Сундук я оставила в Нью-Йорке, а этот загадочный атрибут привезла с собой. Я развязала длинный тяжелый сверток и нашла то, что в глубине души ожидала там увидеть: небольшую изогнутую саблю в кожаных ножнах. Это была потрясающая вещь с острым лезвием из нержавеющей стали и красиво вырезанной деревянной рукоятью, на которой переплетались наши с Юдифь инициалы. Я понятия не имела, где Петра смогла такое раздобыть. Я подержала саблю, глядя на себя в зеркало и размахивая ею из стороны в сторону. Рассекая воздух, она издавала легкий приятный свист. Эта опасная игрушка необычайно меня взволновала. Я представила, как забавно будет напугать Бена сегодня вечером. Интересно было бы на минуту увидеть его лишенным той уверенности, которую давала ему его власть надо мной.
Вокруг рукояти был намотан тонкий кожаный ремешок, и я нашла с внутренней части кимоно петли, в которые его нужно было продеть. Изгиб сабли удобно лег вдоль моей ноги. Я решила, что будет вполне безопасно оставить саблю в этом положении. Я прокрутила в голове представление и с радостью обнаружила в нем момент, когда неожиданно вынутая сабля добавит сцене драматического эффекта.
Тут я заметила завернутый маленький стеклянный пузырек с мутной жидкостью и сложенный кусочек бумаги. Я развернула и прочитала:
Эротизм является ведущей силой творчества Климта, который подчеркивает сексуальный или биологический аспект явлений (что неудивительно в городе Фрейда)[21]. Его пристрастие к эротике проявляется как в его пейзажах, так и в метафорической композиции картин…
(Ж. Добэ)
Смысл цитаты напомнил мне об испытанном возбуждении, причиной которого стал не столько самый дивный пейзаж в моей жизни, сколько неожиданный поцелуй моего коллекционера. Ясно одно: это наиболее подходящий момент для выступления в качестве роковой женщины. И это также мое последнее представление. Мне вспомнились слова Бена о том, что он увидел маленькую часть настоящей меня. Но ведь я — совсем не тема проекта, и это не то, за что он платил. Он покупал серию «Обладание», в которой я — не Эстер Гласс, а художник и произведение искусства. Сегодня вечером он увидит последнюю героиню — женщину-миф.
А что это за жидкость? Я перевернула бумажку. В левом нижнем углу Петра написала крошечными заглавными буквами: «СПЕЦИАЛЬНЫЙ К!». У меня ушло некоторое время, чтобы понять значение этих слов. Но, разобрав их, я узнала, что Петра налила во флакон. Наверное, шутка зашла слишком далеко. Я взяла мобильный, чтобы позвонить ей, но сигнала не было. Я оказалась совершенно отрезанной от мира. Не могу же я использовать телефонную систему Бена для разговора о галлюциногенных препаратах!
Содержимое флакона было мне хорошо известно. «Специальный К» — это легальный наркотик, используемый, главным образом, ветеринарами для успокоения животных. У человека препарат чаще всего вызывает беспамятство и яркие галлюцинации. Передозировка может спровоцировать агрессивное поведение, амнезию и в крайних случаях даже кому. Раньше «Специальный К» ассоциировался с «изнасилованием на свидании». Я стала вспоминать. Эффект наступал через 10–20 минут после приема и длился менее трех часов. Как и любой другой наркотик, его прием можно было установить в течение сорока восьми часов. Воздействие «К» усиливалось в сочетании с алкоголем.
Откуда я все это знаю? Во времена Восточного дворца мы с Петрой перепробовали все популярные тогда наркотики, но, к счастью, ни на чем подолгу не задерживались. Мы тогда говорили: «Маленький К заведет тебя далеко», особенно если использовать его вместе с кокаином — нашим любимым наркотиком на вечеринках.
Я повертела флакон в пальцах. Что Петра хотела этим сказать? Я подумала о Юдифи — как она напоила Олоферна вином, отчего он впал в беспамятство и уснул. А потом убила его. Как далеко я собираюсь зайти? Хочу ли я, чтобы Бен в полной мере испытал воздействие роковой женщины? Я всегда была склонна к риску. Но, может, в данном случае риск слишком велик?
Бен — игрок. Он любит контролировать ситуацию. Мне вспомнился его поцелуй. Этот внезапный жест нехарактерен для него? Или наоборот? Может, он сделал это намеренно, чтобы смутить меня? Классический способ остаться хозяином положения — сбить с толку противника. Он ведь сам объяснял, что тщательно все взвешивает, прежде чем рисковать. Я вспомнила о купленной им картине Россетти, о неразумно высокой сумме, заплаченной за меня для того, чтобы провести своего конкурента — Грега Вейда. Стремление Бена обладать дорогими вещами действовало отталкивающе. Он ничем не отличался от семейства Гетти, выставляющих свои денежные сундуки напоказ, чтобы заполучить «Мадонну с гвоздиками». В обоих случаях стоимость произведения искусства измеряется степенью власти, которой располагает владелец. И одной из причин, побудивших Бена купить меня, было желание продемонстрировать свою силу.
Я взглянула на себя в зеркало. «Сегодня я покажу ему, что такое азартная игра!» — решила я. Мне внезапно захотелось перехитрить его, дать ему больше, чем он ожидал получить за свои деньги. За всю историю искусства за мужчинами всегда оставалось решающее слово, они заставляли женщин подчиняться, изображая их на холстах, покупая и владея ценными произведениями искусства; агенты по продаже оставляли за собой полное право обращаться с ними как с товаром или ценными бумагами. Я пробью толстую кожу своего владельца и покажу, что смысл каждого моего выступления гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд. Я чуть-чуть напугаю его — от имени Юдифи, разумеется.
Я смотрела на свое отражение в зеркале. Костюм просто потрясающий — я как две капли воды похожа на творение Климта. Я потренировалась в развязывании верхних тесемок и легком распахивании кимоно. Это выглядело довольно эротично, и я почувствовала себя увереннее. Затем я нашла крошечный внутренний кармашек под левой грудью. Я взяла флакон и приложила его к карману. Размер полностью соответствовал — Петра виртуозный дизайнер. Глядя в зеркало, я спрятала флакончик в карман, потом надела верхнее платье. В том, что лежит у меня в кармане, нет ничего опасного. В конце концов, это разрешенный законом препарат.
Когда я выходила из комнаты, единственным звуком, сопровождавшим меня, был шорох шелка на обнаженной коже. Босые ноги бесшумно ступали по гладкому деревянному полу. Бен ожидал меня в гостиной; он, свернувшись, сидел на большом белом кожаном диване и делал вид, что читает «Таймс». Затем он взглянул на меня, и выражение его лица тотчас же изменилось.
— Повернись. Позволь мне вдоволь полюбоваться тобой, — сказал он.
Я сделала поворот и слегка поклонилась в насмешливо-японском стиле.
— Климт? — спросил он, внимательно меня разглядывая.
Я кивнула.
— Юдифь является библейской героиней, соблазнившей предводителя вавилонян Олоферна и отрубившей ему голову ради спасения родного города. — В руках я держала два чемодана. — У тебя есть возможность помочь мне, — сказала я. — Будешь снимать меня на камеру.
Казалось, Бен был приятно удивлен. Его пальцы быстро расстегнули ремни и установили камеру. Я наблюдала, как он изучает механизм, стараясь понять, как его использовать. Я поставила другой чемодан на пол. В нем было два переносных осветительных прибора и голова Олоферна.
— Что ты собираешься делать?
Я засмеялась.
— Это зависит от тебя.
Бен вопросительно посмотрел на меня.
— На этот раз ты можешь сам стать режиссером представления, — объяснила я.
Бен был явно заинтересован. С улыбкой он начал съемку, глядя то на меня, то в камеру, словно это была его новая игрушка.
— Говори мне, что делать, — предложила я.
Он бросил на меня растерянный взгляд, но быстро нашелся.
— Расскажи свою историю, — спокойным голосом приказал он.
Я попросила Бена отодвинуть диван, чтобы предоставить мне больше места; затем он помог установить два прожектора так, чтобы Юдифь с помощью яркого театрального освещения попала в фокус. Бен обошел с камерой вокруг меня, и я начала представление.
— Меня зовут Юдифь, — сказала я. — Я совершила ужасное преступление, руководствуясь любовью к Богу и своему народу. Я соблазнительно оделась и сбежала из дома. Я намеревалась вскружить голову военачальнику вавилонян своими женскими чарами.
Я замолчала и коварно улыбнулась, глядя прямо в объектив. Я видела, как Бен ухмыляется за камерой. Казалось, ему очень нравилось выступление, поэтому я продолжила.
— Я пошла в лагерь Олоферна и предложила себя в качестве наложницы. Солдаты знали, чего я хочу, или по крайней мере думали, что знают. Меня отвели к Олоферну в шатер. Увидев меня, он был покорен.
Я снова остановилась и внимательно посмотрела на Бена. Он не сводил с меня глаз, направляя на меня камеру, и его губы четко произнесли:
