тоном:
— Здесь можно говорить. В баре нас бы продали. А здесь…
Их лодка затерялась среди остальных лодок.
— Марсель дал мне знать, чтобы я увидел тебя, — продолжал Ипполит, — и чтобы тебе передал, что ты можешь не беспокоиться. Он тебя не выдаст. Это он так решил. Я скажу тебе — я бы сразу тебя выдал. У него хороший адвокат, это я ему выбрал. С Дневной Красавицей, сидящей на скамье подсудимых, он мог бы в ус не дуть. Ничего преднамеренного — драма ревности, и больше ничего. Это выглядело бы красиво. Да я даже не посмотрел бы на него — выдал бы тебя. Но он велел передать мне, что тогда расскажет о тех двух парнях, которых он убил. Он так бы и сделал.
Ипполит сжал челюсти.
— Можно сказать, тебе повезло. Альбер избавил тебя от неприятностей, молчу и я. Марсель через меня велел тебе передать, чтобы ты его ждала. Он сбежит с каторги; он вернется — ему помогут. Он хочет, чтобы ты осталась его женщиной. Ты меня слышишь?
Северина простонала:
— К чему все это? Послезавтра Жюльетта пойдет к судебному следователю и меня арестуют.
— Какая еще Жюльетта?
— Моя горничная. Она видела Марселя у меня.
Ипполит погрузился в глубокое раздумье. Если он не вмешается, непредвиденное свидетельское показание поможет раскрыть, кто такая Дневная Красавица. Честь и интересы Марселя были бы спасены. Но вот только согласится ли он на нейтралитет Ипполита? И не отомстит ли он? В течение долгих минут Ипполит взвешивал эти противоречивые шансы, а также свой долг друга; Северина даже и не догадывалась, что в эти минуты решалась ее судьба.
— Она может пойти к следователю, — сказал наконец Ипполит, — но это ничего не изменит, если, конечно, я захочу, чтобы что-нибудь изменилось. Анаис и ее женщины у меня в руках. Тебе надо будет только все отрицать, и тебе поверят скорее, чем твоей служанке. Но она не пойдет, так будет лучше.
— Вы собираетесь?.. — прошептала Северина.
— Не бойся. Я бью редко, и только когда это нужно. Я с ней поговорю. Этого хватит. Как я бы поговорил с другим, с тем, которого Марсель упустил.
Перед тем как причалить, он спросил:
— Ты не хочешь ничего передать Марселю?
Северина посмотрела Ипполиту прямо в лицо.
— Пусть он знает, что после моего мужа нет на свете мужчины, которого бы я любила больше него.
Ипполит покачал головой и сказал:
— Я читал, что твой муж наполовину погиб. А я-то говорил, что ты везучая. Все пошло наперекосяк. Ладно, а по поводу Жюльетты можешь не беспокоиться. Иди спокойно к своему больному, бедная девочка.
Возвратившись домой, Северина увидела профессора Анри, сидящего возле Пьера.
— Я воспользовался воскресеньем, чтобы побыть немного с Серизи, — сказал врач. — Я объяснил ему, как обстоят его дела. Недели через две вам нужно будет отвезти его на юг. Солнце — друг мышц.
