Элизабет Питерс - Обнаженная дважды

— Полагаю, да. — Жаклин порылась в сумочке. — Вот. Я забыла, что взяла с собой. Они немного раскрошились.

— Все в порядке. — Мэриби схватила смятый пакет. — Спасибо.

— Почему бы тебе не пойти и не сказать маме, что я приду, чтобы ненадолго повидаться с ней?

— Я лучше погуляю здесь, — произнесла Мэриби с набитым ртом.

— А мне хотелось бы, чтобы ты все же сходила к маме. Покажи мне эту дырку в заборе.

— Хорошо. — Наслаждаясь ролью провожатого, Мэриби провела ее к нужному месту.

В дыру мог пролезть только ребенок, но, подбадриваемая Мэриби, Жаклин расширила ее.

— Очень мило, — сказала она, одобрительно осматривая результаты своего труда. — Через нее ты сейчас и пролезешь.

— Но я не хочу…

— Иди домой. Отправляйся, живо! — прикрикнула Жаклин. — Если твоя мама плачет, ты могла бы составить ей компанию.

Мэриби обдумала предложение.

— Ты имеешь в виду, что мне следует поболтаться вокруг, помогая и разговаривая с ней? Об… Чтобы ничего такого особенного?

— Точно так.

— Ты могла бы, по крайней мере, сказать спасибо.

— За что?

— За то, что я тебе показала дыру в изгороди.

Жаклин улыбнулась.

— Спасибо тебе за то, что ты показала мне дыру в изгороди.

— Всегда готовы прийти на помощь. — Мэриби кивнула с грациозностью, достойной самой королевы-матери.

После ее ухода Жаклин направилась в сторону дома. Он выглядел покинутым. Шторы были опущены, как в доме, где царит смерть. Жаклин показалось, что одна тень полотнища слегка раздвинулась. Как если бы кто-то осторожно выглянул наружу; но дверь не открылась. Жаклин прошла по вымощенной кирпичами дорожке, ведущей к задней двери, остановившись раз, чтобы посмотреть вверх. Если камень выпал из стены, то его должны были заменить. Семь лет прошло — конечно, его должны были заменить.

Прежде чем войти в коттедж, она встала в дверном проеме и изучила пол. Не потревожена ли пыль с тех пор, как она в последний раз была здесь? Полной уверенности не было; она оставила здесь следы, но они были не отчетливые, а смазанные. Жалко, что ей не удастся поиграть в детектива с помощью увеличительного стекла; оно разбилось, когда сумочка упала на землю у изгороди.

Жаклин прошла в библиотеку Катлин. Книга, которая ей была нужна, стояла здесь; понадобилось только несколько секунд, чтобы подтвердить свою догадку. Жаклин была права (конечно же). Подтверждение само по себе ничего не значило, но необычные маленькие фактики начали собираться вместе. Она положила книгу в сумку и начала осматривать полки. Беллетристика располагалась в последней секции, рядом с окном. В этом жанре, как и во всех остальных разделах, вкусы Катлин были эклектичны. Несколько детективов — в основном классические, несколько исторических романов, включая те, которые Жаклин сама считала лучшими в этом жанре. И, как искусственный бриллиант среди драгоценных камней, одна из книг дорогой Брюнгильды. Жаклин не нужно было смотреть на внутреннюю сторону обложки — хотя она сделала это, — чтобы узнать, что Катлин никогда не покупала этой книги. Как подтверждала экспансивная надпись, она была послана автором «писателю, которого я обожаю больше всех». Как чертовски снисходительно со стороны Брюнгильды. Вдобавок ее наглость доходила до оскорбления, потому что этот роман под названием «Жрица ледяного бога» был не совсем остроумной имитацией книги Катлин. Брюнгильде не мешало бы иметь лучший вкус.

Жаклин удалось затолкать книгу в сумку. Посасывая порезанный палец, она напомнила себе, что должна промыть его после того, как вернется домой, и вытащить осколки увеличительного стекла.

Пыльный солнечный свет лежал, золотясь, на полу кабинета. Жаклин на мгновение задержалась в дверном проеме. Это, может быть, ее последний визит в коттедж Катлин. Что бы ни случилось в следующие двадцать четыре часа — подтвердится ли ее безумная догадка или нет, все равно у нее были основания подозревать, что она больше не вернется сюда.

Так похоже на ее уютный кабинет, и так ужасно на него не похоже. Взгляд медленно скользнул по запятнанным стенам, по рваным коврикам, холодному камину. В ее кабинете были встроенные книжные полки по бокам камина; в книжном магазине Джан в том же самом месте стояли шкафы. Здесь вместо ниш стены были вровень с передним краем камина. Странно, что Катлин не открыла это место и не использовала его под книги. Книжные полки в ее библиотеке были переполнены, на некоторых книги стояли в два ряда. А как насчет справочников, тех, которые она часто использовала. Неужели она ходила в соседнюю комнату, чтобы свериться с ними?

— Если бы я была плотником, — запела Жаклин, — или его лошадью…

Она опустила сумку на пол и пересекла комнату поперек, направляясь к камину. Стены рядом с камином не были оштукатурены. Они были деревянными — доски прибиты гвоздями, возможно, прямо в косяки. Зачем нужна пустая стена?

Жаклин начала простукивать планки. Определенно, пустота. К стене были прилеплены плакаты. Некоторые из них свисали лохмотьями, бумага сгнила от сырости и времени. Другие были наклеены на тяжелый картон. Хотя они потускнели и было почти невозможно разобрать, что на них изображено, они не сгнили. Кто-то позаботился подобрать материал, способный сопротивляться изменениям погоды, тем не менее он же не вставил их в рамки и не закрыл стеклом. Могло ли это быть… Могло. Жаклин вытащила из сумочки отвертку и выкрутила шурупы, которые прикрепляли постеры к стене. Второй постер, который она сняла, изображавший вид Нейшванштайна, сказочного замка Людвига Баварского, скрывал за собой отверстие, которое могло быть невидимым глазу, если бы она не искала его. Это была пара расположенных параллельно планок, прибитых поперек деревянных досок. Они были скреплены между собой и запечатаны клеем, так что ей пришлось снова применить отвертку.

Внутри находилась единственная полка, и на ней лежал маленький сверток, так плотно припушенный пылью, что казалось, был покрыт серым бархатом. Жаклин рывком схватила его, мало беспокоясь о грязи и возможных пауках, и встряхнула, скорее от прилива энтузиазма, чем от предчувствия; пыль попала ей в нос и заставила долго чихать.

Жаклин достала из сумочки фонарик, снова порезавшись во время поисков, и осмотрела пустоту. Полка протянулась на полную длину прикрытой секции стены, но там больше ничего не было, за исключением великолепного собрания всякой мерзости. Было невозможно сказать, занимали ли когда-нибудь место на этой полке другие предметы; очевидно, что ничего не было взято отсюда в недавнем прошлом, так как пыль лежала ровным слоем, который нигде не был потревожен.

Возвратив фонарик в сумочку, Жаклин вернула отсоединенную панель обратно на ее место. Она сразу же подошла; над ней трудился не профессиональный плотник, но работа была аккуратная. Затем Жаклин присела на корточки и начала копаться в сумочке. Пакет был завернут в пластик и залеплен липкой лентой. Чтобы его открыть, требовалось нечто большее, чем ногти; лента была не такая, которая обычно используется для склеивания бумаги, а из плотного пластика — водостойкая, способная выдержать суровые погодные условия.

Нет ничего более привлекательного для воображения и более пагубного для здравого смысла, чем запечатанный пакет, скрытый от взгляда на долгие, долгие годы. Но, как Жаклин признала позже, это не было оправданием для нее. Она должна была знать лучше. Жаклин оставила открытой входную дверь, чтобы в нее проникали свежий воздух и солнечный свет. Солнечный свет неожиданно пропал, и длинная тень протянулась через пол, коснувшись ее согнутой головы, как холодное облако. Она вздрогнула и посмотрела вверх. В дверях, держа тяжелую трость, стоял Сен-Джон.

Первой мыслью Жаклин было поблагодарить себя за предусмотрительность, с которой она поставила панель на место. Второй — желание знать, сможет ли она найти в своей сумке флакончик с лаком для волос, не порезав пальцы осколками разбитого стекла.

Сен-Джон всегда производил на нее впечатление слегка комического персонажа. Само по себе это не снимало с него подозрения в убийстве, многие убийцы были описаны своими друзьями и членами семей как веселые, хорошие парни. Он казался сейчас веселым. Его грушевидное тело заслоняло поток солнечного света, как и самый простой путь к бегству. Его лицо находилось в тени. Он все еще был похож на жабу, но жабу ростом в сто семьдесят пять сантиметров, весящую более ста килограммов, а над этим не стоило насмехаться.

— О, вы испугали меня! — взвизгнула Жаклин.

Сен-Джон на время потерял свою галантность. Вместо того чтобы успокоить ее, он спросил:

— Что это у вас в сумке? — голосом, резким, от звучавшего в нем подозрения.

— Просто одна… одна из этих женских штучек, — ответила Жаклин.