— Она самая. Фрина. Это был ритуал такой, да? Отщелкаем как нечего делать. Ню крупным планом.
— Как вы покажете, что действие происходит в Древней Греции?
— Женщины нацепят балахоны. Естественно, потом снимут. О’кей, Пол, — добавил он, нервно вбивая кулак одной руки в ладонь другой, — мне нравится твоя идея.
Примерно час они вдвоем обсуждали сюжет. Сиранни был на удивление покладист. Вооружившись фломастером, он жирно вычеркивал эпизоды, которые «не будут играть», и брал в рамки те, которые считал важными. Когда они закончили, он казался в меру удовлетворенным.
— Похоже, мы сработаемся. Я знаю, что нужно Фаллону. Ты — парень с головой, быстро усвоишь, что к чему. Давай-ка накропай вчерне примерно девяносто страниц диалога. А я потом отшлифую и сделаю из этого сценарий. Договорились?
— Попробую.
— Все пойдет как по маслу. Ты женат?
— Нет.
— Ты меня удивляешь. Такого красавца давно должна была подцепить на крючок какая-нибудь юбка. Ты вообще-то трахаешь женщин?
— Д-да.
— Никогда не знаешь заранее — особенно здесь. Хочешь взглянуть на парочку славных сорванцов?
— Конечно.
Эд Сиранни достал из внутреннего кармана пиджака конверт с цветными фотографиями, на которых были запечатлены девочка лет двенадцати и мальчик — десяти. Когда девочка улыбалась, на зубах блестели металлические скобки. У мальчика был недовольный, даже агрессивный вид. Детей снимали вместе и поодиночке, во дворе, в бассейне, на качелях, за метанием колец и кормлением птиц. На последнем снимке они, неуклюже держась в седле, катались на лошади.
— Это мы всей семьей мотались на турбазу, недалеко от Покипси. Классно провели время!
— А почему нет фотографий твоей жены?
— Вообще-то они есть, просто я не взял с собой. Теперь тебе ясно, зачем я зарабатываю баксы? Для сорванцов. Они того стоят. — И с еле заметным вызовом спросил: — По-твоему, я их балую?
— Ничего подобного.
— Когда вырастут, у них будет все, о чем я даже и не мечтал.
— На вид они совершенно неизбалованны.
Сиранни с гордостью убрал снимки в конверт.
— Дети придают жизни смысл. После напряженного рабочего дня все, чего мне хочется, это поскорее добраться домой и повозиться с сорванцами. Ну, может, немного покрутить телек. Что еще нужно человеку?
— Они знают, где ты работаешь?
Эд Сиранни насупился.
— Мое дело — приносить домой деньги. Остальное их не касается.
— А как на это смотрит твоя жена?
— Точно так же. Работа есть работа. У нас приличные соседи — врачи, адвокаты, менеджеры. Они бы не поняли. Так что мы не афишируем. Не хватало, чтобы кто-то смотрел свысока на наших детей.
— Да, конечно.
* * *
Дома Пол набрал номер.
— Мистер Шилмен, это Пол Джерсбах. Я устроился в «Конфиденциальные кассеты». Наш договор остается в силе?
— Какой договор?
— Насчет видео.
— Если сделаете качественный материал.
— Через пару недель первая статья будет у вас на столе. Хотелось бы заключить контракт. И получить аванс.
— Мы подумаем.
— Я не стану работать на свой страх и риск. Теперь я точно знаю, что справлюсь. Это будет сенсация. Взгляд изнутри.
Шилмен вздохнул.
— Могу дать самое большее пятьсот. После того, как увижу первую статью.
— О’кей. Составляйте контракт.
* * *
Написав три четверти сценария, Пол вдруг утратил контроль над словами. Пишущая машинка ждала, поблескивая зелеными клавишами, но ему было нечего вложить в ее алчную пасть. Уже написанные страницы аккуратной стопкой лежали рядом. Но он выдохся. Закрыв дверь кабинета, он начал нервно ходить из угла в угол. Над ним нависла грозная тень творческой неудачи. Если он не напишет эти чертовы диалоги, ни о каком сотрудничестве не может быть и речи. Его не возьмут в штат. И тогда придется проститься с циклом разоблачительных статей для «Нью-Йорк игл». Все взаимосвязано.
Он вернулся за стол, переменил положение настольной лампы и напечатал так быстро, как только мог: «Шустрая темно-рыжая лисица…» Буквы сливались в слова, но слова вновь рассыпались на отдельные буквы. На память пришел анекдот о Роберте Бенчли. Тот как-то начал рабочий день, отстучав на машинке слово «Однажды…». После чего вышел из дому, встретил друзей, пил, занимался чем-то там еще и, вернувшись домой, закончил фразу: «Однажды я пошлю все это к чертям собачьим!»
Он перечитал отпечатанные страницы. Жуть. Ни капельки вдохновения. Сказка без чудес.
Не падай духом, приказал он себе. Все новое требует усилий. Сделай еще одну попытку. Мы имеем дело с женщинами из Древней Греции. Нужно мысленно воспринять моральные нормы того времени. Влезть в шкуру героини. Понять ее общественный статус и психологию — иначе как заставить зрителя ей сочувствовать? Фрина была продуктом своей эпохи и принимала эту эпоху как должное — как грудной младенец принимает материнскую грудь. Может, это и есть спасительный ракурс? Он заправил в каретку чистый лист бумаги. А на следующий день, пополудни, отдал отпечатанный материал Сиранни. Чем дальше тот читал, тем явственнее ощущалось его разочарование.
— Это никуда не годится. Фаллон нам головы поотрывает.
— Что конкретно тебе не нравится?
— Только без обид. Иногда я попадаю впросак из-за того, что прямо высказываю свое мнение. Ты судишь о сексе, как сопливая барышня. Мы тут гоним порнуху, а не даем уроки истории.
— Мистер Фаллон рассчитывает на свежий подход.
Сиранни покачал головой.
— Что ему у тебя понравилось, так это древность как фон для порнографии. Тебе нужно опуститься до уровня потребителя. Если ставить фильм так, как ты написал, получится учебное телевидение. Нас должно в первую очередь интересовать, чем Фрина занимается в спальне. Здесь нет противоречия. Все-таки она была шлюхой.
— Не совсем.
— Можешь сколько угодно называть ее «куртизанкой» — суть останется та же. Слова словами, а как дойдет до дела — вынь да положь в натуральном виде. Иначе — обман потребителя.
Спустя три дня Полу дали прочитать отредактированный сценарий. С каждой страницей его удивление возрастало. Сиранни ухитрился, сохранив основную сюжетную канву, сделать из сценария нечто прямо противоположное.
Он застал Эда Сиранни за разговором с элегантным джентльменом лет шестидесяти.
— Привет, Пол. Познакомься с Фрэнком Мердоком.
На Мердоке был шитый на заказ костюм и рубашка в очень тонкую полоску. Из-под рукавов выступали манжеты, застегнутые изумительно красивыми запонками. Он был высокого роста, но — видимо, из-за смещения шейного позвонка — немного сутулился.
— Скорее всего Фрэнк будет ставить «Историю».
Пол пожал Мердоку руку.
— Вы не тот Фрэнк Мердок, который поставил «Бал теней» и «Страна моя!»?
— Каюсь.
Пол всеми силами старался не показать свое волнение.
— Почту за честь работать с вами, мистер Мердок. Несколько лет назад я в пятый раз смотрел «Страна моя!». Это настоящий шедевр.
Мердок невольно улыбнулся.
— Если вы собираетесь продолжать в том же духе, зовите меня Фрэнком.
— Прочел сценарий? — осведомился Сиранни.
— Да.
— Выкладывай как на духу. Здесь все свои.
— Он изменился до неузнаваемости. Теперь там больше порнографии, чем истории.
— Так и задумано. Фильм не должен сильно отличаться от нашей обычной продукции. История — камуфляж. Мы продаем старый товар в новой упаковке. Фрэнк, ты прочел сценарий. Что скажешь?
— Годится — если не считать незначительных поправок.
Пол был огорошен.
— Вы собираетесь ставить его в таком виде?
— Приходилось и похуже. Слышали о «Неравном браке»?
— Одна из ваших ранних лент. Еще до этапных постановок.
— Так вот, «Неравный брак» принес мне больше баксов, чем те две хваленые картины вместе взятые. Знаете почему? Там были показаны лесбиянки.
Пол вздрогнул: это слово напомнило ему, зачем он здесь.
— Публика хочет смотреть такие фильмы, — продолжал Мердок. — Так почему не уважить? Естественно, мы стараемся соблюсти художественность. В этом вся разница.
Полу стало тошно. Фрэнк Мердок поставил два фильма, неизменно включаемые в двадцатку лучших кинокартин за всю историю Голливуда. Благодаря своему гению, он создал настоящие произведения искусства, с яркими человеческими характерами. Как мог такой человек опуститься до простого сводника?
— Если вы оба так думаете, значит, я не прав.
Мердок кивнул — как бы затем, чтобы его успокоить.
— На экране все будет выглядеть иначе. Конечно, я — за художественность. В известных пределах.
Сиранни откровенно ухмыльнулся.
— Не переусердствуй по части художественности, Фрэнк. Зачем отвлекать потребителя от того, за что он, собственно, и платит деньги?
