Тогда он сползла еще немного и оказалась на полу.
Он был шершавым и холодным, а воздух - влажным и холодным. Она потеряла сознание. Но скоро дверь широко распахнулась и чьи-то руки подняли ее на ноги. Из коридора проник яркий свет факела и ослепил ее усталые глаза.
Когда Сарита вышла в коридор, ее охватило отчаяние. Куда же ее поведут теперь? Вниз, в подземелье? В подвалы, в которых столько людей мучилось, и в которых и сейчас слышны были их крики? Она споткнулась, почти не сознавая присутствия этих фигур в серых одеждах. Они остановились. В темноте заскрежетал ключ, заскрипела дверь. Рука толкнула ее в спину. Она с трудом перешагнула через высокий порог, и оказалась по другую сторону двери, где стала жадно глотать свежий ночной воздух.
Из тени пустынного двора вышел Абул. Он остановился перед ней, почувствовав ее боль. Волосы ее убрали с лица и стянули на макушке так сильно, что лоб сморщился. Вместо платья на ней была одежда кающейся грешницы из грубой мешковины. Лицо ее было смертельно бледным, и глаза, казалось, ничего не видели.
- Сарита, - произнес он ее имя, как будто только таким способом мог удостовериться в том, что она была не духом, обреченным на вечное странствование по коридорам Инквизиции.
Она медленно подняла голову...
- Абул?
Он прижал ее к себе и, когда она очутилась в его объятиях, почувствовал прилив ярости.., удивительной, непонятной, очищающей. Он приподнял ее:
- Как ты могла быть такой дурой? Пытаться так глупо, так нелепо вмешаться в ход событий?
Как ты могла подумать, что понимаешь что-нибудь в моем народе? После всего того, что произошло раньше! Он почувствовал, как она задрожала от его слов. Абул понес ее со двора туда, где ждал его Юсуф с караваном мулов, с серой лошадкой, и с его вороным конем. Он сел на него, все так же прижимая ее к себе, и они выехали со двора, и помчались по дороге, ведущей к границе с Гранадой.
Глава 22
Абул забирался все выше и выше, подальше от наезженных троп и людей пока, наконец, не достиг намеченной цели.
Речной поток быстро струился по горному склону, образовывая на своем пути крошечные водопады и заводи. Здешняя земля не испытывала недостатка во влаге, а потому трава и мох росли на ней в изобилии, а оливковые деревья были особенно стройными и более серебристо-зелеными, чем обычно. Выше по склону виднелся вход в пещеру.
В детстве Абул много раз приезжал сюда со своим отцом, а когда ему исполнилось 13, отец оставил здесь его на целую неделю одного, чтобы, живя самостоятельно, он смог лучше узнать самого себя и, таким образом, лучше подготовиться к правлению. Все это Абул намеревался передать и Бобдилу...
Сзади Абула тащился и Юсуф. Он привязал к дереву мулов и лошадку, а затем повернулся к Абулу.
- Вернись сюда через неделю, но только в том случае, если решишь остаться со мной, - сказал ему Абул, - если нет, то я не стану тебя удерживать.
- Я вернусь, - с этими словами Юсуф повернулся и поехал обратно по горному склону.
Абул, все еще державший Сариту на руках, поставил ее на ноги. Он почувствовал, что злость его куда-то улетучилась, и ее сменила усталость после пережитого отчаяния. Сарита застонала и закачалась, и он выхватил нож и вспорол мешковину, окутывающую ее с ног до головы, так и предстала она перед ним нагой.
Он исследовал ее кожу, сначала - глазами, а потом - руками, поворачивая ее и так и этак, поднимая ее руки, не в силах поверить своим глазам, не видящим истерзанной и опаленной плоти.
Но нет, так и есть! Ее кожный покров был абсолютно цел Что бы они с ней ни делали, по крайней мере, они не терзали ее своими дьявольскими орудиями пытки Сарита, похоже, вышла из транса, охватившего ее с момента появления Абула. Наконец, она осознала, что он - не плод ее больного воображения, а реальность, осознала свою наготу, его пристальный взгляд и поежилась.
- Я такая грязная, - голос у нее был сиплым. Почему-то то, что она была грязной, показалось ей необыкновенно важным и она страшно смутилась.
- Не смотри на меня.
- Тебе надо поспать, - произнес Абул каким-то бестелесным голосом, голосом, принадлежащим скорее не человеку, а духу.
Она покачала головой.
- Нет, сначала я помоюсь, - она и в самом деле чувствовала себя так, словно была отравлена испарениями боли и ужаса. Она взялась руками за виски.
- У меня голова болит.
Абул снова взглянул на ее стянутые назад волосы, на роскошные кудри, которые попытались укротить эти ужасные люди.
Он перерезал веревку, стягивающую ее волосы, и освободил их из плена.
В ее глазах блеснули слезы облегчения.
- А теперь поспи, - попытался он убедить ее, но она отрицательно покачала головой.
- Я не могу спать такой грязной.
Абул не понял, почему она чувствует такую настоятельную нужду в омовении, но понял, что должен ей в этом помочь. Он принес мыло, полотенце, масло и стригиль и отвел ее на берег реки.
- Вода, должно быть, холоднющая, - сказал он. Раннее весеннее солнышко и вправду не успело еще, наверно, согреть воду, бегущую с пиков Сьерры-Незады.
- Неважно, - она ступила в воду и мгновенно почувствовала, что ледяной холод принес облегчение ее распухшим ногам. Окунувшись, она почти не ощутила холода как такового, так как он смягчил ее головную боль. И она принялась жадно пить воду и пила ее до тех пор, пока желудок не наполнился ею до отказа, а горло не онемело от холода.
- Выходи сейчас же, Сарита, - взволнованно скомандовал Абул, раздумывая, уж не пойти ли ему за ней в воду.
Но она сама послушно вылезла на берег.
Он намылил ей руки, волосы и все тело, а потом снова подтолкнул к воде.
- Смой это быстрее!
Почуяв в его голосе тревогу, она тут же повиновалась ему.
- Сарита! - закричал Абул, потерявший ее из виду из-за того, что она полностью погрузилась в воду. И она снова поспешила на берег. Там он растер ее досуха полотенцем, вытер ей волосы, и только потом начал смазывать ее маслом и орудовать стригилем, очищая ее кожу от грязи, и чувствуя, что в тело возвращается жизнь, Сарита послушно поднимала руки, раздвигала ноги, словом, делала все, что он просил. А когда он закончил, она глубоко вздохнула, как бы вбирая в себя вновь обретенную свежесть.
- А теперь я буду спать, - и она свернулась калачиком на мягком травяном бережке.
Абул хотел было отнести ее в пещеру, но потом решил, что на свежем воздухе даже лучше. И он накрыл ее одеялом, которое она откинула жестом капризного ребенка, и жест этот, несмотря ни на что, заставил его улыбнуться.
Он сел спиной к скале, вытянул ноги и стал смотреть на Сариту. Горный воздух был абсолютно неподвижен. В эти дни, наполненные ужасом, Абул чувствовал себя очень слабым, однако он знал, что то была слабость, которая предшествовала обновлению духа.
Солнце поднималось все выше и выше. Сарита спала спокойно - она постепенно оживала.
В середине дня он разжег костер, принес все нужное из мешков, и начал священнодействовать возле огня, но ни на секунду не упускал Сариту из поля зрения, желая увидеть первые признаки ее пробуждения.
Солнце уже падало за скалу, когда Сарита проснулась и в тот же момент села. Она огляделась вокруг - глаза ее были совершенно ясными.
- Абул?
- Я здесь, - он подошел к ней.
- А я и не думала, что снова увижу тебя во сне, - она протянула к нему руки и он поднял ее на ноги, - но, похоже, я не понимаю ничего, кроме того, что я ужасно голодна.., голодна, как никогда в жизни.
Абул поднял ее и перенес к костру.
- Становится прохладно. Тебе надо что-нибудь надеть, - он достал из одного из мешков шерстяной плащ и накинул ей на плечи.
- Посиди на скале.
Сарита послушно уселась на камень, с любопытством наблюдая за тем, как он зачерпнул из горшка, висящего над костром, каскас и наполнил им деревянную миску.
- Ты что - сам это приготовил?
Он огляделся по сторонам:
- Я что-то никого другого здесь не вижу.
Она только улыбнулась и сунула деревянную ложку в миску. Содержимое ее было подслащено медом, сдобрено миндалем и изюмом. Блюдо было невероятно нежное на вкус. Наконец, наевшись, она отставила миску.
- Откуда ты знаешь, как готовить каскас?
Он пожал плечами.
- Я как-то раз провел здесь неделю совершенно один. Я научился тогда многим вещам: как ловить животных в капкан, как свежевать их и готовить.
Но я подумал, что тебе следует сначала съесть что-то менее экзотическое, а уж потом...
Она снова улыбнулась и потянулась, а потом притянула колени к подбородку и обняла их.
Улыбка сошла с ее лица.
Хотя он и нежно заботился о ней, между ними что-то стояло. Несмотря на то что все эти ужасы кончились, а она знала, что и Абул тоже много выстрадал, она почувствовала это, когда он прижал ее к себе после освобождения из подвалов Инквизиции и, несмотря на все это, на них явно не снизошла благодать обновления. Теперь она вспомнила ту вспышку гнева, которую увидела на его лице во дворе тюрьмы.
