Дворецкий провел меня в библиотеку, расположенную на втором этаже. Судя по всему, я пришла первой. Четыре огромных окна выходили на Центральный парк, сквозь сумерки пробивались яркие огни. Было только четыре часа дня, но небо уже потемнело. На стенах висело большое количество полок с книгами по астрологии, биогенетике, искусству и технике. Я пробежала взглядом по корешкам, ни на чем не останавливаясь. Интересно, Бен действительно их читает или же они стоят тут просто для красоты? Затем я неожиданно заметила себя в зеркале над камином и удивилась.
В платье Петры, на создание которого ее вдохновила картина Уистлера, я казалась обескровленной и неземной. Полупрозрачная пудра сделала лицо бледным, а губы сияли перламутровым блеском. Я выглядела моложе и невиннее, чем в предыдущих эпатажных образах. Белое широкое платье с высоким воротником было скроено по косой и немного расклешено ниже колен. Сзади за мной плыл длинный шлейф, напоминающий сложенные крылья ангела. Но, может, на этот раз аллюзия на известный портрет слишком тонка, чтобы Бен смог ее понять? На мне был рыже-каштановый парик, перекрашенный Петрой после нашего последнего визита в Нью-Йорк. Теперь цвет идеально сочетался с костюмом.
Я размышляла о роли Фрэнсис в моей серии и о том, чем она отличается от моей вчерашней героини. С появлением модернизма искусство было изгнано из своего Эдема, и портрет Викторины Мане написал именно тогда. Она, став антиподом невинности, шагнула в будущее, в котором изображаемые на картинах предметы и люди могут шокировать, и это было неизбежно для искусства. В то же время Фрэнсис, напротив, смотрит в прошлое и отравлена тоской по его утрате. Она отражает увлечение Уистлера натурализмом, простотой и правдоподобием. Сегодня я чувствовала, что во мне присутствуют черты обеих героинь. Вчерашний вечер смутил меня. Мне очень хотелось хоть одной ногой шагнуть с Эйданом в будущее, но другая часть меня противилась этому, продолжая неотрывно смотреть в прошлое.
В дверь негромко постучали, я обернулась и увидела Бена. Он был одет в твидовый пиджак и джинсы и казался непривычно оживленным. Мне на секунду вспомнились слова Петры о том, что я всегда западаю на буржуа. Бен не говорил, просто стоял и рассматривал мой наряд. На его лице мелькнула полуулыбка, а в глазах появился блеск — или же это всего лишь отражение огня в камине? Затем Бен спокойно протянул мне руку, и я положила свою руку сверху. Его ладонь была мягкая и теплая.
— Когда мне было двадцать, я жил через дом от музея Фрика, — негромко сказал Бен. — Каждое воскресенье я ходил туда, выбирал одну картину и изучал ее в течение часа. Думаю, портрет Фрэнсис Лейлэнд был моим любимым. Уистлер выбрал себе прекрасную музу.
Я не высвободила руки.
— Твое представление состоится в гостиной, как и было оговорено, после чая, — мягко продолжал Бен. — Остальные гости приглашены на половину пятого. Но сначала, — сказал он, — я хочу тебе кое-что показать.
— Ты что-то купил? — спросила я, предположив, что его волнение связано с новым приобретением.
— Эстер, ты, судя по всему, считаешь меня ужасным транжирой, — ответил Бен с притворным отчаянием, инстинктивно убирая руку и воздевая ладони к небу. — Да, ты вдохновила меня на покупку еще одной замечательной новой работы.
Он быстро вывел меня из библиотеки, мы прошли длинный белый холл, вошли в открытую дверь и оказались в кабинете с бардовыми стенами и огромным столом из красного дерева. За ним висела новая картина. Я уставилась на нее во все глаза и не могла оторваться. Первой моей мыслью было спросить, оригинал ли это, но я сдержалась. Бен Джемисон не стал бы покупать копию, он мог потратить деньги только на настоящий шедевр.
Картина была мне хорошо знакома. Я чувствовала себя странно, стоя перед женщиной, изображенной на портрете, и любуясь ею, когда на мне такое же платье.
— Ты выглядишь так, словно увидела привидение, — сказал Бен, страшно довольный собой.
Это была правда. У меня от волнения вспотели руки, и я не смогла ничего ему ответить. Вместо этого я продолжала смотреть на нее — сначала на лицо, потом на рыже-каштановые волосы, на складки платья цвета слоновой кости, расшитые золотом, на прекрасные руки, обвивающие корзину с розами.
— Ты знаешь, что это за картина? — Бен говорил тихо, но в его голосе слышалось удовлетворение.
Я повернулась и взглянула на него. У Бена был легкий загар — несмотря на то что на дворе середина февраля и мы находимся в Нью-Йорке. Только люди с внушительным состоянием могут иметь такой неподдельно счастливый вид в это время года. Я медленно кивнула, но не могла произнести ни слова. Это была единственная выбранная мною для создания серии картина, которую я не смогла увидеть в оригинале. Потому что это была раритетная вещь, шедевр, находящийся в частной коллекции. Если бы Соня Мирч не упомянула эту картину, я бы никогда не решилась искать ее в репродукциях. И после своего последнего визита в Нью-Йорк я занялась усердными поисками.
Мне ничего не хотелось говорить. Бен заметил мое недовольство.
— Мне необходимо было ее купить, Эстер, — оправдывался он. — Ты здесь лишь на время. А картина останется со мной навсегда. Как напоминание о моем первом приобретении живого произведения искусства.
— Как тебе удалось достать ее?
— В общем-то, так же, как и тебя. — Его глаза блеснули. — Я сделал предложение, от которого прежний хозяин картины не смог отказаться.
— Но почему? Ты ведь не коллекционируешь произведения искусства девятнадцатого века.
— Я понял, что Фрэнсис — одна из твоих героинь, как только увидел список в каталоге. — Бен улыбался, непонятно — своим мыслям или мне. — Конечно, я не догадался, что ты использовала как источник вдохновения работу Уистлера, а не Россетти.
— Ты уверен? — Я вспомнила встречу с Соней в музее Фрика. Без сомнений, это она показала ему картину.
— Ну, ладно, допустим, я обладал конфиденциальной информацией, — признал он с ухмылкой, — но приобрести оригинал не так-то просто. Шедевры, находящиеся в национальных коллекциях, недоступны никому, — кроме, быть может, Гетти, как вам, британцам должно быть хорошо известно после вашего недавнего спора из-за «Мадонны с гвоздиками».
Бену известно много хитрых приемов. Мне на ум пришел Гай с его неутолимой жаждой фактов по истории искусства и преклонением перед эстетикой. В отличие от него Бен наслаждался не только знанием, но и обладанием понравившейся вещью.
— Почему ты занимаешься коллекционированием? — неожиданно спросила я.
Он взглянул на картину, висевшую перед нами.
— Это мое увлечение. Наверное, ты можешь подумать, что для меня это убежище. К счастью, я зарабатываю достаточно денег, чтобы финансировать свою привычку.
— Но зачем тебе нужно непременно владеть произведением искусства? Почему тебе недостаточно просто сходить и посмотреть на него в музей?
Прежде чем ответить, Бен взглянул на картину Россетти.
— Для меня произведения искусства — это члены семьи. С ними я чувствую себя защищенным.
Кажется, он говорил искренне.
— Ко мне это, конечно, не относится? — поинтересовалась я.
Бен отвел взгляд от картины и посмотрел на меня — оценивающе, пристально и внимательно. В его глазах была едва уловимая насмешка.
— Разве я мог отказаться от возможности купить живой шедевр?
— Тебе нравятся азартные игры?
На его лице отразилась обида, но в глазах по-прежнему светились лукавые искорки.
— Покупая тебя, я не играл, Эстер. Я купил тебя, потому что идея проекта показалась мне весьма оригинальной, и когда я увидел тебя на сцене, — что ж, ты была очень изысканна. Я питаю тайную, но непоколебимую страсть к женщинам с полотен Энгра. То есть ты привлекла меня сразу по двум пунктам. Такой случай выпадает не часто.
— И ты так много заплатил за меня, что твое имя попало на первую полосу «Нью-Йорк Таймс».
— Это побочный эффект покупки.
Слова Бена меня удивили.
— Ты не хотел рекламы?
— Нет. — Казалось, эта мысль очень взволновала его. — Благополучие моих клиентов зависит от того, насколько я осмотрителен.
— А кто твои «клиенты»?
Мой вопрос снова стал причиной его недовольства. Он сделал шаг назад и взглянул на миссис Лейлэнд.
— Частные инвесторы, — многозначительно ответил Бен, — в распоряжении которых находятся очень внушительные суммы, и, честно говоря, Эстер, в тот день, когда я тебя купил, я заработал больше комиссионных, чем потратил на тебя. В моей работе нужно уметь быстро реагировать. Я увидел, на сколько тебя можно оценить. И намеренно назвал высокую цену, чтобы завершить торг. В тот момент мимо меня проплывали суммы гораздо крупнее той, что была заплачена за тебя. Поэтому я не особо переживаю из-за такой цены.
