— Я говорила тебе, что Анни актриса, мама?
— Да.
— Меня достало все это! — Анни взяла сумочку. — Я действительно хочу написать собственную пьесу — и в настоящее время обдумываю несколько историй.
Мне очень хотелось бы рассказать ей одну известную мне историю…
Когда Анни ушла, мама стала разглядывать одежду, перебирая вешалки.
— У тебя отличные вещи. Хотя прежде мне не нравился винтаж, помнишь, Фиби? Я относилась к нему с предубеждением.
— Да. А почему бы тебе не померить что-нибудь?
Мама улыбнулась.
— Хорошо. Мне нравится вот это. — Она сняла с вешалки платье-пальто пятидесятых годов от Жака Фэта, пошла в примерочную и спустя минуту отдернула льняную занавеску.
— Оно прекрасно сидит на тебе, мама. Ты худая, можешь носить приталенные вещи и выглядеть при этом очень элегантно.
Мама смотрела на свое отражение в зеркале с довольным и удивленным видом.
— Действительно, очень мило. — Она пощупала рукав. — И ткань такая… интересная. — Она снова посмотрела на себя и задернула занавеску. — Но я пока неплатежеспособна. Прошлые несколько недель оказались слишком дорогими.
В магазине было спокойно, и мама осталась поболтать со мной.
— Знаешь, Фиби, — сказала она, усаживаясь на диван, — вряд ли я еще раз поеду к Фредди Черчу.
Я с облегчением вздохнула:
— Вот это правильно.
— Даже с двадцатипятипроцентной скидкой подтяжка обойдется мне в шесть тысяч. Я могла позволить себе это, но теперь воспринимаю как пустую трату денег.
— В твоем случае так оно и есть.
— Я начинаю смотреть на вещи твоими глазами, Фиби.
— Почему? — спросила я, хотя знала причину.
— Это началось на прошлой неделе, — спокойно ответила она. — С тех пор как я увидела Луи. — Она удивленно покачала головой. — Какая-то часть моей печали… улетучилась.
Я облокотилась о прилавок.
— А что ты почувствовала, увидев папу?
— Ну… — вздохнула мама. — С этим тоже все в порядке. Возможно, меня тронуло, как сильно он любит Луи, и я не могла сердиться на него. И теперь все выглядит значительно… лучше. — И я неожиданно увидела то, что заметила Анни: мама и в самом деле изменилась — черты ее лица словно расслабились, она казалась симпатичнее и моложе. — Я бы хотела снова повидать Луи, — мягко проговорила она.
— Почему бы и нет? Ты можешь как-нибудь пообедать с папой.
Мама медленно кивнула.
— Он так и сказал, когда я уходила. Или я присоединюсь к тебе, когда ты пойдешь навещать их. Мы поведем Луи в парк — если Рут не станет возражать.
— Она слишком занята на работе, и для нее это вряд ли имеет какое-то значение. В любом случае она благодарна тебе за помощь. Помнишь, какое милое письмо она тебе прислала?
— Да, но вряд ли ей понравится, если я начну проводить время с твоим отцом.
— Надеюсь, все будет хорошо.
— Ну… посмотрим. А как Майлз? — Я рассказала о случившемся. Ее лицо потускнело. — Отец подарил это кольцо маме, когда я родилась, а мама отдала его мне на мое сорокалетие, а когда тебе исполнился двадцать один год, Фиби, я передала его тебе. — Она покачала головой. — Это… ужасно. Ну… — Мама поджала губы. — Он абсолютно неразумный человек, по крайней мере как отец.
— Должна сказать, он не слишком успешно воспитывает Рокси.
— Можно как-то получить кольцо назад?
— Нет — и потому я стараюсь не думать о нем.
Мама посмотрела в окно и сказала:
— Там этот человек.
— Какой человек?
— Большой, плохо одетый и кудрявый. — Я проследила за ее взглядом. Дэн переходил дорогу и направлялся к нам. — С другой стороны, мне нравятся курчавые волосы у мужчин. Это необычно.
— Да, — улыбнулась я. — Ты уже говорила. — Дэн толкнул дверь «Деревенского винтажа». — Привет, Дэн! Это моя мама.
— Правда? — Он озадаченно посмотрел на маму. — А не твоя старшая сестра?
Мама рассмеялась и стала просто неотразимой. Единственная подтяжка, которая ей требовалась, так это улыбка.
Она встала:
— Мне пора, Фиби. Мы собираемся пообедать с моей партнершей по бриджу Бетти в половине первого. Приятно было снова повидаться с вами, Дэн. — Она помахала нам рукой и ушла.
Дэн начал перебирать вешалки с мужской одеждой.
— Вы ищете что-то особенное? — улыбнулась я.
— Да нет. Просто подумал, что должен потратить здесь какие-то деньги, поскольку обязан этому магазину своим благосостоянием.
— Вы немного преувеличиваете, Дэн.
— Не слишком. — Он достал пиджак. — Хорошая вещь — великолепный цвет. Благородный светло-зеленый, верно?
— Нет. Он розовый, как жевательная резинка. Это Версаче.
— А. — Он повесил пиджак на место.
— Вот что вам подойдет. — Я достала серый кашемировый жакет от братьев Брукс. — Он оттенит цвет ваших глаз. И достаточно большой в груди — это сорок второй размер.
Дэн надел жакет и оценил свое отражение в зеркале.
— Я возьму его, — удовлетворенно заявил он. — А потом, надеюсь, вы отпразднуете со мной недавние события.
— О, мне очень бы этого хотелось, Дэн, но я не закрываю магазин на обед.
— А почему бы вам раз в жизни не сделать то, чего вы никогда не делаете? У нас это займет всего час — мы можем пойти в бар «Чэптерс», он совсем рядом.
Я взяла сумочку.
— Ну хорошо. Раз в магазине пусто, то почему бы и нет? — Я перевернула табличку «Открыто» и заперла дверь.
Мы с Дэном шли мимо церкви и говорили о продаже «Черного и зеленого».
— Для нас это просто фантастическое везение, — сказал он. — Мы с Мэттом надеялись именно на нечто подобное: газета добивается успеха и ее покупают, а мы возвращаем свои деньги с немалыми процентами.
— Что, полагаю, и произошло?
— Мы удвоили свой капитал, — улыбнулся Дэн. — Никто и предположить не мог, что это случится так скоро, но история с «Фениксом» нас прославила. — Мы вошли в «Чэптерс» и сели за столик у окна. Дэн заказал два бокала шампанского.
— И что теперь будет с газетой? — поинтересовалась я.
Дэн взял меню.
— Ничего особенного, поскольку «Тринити миррор» хочет оставить все как есть. Мэтт по-прежнему будет редактором и сохранит небольшую часть акций; кроме того, возникла идея выпускать газеты с похожими названиями в других частях Южного Лондона. Все служащие остаются на своих местах — кроме меня.
— Почему так? Ведь вам нравилось заниматься журналистикой.
— Да. Но теперь я смогу делать то, к чему стремился.
— И что же это?
— Хочу открыть свой кинотеатр.
— Но он у вас уже есть.
— Я имею в виду настоящий кинотеатр; независимый, там, конечно, будут показывать новые фильмы, но и в равной степени классическое кино, в том числе ленты, которые трудно увидеть, — скажем, «Питер Иббетсон» тридцать четвертого года с Гэри Купером или «Горькие слезы Петры фон Кант» Фасбиндера. Что-то вроде маленького Британского института кино — мы станем проводить обсуждения и дискуссии. — Официант принес шампанское.
— И полагаю, проектор будет современным.
Дэн кивнул.
— После Рождества я начну подыскивать помещение. — Мы сделали заказ.
— Рада за вас, Дэн, — подняла я бокал. — Примите мои поздравления. Вы порядком рисковали.
— Да, но я хорошо знал Мэтта и верил, что у него получится замечательная газета, а затем нам несказанно повезло. Так что выпьем за «Деревенский винтаж». — Дэн тоже поднял бокал. — Спасибо вам, Фиби.
— Дэн… Меня интересует одна вещь: в ночь фейерверков вы рассказали мне о своей бабушке — о том, что благодаря ей смогли вложить деньги в газету…
— Верно, а затем вам пришлось уйти. Кажется, я уже говорил, что вдобавок к серебряной точилке для карандашей она оставила мне одну ужасную картину.
— Да.
— Это устрашающее полуабстрактное полотно висело у нее тридцать пять лет.
— Вы еще признались, что были несколько разочарованы.
— Да. Но спустя пару недель я снял коричневую бумагу, в которую оно было завернуто, и обнаружил прикрепленное к нему сзади письмо, в котором бабушка написала, что ей известна моя ненависть к этой картине, но она якобы «может чего-то стоить». Поэтому я отнес ее в «Кристи», и обнаружилось, что это Эрик Ансельм — а я и понятия не имел, поскольку подпись была неразборчивой.
— Я слышала об Эрике Ансельме, — заметила я, когда официант принес нам тарелки с рыбным пирогом.
— Он был младшим современником Раушенберга и Твомбли. Женщина в «Кристи» разволновалась, увидев ее, — мол, Эрика Ансельма «заново открыли» и картина может стоить примерно триста тысяч фунтов… Но ее продали за восемьсот тысяч. Вот откуда у меня взялись деньги.
— Боже милостивый! Значит, бабушка в конечном счете оказалась очень щедра к вам.
— Чрезвычайно щедра, — согласился Дэн.
— Она собирала произведения искусства?
