Джо протянул мне конверт.
— Их привезли сегодня днем, — пожал он плечами. — Я ничего не знаю.
Я разорвала конверт и тотчас же узнала почерк Эйдана:
Э., надеюсь, поездка прошла успешно. Мне не хватало тебя в Манхэттене. Извини, но мне придется остаться тут еще на несколько дней. Мы уже почти достигли соглашения. Позвони мне из Нью-Йорка или из Лондона, когда сможешь. Люблю тебя до безумия, Э.
Я ощутила спазм в животе. Я не могла даже взглянуть на Джо.
— Эй, все в порядке?
Я пробормотала что-то невнятно, поблагодарила его за то, что помог с чемоданами, и была несказанно рада, когда он ушел.
После моей недавней перемены чувств я испытала досаду и разочарование, прочитав записку. Может, я ошибалась, и для Эйдана бизнес стоит на первом месте? Наверное, встреча с таким человеком как Бен оказалась просто несказанной удачей. Я чувствовала себя совершенно опустошенной. Намерение открыть Эйдану всю правду тут же исчезло, тем более что я храню свою тайну уже много лет. Неужели он считает, будто каким-то пучком цветов сможет загладить свою вину из-за того, что не поедет вместе со мной домой? Я думала, после нашего разговора, состоявшегося несколько дней назад, Эйдан понял, насколько важным для меня является обсуждение нашего совместного будущего. Теперь мне придется самой, без его поддержки, столкнуться с проблемами, ожидающими меня в Хитроу. Что касается сделки… Что ж, честно говоря, он может спокойно заключать эту чертову сделку. Я не хочу больше быть его собственностью. В этом я была абсолютно уверена. Я мерила шагами комнату. Для начала надо избавиться от этих идиотских цветов, решила я, их запах вызывал у меня тошноту. Я открыла большое окно студии и жадно вдохнула холодный воздух.
Одну за одной, я начала выбрасывать белые лилии из окна. Они дрожали на ветру как тряпичные куклы и мягко опускались на мостовую. Улица была пустынна и, швыряя белые лилии на снег, я испытала чувство, похожее на катарсис. Затем раздался резкий щелчок. Я прислушалась: еще один щелчок, множество щелчков и вспышек. Теперь я увидела их — группу людей у черного хода в склад, чуть левее от здания. Я захлопнула окно и вернулась в комнату, проклиная все на свете. Они все-таки разыскали меня! И я только что снабдила их информацией для материала о нашем разрыве с Эйданом. Они, несомненно, видели, как цветы завозили сюда днем, и выяснили подробности у курьера — эту информацию раздобыть не так уж сложно. Они считают, что с моей стороны это был красивый жест в расчете на прессу.
Я села на пол у окна, стараясь дышать глубже. Через несколько минут я, пригибаясь, пробежала по комнате и скользнула в спальню. Слава богу, шторы закрыты: здесь меня могут увидеть только Джо и Бен — если они за мной наблюдают. Я захлопнула дверь и встала, чтобы включить свет. Затем обратилась к одной из камер. Довольно скоро станет ясно, нахожусь ли я сейчас в прямом эфире.
— Джо или Бен, пожалуйста, придите и помогите мне. Эти чертовы папарацци повсюду. Постучите четыре раза, и я впущу.
Вскоре я услышала четыре удара в дверь. Я с облегчением подползла к двери в студию и открыла ее.
Джо спокойно зашел в комнату и плотно закрыл за собой дверь.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Мы вели наблюдение, но не заметили ни души.
— Все нормально, — спокойно ответила я. — Я уже привыкла.
Сохранить свое место жительства в тайне почти невозможно. Я слишком хорошо знала это из своей повседневной жизни в Лондоне. Однако нужно быть внимательнее. Теперь еще одна моя слабость станет известна широкой публике.
— С задней стороны дома есть пожарный выход. Уверен, что мы можем им воспользоваться, — сказал Джо. — Я говорил с Беном, и он попросил отвезти вас к нему домой. Я вызвал такси. Машина будет ждать в конце аллеи.
Я энергично кивнула. Сейчас, разумеется, не самый подходящий момент для встречи с прессой. Я уже и так устроила им слишком впечатляющий спектакль для одного вечера.
Сначала мы поднялись по внутренней лестнице, затем прошли через пожарный выход и спустились по винтовой железной лестнице, торчащей снаружи здания как выпирающий позвоночник. Наши ноги гулко стучали по металлу. На аллее было полно мусора, оставленного мясозаготовительным цехом. Джо взял меня за руку, и мы побежали, время от времени скользя по льду. В конце аллеи стоял черный автомобиль с заведенным мотором и потушенными фарами. Мы сели на заднее сиденье, и машина поехала, освещая путь фарами. Я выглянула в окно, пытаясь перевести дух. На улице никого не было. И никто за нами вроде бы не следил.
Джо оставил меня у Бена. Мне было приятно вернуться в этот дом. Я надеялась увидеть своего покровителя еще раз, но дворецкий провел меня прямо в приготовленную мне комнату и спросил, хочу ли я есть. Я отказалась и стала готовиться ко сну. Бен Джемисон уже выскользнул из моих рук и вернулся в свой загадочный мир.
На следующее утро приехала машина, чтобы отвезти меня в аэропорт. Перед отъездом я проскользнула по коридору к кабинету Бена и постучала в дверь, но никто не ответил. Я бесшумно зашла и в последний раз посмотрела на чудесный портрет Фрэнсис Лейлэнд кисти Россетти. Затем шепотом попрощалась и ушла. Мне было жаль Фрэнсис. Теперь она, казалось, была навсегда заперта в Нью-Йорке. У меня же, к счастью, есть обратный билет в Лондон, и мой дом — это место, в котором мне хочется оказаться больше всего на свете.
Программа «Сегодня», «ВВС» четвертый канал.
— Вы предполагали, что за вас заплатят такую большую сумму?
— Нет, для меня это стало полной неожиданностью, — мой голос был сиплым от недосыпания.
— Можете ли вы сказать, что Бен Джемисон не зря потратил свои деньги?
Я помолчала.
— Думаю, он составит окончательное мнение, когда я подготовлю фильм, — наконец ответила я.
Интервьюер фыркнул.
— Как он с вами обращался? Надеюсь, он не поселил вас в галерее вместе с остальной своей коллекцией?
— Боюсь, что сначала так и было, но на выходные он отвез меня в Колорадо.
— То есть вы не выступали перед публикой?
— У меня было несколько частных показов.
Интервьюер продолжал всезнающим тоном:
— А вам не кажется, что в том, чтобы продавать себя на аукционе, есть что-то провокационное? Или мы все были свидетелями обыкновенного рекламного трюка?
Не знаю, почему я согласилась на это интервью сразу после возвращения домой.
— Знаете, я всегда говорю, что мое творчество носит исповедальный характер, но я не являюсь его темой. Я воспринимаю себя как посредника для передачи зрителям моих идей — той же канвой, если угодно. Основа моего искусства — новый взгляд на знакомые вещи. Первое впечатление, которое составляет девяносто девять процентов нашего мнения, открывает только один из аспектов произведения.
— Не секрет, что за последнюю неделю пресса чрезвычайно интересовалась, — если не сказать больше, — вашими отношениями с Эйданом Джероком, курирующим этот проект. Можете ли вы пролить свет на этот вопрос? В конце концов, вы в наших творческих кругах являетесь блистательной парой. Любые изменения в вашей жизни попадают на страницы журналов и газет.
Этот вопрос нельзя было назвать деликатным. Я старалась не раздражаться, но мой голос все равно поднялся на октаву выше.
— Это, честно говоря, не ваше дело. Эйдан Джерок сейчас в Нью-Йорке, работает над новым проектом, связанным с продажей произведений искусства.
— Эстер Гласс, боюсь, наше время истекло. Спасибо, что были с нами в эфире и добро пожаловать обратно в Лондон.
— Это не их собачье дело!
Я сидела на заднем сиденье автомобиля и говорила по телефону с Кэти.
Она помолчала.
— Ты уже видела газеты?
Они лежали у меня на коленях, и на первой полосе каждой из них я узнавала себя. Журналисты запечатлели мое появление в аэропорту Хитроу вчера ночью: черная одежда, темные очки, губы сжаты в тонкую линию. Я напрасно старалась уснуть в самолете. Ко всему прочему, «Таймс» и «Телеграф» добавили к этой фотографии еще одну, поменьше: поэтичная охапка белых лилий на снегу. К фотографии прилагалась надпись: «Символический мемориал, воздвигнутый Эстер ее отношениям с Эйданом Джероком».
Кэти благоразумно воздерживалась от расспросов, и я тоже ничего не пыталась объяснить.
— А «Кларион» у тебя есть? — нерешительно спросила она.
Заголовок на первой странице гласил: «Гейша от искусства летит домой».
— Да. Слишком большая плата за положительную рецензию Джона Херберта в прошлом. Он оказался самым большим негодяем из всех своих коллег.
— Нет, я имела в виду статью внутри, — нервно проговорила Кэти.
Я почувствовала тошноту и открыла газету. Там, на третьей странице, в ряд красовались все три рисунка, которые я выкупила у Кенни Харпера. Под ними был такой текст:
